Последний сон ее смертной души

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

— Забери меня домой, — сказала я, жмурясь. Если я не буду видеть Буревестника, он меня не соблазнит.

— Понял, — сказал Кен. Его руки оказались под моими ногами и спиной. Он прижал меня к своей груди, и я уткнулась лицом в его шею, чтобы прогнать желание посмотреть на Буревестника за костром.

— Уже уходите? — голос Кваскви.

— С нее хватит, — сказал Кен. Его голос был ровным и хриплым, что означало, что он очень-очень сильно злился. Наступила напряженная тишина — парни пытались определить, кто главнее, силой воли. Мне хотелось убрать лицо от теплой шеи Кена, пахнущей солью, но от мысли, что я снова увижу Буревестника, я заскулила.

Манящее золото снов Буревестника было как зов сирен. Как у драконов Улликеми и Черной Жемчужины, его сны были бы сладкими, сильными, и баку во мне радостно проглотил бы их. Эта сила наполнила бы меня, как вода — баллон, пока мое хрупкое человеческое тело не лопнуло бы.

Или я поглощала бы дальше, пока его свет не погас бы навеки. Я чуть не сделала это с Дзунуквой, но сделала с Юкико,

Я отогнала воспоминание о Юкико, лежащей среди тундры ее сна, ее белые волосы затерялись среди кружащихся снежинок, ее губы были красным цветком.

«Не ступай на эту тропу».

— Ты уже загнал ее слишком далеко, — сказал Кен. — Ты получил свое шоу.

Спор продолжался. Было сложно слушать, ведь взгляд Буревестника ласкал мою кожу перышком тепла. Маригольд и Элиза присоединились к перепалке, а с ними и контральто Марлин.

— Для следующей части мне нужна Хераи, — сказал Кваскви.

— Нужен хафу, — возразила Элиза.

— Пон-сума и Кен слишком связаны с Советом, — тихо отметил Кваскви. — Кто еще воплотит силу Иных Портлэнда на контрасте с Советом Токио? Мне нужна Хераи.

— Не эта, — сказал Кен, рыча так, что я ощущала вибрацию его груди.

— Я останусь, — сказал Марлин.

Раздались недовольные звуки.

— Что ж, — сказал Кваскви, — может, так даже лучше.

— Да вы издеваетесь! — я слышала, как топала Элиза, уходя.

— Стой, — приказал Кваскви, когда Кен начал уносить меня. Кен напряженно замер. Давление взгляда Буревестника и треск костра утихли. Я подняла голову. Между нами и костром была палатка. Все разбрелись, и тут было почти пусто. Но почему я все еще ощущала на себе взгляды? Шею покалывало.

— Что-то…

— Ш-ш! — приказал Кен. Он медленно опустил мои ноги на землю, но крепко сжимал мое тело сверху.

С верхушек деревьев донеслись злые вопли соек. Они поднялись в небо и, как маленькие самолеты камикадзе напали на тропу, ведущую к парковке.

Громовая птица закричала.

Мелькнула белая вспышка — огромный волк — а за ним гризли.

Пон-сума и Джордж.

Кен потащил меня к краю поляны, а я услышала грохот, словно открыли шампанское.

Бах. Бах. Бах. Бутылок было много.

— Пригнись, — сказал Кен, толкая меня лицом в камни, покрытые мхом, на краю поляны. Правая ладонь соскользнула с края, камешки полетели во тьме. Я сжалась. Утес резко обрывался, тянулся не меньше, чем в пять этажей. Я сглотнула. Путь отсюда был лишь один, если ты не обладал крыльями. Нужно было идти на грохот шампанского.

«Выстрелы», — отметила Кои-борец.

Я вздрогнула от очередных залпов. Кен судорожно дышал надо мной.

— Марлин еще там, — сказала я.

— Останься тут, — Кен пропал. В прямом смысле. Иллюзия кицунэ позволила ему слиться с каменистой местностью. Гром зловеще гудел, и я приподнялась на пару дюймов и увидела три заряда молнии, которые один за другим были по земле у парковки.

Больше криков. И рычание. Я дрожала, зубы стучали так сильно, что я прикусила язык. Со вкусом крови пришел запах дыма. Деревья пылали, открывая силуэты борющихся людей и Иных. Я обернулась, поползла по земле, не замечая уколы хвои и камней в ладони. Мне нужно было вернуться к Марлин. Выстрелы прекратились.

