Последний сон ее смертной души

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Только пара часов оставалась до встречи с Джорджем и Генри у Бротон Блафф. Я все еще не оправилась после перелета, не знала, был выходной или будний день. Учитывая возможные пробки, стоило иметь хотя бы час в запасе. Я не могла опоздать на свой дебют среди Иных Портлэнда.

Мы с Кеном обсуждали, нужно ли написать Марлин, что мы едем, но я была против. Марлин и Пит должны были есть пад тай и смотреть фильм про умирающих самураев. Должны были расслабляться. Лучше бы Питу не давать время сочинить истории.

Водитель подъехал к дому. Он спросил у Кена, стоит ли ему ждать, и я не знала, дал ли Кен ему слишком много чаевых. Кен посоветовался со мной.

— Ах, да. Можете приехать через полчаса? — сколько мы будем разбираться, был ли Пит опасным неонацистов? Нам нужно было решить до костра. Я надеялась, что Пон-сума не успел обсудить Громовую птицу с Кваскви. Большой древний орел на собрании делал его серьезной мишенью, но место было уединенным, в темноте, и если что-то пойдет не так, Буревестник очень пригодится.

— Кои? — Кен склонил голову, почесывая щетину на щеке. Я поняла, что смотрела, как парень в тюрбане так, словно он уезжал с чем-то ценным. Так и было. Теперь я не могла избежать столкновения с Марлин. Еще одно изменение в наших отношениях, обычно она указывала мне, как жить, а я пассивно и агрессивно сопротивлялась. Я даже не знала, как спросить у сестры, был ли ее парень неонацистов.

— Да, идем, — Кен последовал за мной к лестнице снаружи. Мы поднялись к двери Марлин, свет блестел на лужах, собравшихся внизу на дорожке. Я надеялась, что у Кваскви есть бензин для костра, иначе кремация в такой влажности не состоится.

Дверь открылась на втором раунде стука. Я прижалась к стене, выдохнув. Глаза сестры посмотрели в коридор, а не ее потенциально опасного парня.

— Кои? Что ты тут делаешь?

— Я могу войти? Нужно кое о чем с тобой поговорить.

Марлин надула щеки и недовольно выдохнула.

— Мы переходили к части, когда бандиты собираются ворваться в деревню и попасться в ловушки. Я думала, ты придешь завтра.

— Никакого имбиря, — сказала я, глядя на лицо Марлин. — Это важно.

Марлин отреагировала на фразу, пожав плечами.

— Ладно, заходи.

В гостиной на диване сидел Пит лицом к новому плоскому телевизору, который я не видела раньше. Он был втиснут в подставку из ратанга и бамбука, которая Марлин досталась от мамы. Остальная ее квартира была с бежевой мебелью и украшениями — реклама ее работе по дизайну интерьера — чем полинезийской, но она хорошо все смогла подобрать. Это был один из даров Марлин — брать сущность и как-то помещать ее в обычное окружение. Она сделала так и со мной, пока я росла.

Кен опустил свое длинное тело на барный стул на кухне. Его напряженная челюсть и прищуренные глаза были направлены на Пита. Этот вызов все могли заметить. Пит оглянулся и напрягся, убрал руку со спинки дивана.

Марлин провела меня на кухню и включила электрический чайник кипятить воду.

— Что с мистером кицунэ?

— Марлин!

— Что? — она постучала пальцами с французским маникюром по коробке оолонга. — Карэ ва нихонго ханасай йо.

Не важно, знал ли Пит японский. Марлин не могла так беспечно выдавать природу Кена. Что еще она могла выдать? Блин. Осторожно общаться о Пите при нем можно было только на языке семьи. Я встречала много людей, знающих оба языка, в Японии, и уже не надеялась на уединенный разговор. Я переключилась на японский.

— Твой новый парень. Ты видела его татуировки?

Марлин покачала головой.

— Не верится, что ты спрашиваешь об этом после утра. Я видела каждый дюйм этого горячего тела.

Я протянула руку за кружкой «Маринополиса» с макрелью в морском костюме, которую Марлин спасла из ресторана папы, когда он закрылся. Она всегда давала мне эту кружку, а не еще одну из ее набора. Я не знала, было ли это из сентиментальности, или из-за моей привычки надбивать края чашек.

— Не перегибай, — сказала я на английском.

Пит прошел к нашей стороне дивана и устроился на подлокотнике.

— Что такое, девочки? Почему болтаем на японском?

Марлин насыпала растворимый кофе в кружку с кипятком. Она обошла стойку и отдала кружку Питу, провела ладонью по его плечу.

— Проблемы сестер. Дашь мне минутку?

