Последний сон ее смертной души

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

«Папа. Ты в порядке?».

Он покачал головой, выпрямился и вытянул руки. Он схватил меня за воротник армейской формы и стал душить. Я тоже была в форме?

«Нет. Нет. Нет», — повторял он, каждый раз встряхивая меня.

«Папа!».

Он моргнул, опустил руки, и комната стала стойкой суши в «Маринополисе». Форма армии стала белым кителем шефа и банданой с маскотом тунца на его голове в стиле хачимаки.

«Кои-чан?».

Все детали ресторана были яркими. Каждая прорезь в бамбуковом настиле, каждая кисточка глупых фонарей, которые были китайскими, выглядели так, как я их помнила. Папа умело управлял сном, а я этого раньше не ценила. Тепло окутало мой желудок. Папа из «Маринополиса» был папой из моего детства.

«Ты знаешь, где ты?»

«В Портлэнде, да?».

«Центр Синай».

«Так даже лучше», — он опустился на высокий стул.

«Ты не проснешься в ближайшее время, да?».

«Я поврежден, Кои».

Я сглотнула истерику и протесты.

«Группа белых сторонников превосходства в Портлэнде обнаружили Иных. Они как-то выбрали баку врагом номер один».

«Они убили Дзунукву».

«Да. И напали на Элизу. Погоди. Откуда ты знаешь про Дзунукву?».

«Сон позволяет порой слышать разговоры».

«Но ты не можешь проснуться?».

«Не могу».

«И эти супремасисты оставляли жуткие надписи о смерти и снах. Они звали баку», — папе не нужно было знать, что Пит сделал с Марлин.

«Вот как, — папа скрестил руки и опустил их на колено. — От этого я пытался тебя защитить, хоть я не предвидел, что опасность от людей придет так быстро. Но я и не ожидал Мангасара Хайка или Улликеми».

«Ты знал о белых супремасистах?».

«Нет, но это не первая группа людей, обнаружившая Иных и решившая уничтожить или использовать нас».

«Кваскви хотел, чтобы я силой посмотрела сны человека, видевшего убийство Дзунуквы, для информации. Я не смогла.

«Мы можем направлять сны, — папа указала на ресторан. — В этот сон я часто возвращаюсь».

«Я всегда звала их сны ядра. Сны, которые видят снова и снова. Основа их жизни».

Папа мрачно кивнул.

Стены ресторана зарябили, словно в воду пруда бросили камень. Волны улеглись, мы были в квартире Марлин, и папа сидел на диване. Я огляделась. Детали тут были размытыми.

«Как ты это сделал?».

«С практикой становится проще. Но когда я попробовал в первый раз, мне потребовалась жизненная энергия. Просто порез, немного крови, — он скривил губы. — Пока ешь сон, взывай к своему ядру. Это лучше всего для начала».

Я закрыла глаза. Воззвала к огоньку баку. Он ровно горел, как свеча, во мне с тех пор, как все началось на площади Энкени с Улликеми. Я дала ему поглотить немного квартиры Марлин. Стены снова зарябили. Папа шумно выдохнул. Ядром Марлин была футбольная игра в старшей школе. У Кена это был лис в древнем лесу. Но я не признавалась себе, что моим ядром была больница, где мама умерла в постели, когда мутировавшие клетки поглотили ее органы.

Модные оливковые стены Марлин стали белыми стенами палаты. Под папой диван сменился стулом посетителя, и между нами появилась кровать с мутным силуэтом женщины.

Боль пронзила мою грудь. Я не была готова к тому, что папа увидит маму такой. Он ушел, когда близился ее конец. Бросил нашу семью. Перед тем, как ее бросила я, ведь могла задеть голую кожу и случайно испытать фрагмент смерти — последнего сна ее смертной души, погружающейся в темный сон.

«Хватит».

Грудь папы быстро вздымалась и опадала. Морщины напряжения окружили его рот. Я отпустила сон, и стены стали серыми, нейтральным местом папы.

«Прости».

Он сжал губы в бледную линию.

«Не на это я надеялся для тебя».

Я пожала плечами.

«Как только у меня есть сон ядра, что дальше? Как мне заставить человека повторить воспоминание во сне?».

«Нужно понимать, каким должно быть воспоминание. Детали того, кто там был, или где это было. И будь осторожна. Фрагменты воспоминаний часто под влиянием желаний и страхов человека».

«Это логично».

«Я устал, Кои».

«Пап, мама не ненавидела тебя».

Но он не хотел говорить об этом.

«Тебе пора идти. Будь осторожна. Заботься о Марлин», — он повернулся к серой стене. Там медленно появилось пятно света, стало проемом в пейзаж с крышей в японском стиле.

«Прощай, Отоо-сан», — сказала я, обращаясь к нему вежливо по-японски, как редко делала в реальной жизни.

Он кивнул и шагнул в свет.

Серая комната разбилась на миллион осколков. Их закружил невидимый ветер, складывая из них странную мозаику. Кусочки таяли по краям, соединились в новый узор.

Лицо Марлин, тихо плачущей над телом моего отца, в холодной реальности.