Порыв ветра сбил меня, и волосы спутались и закрыли лицо. Громовая птица взмыла в воздух, Кваскви сидел между крыльев, раскрыв рот в крике, который заглушал растущий шум сражения.

Мое сердце колотилось в груди, боялось за Марлин. Мне нужно было добраться до погребального костра. Огня было много, и поляну уже не укрывала тьма. Я видела, как Элиза стояла перед грудой угасающих углей, сжимала руку Марлин, словно удерживала ее. Я обогнула обломки палатки, добралась достаточно близко, чтобы заметить на лице Марлин парализующий страх.

И радость на лице Элизы.

— Что ты делаешь? — Кен вернулся. Он прижал меня к своей груди. От него едко пахло дымом, и моя рука задела его спину сквозь изорванную куртку, там была кровь. Пон-сума был неподалеку, волосы уже не были оранжево-каштановыми из-за краски на черных азиатских волосах, а ослепительно-белыми, кроме прядей темно-красного и пепельного цвета. Его обычно спокойное лицо было мрачным, словно все силы уходили на то, чтобы оставаться тут в человеческом облике.

— Марлин, — процедила я.

— Она в порядке. Элиза уведет ее, — сказал Кен на японском.

— Нет!

— Напавших сдерживают. Она будет в порядке.

— Не Элиза.

Кен посмотрел на меня, лицо стало хищным, острым, но глаза были испуганными. Он увидел решимость на моем лице.

— Пон-сума! — сказал он, отдал приказы на неразборчивом сленге якудза.

Пон-сума встряхнулся, расслабил мышцы плеч и длинных рук. Он поймал мой взгляд и прижал кулак к груди, а потом раскрыл его, направив в мою сторону.

— У ворот, — сказал он и направился к погребальному костру, только он двигался среди испуганных сжавшихся Иных, которые не сражались на парковке.

Еще один выстрел вызвал хор испуганных криков.

Молния ударила снова — взрыв жара и света, опаливший мои щеки и заставший меня закрыть глаза. Я стерла слезы от жуткого вида Буревестника, спускающегося на землю над огнем среди дыма, хлопая огромными крыльями.

— Это наш шанс, — сказал Кен. Он отправился к краю поляны, мы прошли так близко к обрыву, что мне было не по себе. Мы пошли к тропе, теперь скрытой облаками дыма и пепла, поднятого крыльями Буревестника.

— Постой. Марлин!

— Они за нами, — Кен сжал меня крепче, поцеловал меня в лоб, его губы были теплыми. — Доверься мне, Кои-чан, — прошептал он в мою кожу на японском. — Не шуми.

Мы пропали. В один миг темные глаза Кена прожигали во мне дыры, в другой я смогла видеть только силуэт темного леса. Он иллюзией делал нас невидимыми. Шум утих, и мы приблизились к тропе, где величаво стоял Буревестник, дым рассеивался.

Ряд мужчин в камуфляжной одежде и лыжных масках стояли на коленях на хвое, сцепив ладони за шеями. Оружие, снаряды и прочие вещи лежали грудами вместе с толстыми ружьями. Небольшая кучка телефонов и видеокамер лежала у ног Кваскви, пугающего своим чистым величием и улыбкой, показывающей все его большие зубы.

У деревьев черный и полярный медведи сидели на задних лапах, прижав спины к стволам, сторожили. Несколько мужчин и женщин, все еще в нарядах, хоть и изорванных и испачканных жидкостями, осматривали раны друг друга. Двое-трое из Иных были низкими, как подростки, но их морщинистые лица делали их взрослыми. Среди них была Маригольд, следила за пленниками с длинными ножами с зазубринами в руках. Никто не лежал на земле. Никто не был мертв.

«Мы же не убьем их?».

Кваскви прошел вдоль ряда, источая угрозу и власть. Некоторые вздрагивали, когда он приближался. Мужчина всхлипнул. Кваскви посмотрел на него, третьего с конца. Он встал перед парнем, упер ладони в бедра, а Кен нес меня мимо Буревестника. Я зажмурилась, боясь глаз древнего орла, и открыла глаза, чтобы увидеть, как Маригольд смотрит в нашу сторону. Она точно нас видела.