Кофе из пакетика? Мне ненавидеть этого парня еще больше? Я переключилась на японский, но было неловко говорить это, пока Марлин стояла на стороне Пита. Я не знала, как сказать про превосходство белых на японском, а нацисты катаканой звучали почти так же, как на английском.

— Его татуировки — такие же, как у белых ребят, которые ненавидят меньшинства.

Марлин напряглась.

— О чем ты?

— Твой парень был с тобой днем? — вмешался Кен.

— Нет, — сказала Марлин. — Что случилось? Почему вы допрашиваете меня как детективы?

— В Портлэнде есть другие Иные, кроме меня и папы. Кто-то стал нападать на слабых, пока они одни. Есть доказательство, что те, кто это делает, — часть… — я чуть не произнесла Нордваст Уффхейм катаканой, но это Пит мог подслушать, — группы белых людей в Портлэнде.

Марлин выпалила ругательство якудза, которое обычно использовал только папа.

— Ты так плохо в меня веришь, что стала обвинять его, а не доверять моему суждению?

Я отчаянно посмотрела на Кена. Я должна была спасать Марлин, а не выглядеть ужасно. Я впилась большими пальцами в виски, надавила, чтобы прогнать неприятное давление, подступала мигрень.

— Ты его не упоминала до моей поездки в Японии, и он уж очень быстро появился в твоей жизни.

Марлин указала на мое лицо, подобралась так близко, что я ощущала запах чеснока и имбиря в ее дыхании.

— Ты не будешь рассказывать мне о моей личной жизни. Я не должна рассказывать, с кем встречаюсь, Кои, потому что мне тебя жаль.

«Подлый удар, сестренка», — жар пронесся от макушки моей головы, мои щеки покраснели. Пот пропитал подмышки. Злость. Я сильно злилась. Как она смела так говорить при Кене? Как смела злиться на меня? Я просто пыталась заботиться о ней, но нет, она не могла принять, что я изменилась и выросла. Я схватила ее палец и отодвинула его.

— Не можешь выдержать новую Кои?

«Блин. Когда я переключилась на английский?».

Кен кашлянул.

— Кои, похоже, еще страдает от поедания сна Элизы. От этого она ворчливая.

От имени Элизы глаза Пита расширились. Он встал с дивана, потянулся к длинному хвосту волос Марлин. Он потянул ее к себе и сжал ее горло.

— Что за… — ладонь Пита заткнула Марлин, лишила ее воздуха.

Кен встал, подняв руки.

— Ты не хочешь ей навредить, — его лицо приобрело чарующие черты, которыми он манипулировал людьми.

Я была не в себе. Было это из-за пожирания сна или из-за того, что на Марлин напали, не важно. Пит уже не заслужил шанс объяснить. Он вредил моей сестре.

«Не в этот раз, гад», — я бросилась вперед на волне гнева к тощей белой лодыжке Пита над его широкими носками. Как только мои пальцы задели его кожу, я впилась, растянувшись на мягком ковре Марлин.

— Отпусти ее, — сказала я его вонючей ноге.

— Ты чокнутая, — сказал Пит и ударил меня по лицу. Я чудом избежала перелома носа, откатилась, выпустив его ногу. Но другая ладонь еще касалась голой кожи.

«Гори, огонек, гори».

Я впервые в жизни намеренно выпускала голод баку, который был внутри меня, на человека. Он разгорелся, яркий, жаркий, вырвал фрагмент сна из Пита. Мужские голоса гневно звенели, факел был перед моим лицом, а потом его фрагмент пропал, сгорел мгновенно до пепла. Больше. Я сжала ногу Пита, пожелала огню голода гореть сильнее.

Пит оттолкнул Марлин от себя, скуля, согнулся, чтобы отцепить мои пальцы. Я держалась, вырвала из него еще фрагмент: красивая блондинка с жутко скривленными губами, деревянная ложка собиралась ударить по моей послушно протянутой руке. Мое. В огне баку я ощутила горелый бекон и соленые слезы. Я хотела все больше. Сны этого жалкого человека были ничем, я могла поглощать их вечно, но оставаться голодной. Я горела. Я искала больше.

Но кто-то вдруг сжал мои щеки до боли, другой человек тянул меня за руку сквозь рукав, кричал, и кто-то другой низко стонал. Я моргала, красный туман пропадал, шипы мигрени пронзали виски. Я все еще лежала на животе, но теперь Пит был рядом, бледный обмякший манекен, его грудь едва двигалась, указывая, что он жив.

Кен отпустил мое лицо, как только увидел, как я моргаю в смятении, но Марлин все тянула меня за руку. Я слышала ее всхлипы. Я отпустила лодыжку Пита и села. Мир покачивался, это отражалось в моем животе. Марлин упала на попу, отползла от меня, как краб, с ужасом на лице.

— Что ты с ним сделала? Что сделала?