Кваскви и Чет были заняты Элизой, и после неловкого мига стало ясно, что Элиза хотела, чтобы я ушла. Я не знала этот район так хорошо, как юго-запад, но это был Портлэнд. Но тут должна быть кофейня в округе.
— Мы можем выйти подышать воздухом? — спросила я у Кена.
Он посмотрел на Кваскви, тот диктовал Чету список вещей для костра, сделал паузу и отмахнулся.
— Не уходите далеко. Все еще может быть опасно.
Пон-сума кашлянул.
— Я тоже пойду.
Кваскви в этот раз не сделал паузы. Я ощутила укол сочувствия. Пон-сума прибыл в Портлэнд по просьбе Кваскви, но теперь был не в своей стихии. Кваскви был занят Элизой и юным красавцем, у них явно было общее прошлое. Их близость прогоняла Пон-суму наружу.
— Кваскви прав, — сказал Кен на японском, пока мы спускались с крыльца. Он выждал, пока я огляделась. Справа улицы были жилыми. Кофе-радар намекал идти влево.
— Идем туда, — парни зашагали за мной. — Насчет чего? — бросила я через плечо.
— Те цитаты были для тебя. Или Хераи-сана.
Я резко замерла.
— Я не понимаю, как это возможно. Я только пару недель назад узнала о существовании баку.
Пон-сума и Кен переглянулись.
— Думаешь, я следующая в списке мишеней?
Кен покачал головой.
— Не знаю. Если это люди, они странно себя ведут. Нападают на Иных, когда они одни. Сначала одиночка Дзунуква. А потом вид слабее, как Элиза. Но я не знаю, как это связано с тобой, Кои, если только они не думают, что ты во главе, а не Кваскви.
— Вторая цитата? — сказал Пон-сума.
Я вытащила телефон и погуглила.
— Официального автора нет. Похоже, это пословица, переведенная с идиша. «Весь мир — сон, а смерть — толкователь».
— Обе цитаты про смерть и сны, — сказал Кен.
— Я заметила. Они дразнят смертью. Даже сильный Иной как баку бессилен в плане смертности.
Кен окинул меня взглядом.
— Что? Я читаю. Я думаю. Что еще могут делать интроверты, кроме размышлений о философских проблемах?
— Смотреть «Нетфликс» и поедать сладости, — Кен приподнял бровь.
Пон-сума растерялся. Он не знал Америку так, как Кен. Я недооценивала знания Кена о современной культуре.
Я зашагала рядом с Кеном, и парням теперь приходилось идти по дорожке, а я двигалась по газону и обходила колючие кусты. Пон-сума фыркнул.
— Тут сильнее всего Буревестник, а не Кои-чан.
— Может, они не знают о Буревестнике, — сказала я.
— Кваскви стоит так продолжать, — сказал Кен. Он пронзил Пон-суму серьезным взглядом. — Тебе стоит предложить не брать Буревестника к костру сегодня.
Пон-сума опустил взгляд на дорожку.
— Мне?
— Мы знаем, что он меня не послушает.
Стало видно торговый район. Я указала на здание с темной обшивкой, на окне было написано «Дождь или сияние».
— Я тоже ему скажу. Может, это попадет тогда в его голову.
Пон-сума скривился. Я вспомнила, как Кваскви держал Элизу за руку, и решила, что стоит поработать над собой. Придется бороться с привычкой пугаться физического контакта. Изображать, пока не получится. Я взяла Пон-суму за руку, игнорируя то, как он напрягся от удивления. Он замер, не закончив шаг, но я потянула его в кафе. Кен шел за нами.
Как только я вошла, я ощутила, как мышцы спины расслабились, и напряжение в челюсти растаяло. Это было мое место. Диваны, скамьи, стулья стояли уютными уголками, где люди сидели и болтали или смотрели на свои ноутбуки. В меню были латте с лавандой и кардамоном. Я заказала кардамоновый, а к нему пухлый круассан с шоколадной глазурью.
Пон-сума и Кен взяли просто кофе и сели сразу, а я ждала у стойки свой латте. Бариста был парнем моего возраста в шапке и с рукавом черной племенной татуировки с повторяющимся рисунком черепов и злого скалящегося лица на левой руке.
— Красивая тату, — сказала я, пока он создавал мой латте.
— Спасибо, — он сдержанно улыбнулся.
Татуировка из сна Элизы появилась в моей голове.
— Круто видеть татуировку не в виде кельтского узла.
— Я знаю. Я эту сам придумал. Она основана на рисунках маори.
— Круто.
Бариста нарисовал на пене моего латте сердце. Его улыбка стала дружелюбной, и он передал чашку мне.
— Эй, — сказала я. — Ты не видел тут парней с рукавами, где есть три пересекающихся треугольника?
Улыбка пропала. Бариста поднял руки и попятился.
— Эй, я не хочу в этом участвовать. Тут всем рады. Это не Грешам.
— Ах, прости, — я взяла латте и пошла к парням. Я наугад спросила про татуировки, но парень отреагировал так сильно, что я стала подозревать, что в этом кафе бывали ребята, зависающие с Нордваст Уффхейм.
Они были где-то тут. Они напали на Элизу и Дзунукву, почему-то дразнили меня. Или папу. Кен опустил свой кофе на край столика из дерева. Я отломила кусочек роскошного круассана и сунула его в рот.
— До Второй мировой войны Иные Сан-Франциско были сосредоточены в районе китайского квартала. Шишин и Тонг договорились о защите, и это разозлило Токийский Совет, — сказал Кен.
— Еще урок истории?
Пон-сума прижал кулак ко рту, скрывая улыбку.
— Я спрашиваю, потому что мне негде делать записи.
— Очень смешно, — сказал Кен низким тоном, давая понять, что не время для споров. — Они послали меня как Вестника разорвать их соглашение. Я мог забрать головы Тонгов, а мог устроить взбучку ребятам Шишина.
— Что такое Шишин?
Пон-сума ухмылялся. Какое счастье, что мое неведение забавляло его. Кен покачал головой, закрыв глаза.
— Это четыре божественных зверя-стража сторон света: птица, дракон, черепаха и тигр. Они обитают тут на юго-западе у моря.
— И ты один пошел за четырьмя зверями?
— Я пошел за теми, кто сильнее, — сказал в это время Кен. Он моргнул. — Думаю, это Нордваст Уффхейм делают в Портлэнде. Убирают сильнейших, чтобы остальные стали слушаться.
— А зачем загадочные цитаты? И почему мы, а не Кваскви? Он — очевидный лидер.
— У Сиваш Тийе есть сила, — сказал медленно Пон-сума. — Он не сильнейший.
— Жутко, что Нордваст Уффхейм не выбрал его мишенью. Я думал, что со стороны не так заметно, что Кваскви — не самый сильный Иной в Портлэнде, — сказал Кен.
Пон-сума встал.
— Инсайдерская информация.
— Да. Как еще они нашли бы Дзунукву? Как поняли бы, что Элиза из Иных? Пошли за баку вместе Кваскви? — Кен тоже встал. Он указал на окно. Две синие сойки сидели на подоконнике снаружи и смотрели в нашу сторону. — Там предатель. И Кваскви дает им идеальный шанс напасть, когда все Иные соберутся у костра.