«Кобольдов иллюзия не обманывает», — это я добавила в кучу фактов об Иных. Кен остановился, Кваскви поднял парня за воротник большой куртки, прошел к краю утеса. Он выпрямил руки, держал парня над краем, мышцы плеч напряглись от усилий.

— Маригольд, — приказал Кваскви. Она прошла к другому парню, поддела кончиком ножа лыжную маску.

— Они не могут, — прошептала я Кену. Он замер, но сжал меня сильнее, предупреждая.

Маригольд подняла парня, при этом разрезав его маску. Стало видно знакомое лицо Тора. Пит. За нами донеслось оханье. Марлин. Они с Пон-сумой были невидимы для меня, как мы для них.

— Сколько еще в лесу? — вопрос Кваскви был обращен к всхлипывающему мужчине в воздухе, но ответил Пит:

— Никого, — сказал Пит.

Кваскви убрал от парня одну руку. Он тут же опустился на три фута, его голова оказалась параллельно краю утеса.

— Сколько? Вы не напали бы на нас вшестером.

— Я не знаю, клянусь! — висящий всхлипывал, говорил невнятно. — Они звали вас демонами… но я думал, что это… я не знал, что вы — монстры.

Все мужчины на коленях повернулись к утесу, опустив руки. Медведи и Маригольд позволили это.

Громовая птица зашуршала крыльями. Трое из парней на коленях отодвинулись.

Пит не испугался. Он улыбнулся ножу Маригольд у его лица.

— Мы не знали о вашем питомце.

Маригольд склонилась ближе.

— Буревестник — не питомец.

Кваскви цокнул языком о зубы.

— Давай я буду говорить. Блин, рука устала. Кто остался в лесу?

Руки висящего парня царапали камни, вырывали одуванчики, всхлипывая, произнося, как казалось, имена мужчин.

— Молчи! — сказал Пит. — Я — твой Великий дракон. Я приказываю заткнуться.

Кваскви вздохнул, вытащил парня на край. Парень лежал, задыхаясь, сжимал хвою так, словно она не дала ему соскользнуть на камни внизу.

Великий дракон. Я выдохнула, всхлипывая. Всегда драконы устраивали проблемы.

Кен пошел по тропе.

— Маттэ, — сказала я. Подожди. Мы не могли пока уходить.

— Я не могу тебя защитить, если они увидят твое лицо, — шепнул Кен мне на ухо. — Ты хочешь участвовать в этом?

Черный медведь, Джордж, склонил голову, чтобы направить ухо в нашу сторону. Отлично. Только людей обманывала иллюзия Кена. Что Кваскви, Маригольд и Джордж думали о таком нашем побеге? Они приняли меня и Марлин в круг. А теперь наступили трудности.

— Я уже часть этого, — тихо сказала я.

— Как и я, — прошептала Марлин за нами. — Они уже знают мое лицо, Кен. Убери невидимость с меня.

— Плохая идея, — сказала я, пытаясь встать на ноги. Кен удерживал меня.

— Иди за Джорджа, — сказал Кен. — Если появишься внезапно, станет хуже.

— Дай мне пару секунд, — сказала Марлин.

Гром зарокотал над нами, но луна скрылась за деревьями. За тенью горы Худ небо было уже не таким черным. Серо-розовая линия появилась на горизонте. Рассвет не был слишком далеко.

Кваскви присоединился к Маригольд перед Питом.

— Теперь ты ответишь мне. Или я скормлю тебя своему другу.

— Ты не посмеешь мне навредить. Как вы объясните мертвые тела полиции?

Кваскви усмехнулся.

— Не будет доказательств, если вас съедят медведи.

Марлин вышла из-за Джорджа. Она встала перед Питом, посмотрела на него с пугающе пустым выражением лица, как делал папа, когда уборщики оставляли зерна риса на бамбуковых матах после уборки.

— Я не боюсь полиции, — сказала она и напрягла ногу.

— Сука, — прорычал Пит. — Все шлюхи безумные.

Марлин ударила Пита по бубенцам.

— Я подала жалобу об изнасиловании, придурок. Ты не должен подходить ко мне на тридцать футов. Иначе попадешь в полицию. Давай, осмелься.

Он взвыл как кот, согнулся, качаясь от боли. Кваскви улыбался. Несколько вопящих соек закружили у его головы, опустились на плечи Джорджа. Он загудел на них, но они сидели и глядели на мужчин, которые смотрели, раскрыв рты под лыжными масками.

Кваскви опустился перед первым и снял маску. Когда парень попытался прикрыть лицо руками, Кваскви легко отодвинул их, заглянул в перепуганные глаза. Он облизнулся.

— Я запомнил твое лицо, — он повернул его голову к медведям. — Медведь знает твой запах. Если еще хоть раз покажешься, мои друзья выследят вас до домов. И мы придем посреди ночи, заберем ваших жен, девушек и дочерей, скормим их моим голодным друзьям.

Губа мужчины дрожала. Он стал молиться. Кваскви рассмеялся.

Он пошел вдоль ряда, снял маски со всех. Он вытащил телефон из кармана куртки. Он сделал фотографии каждого.

— Если услышу в новостях хоть намек на больших орлов, медведей или чего-то еще про нас, я отправлю эти фотографии полиции вместе с подробной жалобой с показаниями свидетелей о том, как ваша группа помешала важному ритуалу коренных американцев, — он медленно улыбнулся. — Это преступление. ФБР не просто ударит вас по яйцам. И потом мы все равно придем ночью и заберем ваших дочерей.

— Он блефует. Он этого не сделает. Это бесхребетные демоны, порождения ада. Грязь, — Пит смог дышать. — Они не рискнут привлечь внимание ФБР.

Маригольд сунула один из ножей в ножны за спиной, вытянула руку. Краем другого ножа она медленно провела алую линию на ладони. Она смазала кровью нож, провела линии вокруг глаз Пита, порезала его щеки. Пит нахально и злобно улыбался.

«Кровь», — безумный профессор, напавший на меня, когда началось это безумие, Хайк, порезал мою щеку, чтобы управлять разумом. Магия Иных требовала выпустить жизненную энергию — рождение или смерть. Я поняла, что у баку был третий способ получения жизненной энергии — пожирание снов.

Маригольд закрыла глаза, произнесла что-то резкое на языке, похожем на немецкий. Пит потянулся к кресту на шее, поднял его перед собой, словно она была вампиром.

— Придурок, — сказала Марлин.

Там, где на лице Пита была кровь, вспыхнул синий огонь. Пит закричал, упал лицом на хвою и землю, бил по огню руками.

— Ох, блин, — Марлин отодвинулась от Маригольд в ужасе.

Иллюзия? Нет. Магия крови. Плоть Пита горела секунды, а потом земля потушила огонь. Маригольд выдохнула, словно радовалась своей работе, а потом прошла к Кваскви как верный лейтенант.

Пит сел, из глаз текли грязные слезы, красные пятна и белые волдыри проступили на лице там, где был огонь.

Пон-сума шепнул за нами:

— Я остаюсь. Идите вперед, — я ощутила, как Кен напрягся, а через миг Пон-сума появился возле Маригольд. Кваскви с Пон-сумой и Маригольд по бокам был ужасающе притягательным, опасным и невероятно реальным. Красивый оживший кошмар. Мне было не по себе.

Кваскви удивленно взглянул на Пон-суму, а потом выпрямился во весь рост, выпятил грудь.

— У вас десять минут, чтобы забрать эту кучу от своего Великого дракона и унести свои жалкие задницы отсюда. Вы не вернетесь, — он замолчал, чтобы угроза его слов впиталась. Никто не двигался. Пит с ненавистью смотрел на него с искаженного лица. Кваскви недовольно цокнул языком и стал считать вслух.

Джордж поднялся, стряхнул соек. Он взревел. Двое парней тут же вскочили, подбежали к Питу и подняли его на ноги. Они несли Пита почти вприпрыжку, за ними следовали остальные.

Кваскви перестал считать, мрачно сжал губы. Возле уголков его глаз были морщинки, испачканные сажей, блеск насмешки пропал, глаза были уставшими. Он указал большим пальцем в сторону убегающих напавших. Джордж и Колыма пошли неспешно по тропе. Но никто не был обманут. Они следили, чтобы никто не вернулся.

Те, кто не ушел к погребальному костру или палатке, ждали, сосредоточившись на Кваскви. Он склонил голову, снял венец из перьев, схватил Пон-суму и прижался лбом ко лбу тихого юноши на пару глубоких вдохов. Когда он повернулся, чтобы сжать руку ближайшего и тихо и спешно заговорить, двигаясь в круге собравшихся, горя уже не было. Его лицо было диким, и это было на уровне с ненавистью в глазах Пита.