Последний сон ее смертной души

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

— Что бы тебе ни сказала Элиза, это не правда. Это неправильно. Буревестник — древний. Не делай этого. Прошу, — я не знала, слышал ли Джеймс мою мольбу. Но не важно. Гром утих.

Электричество в воздухе стало таким насыщенным, что волоски на моей коже, в носу и на шее гудели. Крик разбил воздух, дождь стал медленными большими каплями, и что-то большое закрыло небо. Буревестник раскрыл крылья во всем золотом величии, опустился на землю перед столом.

— Это ловушка! — завопила я, размахивая связанными руками. — Улетай.

Громовая птица склонилась, красивый глаз, сияющий не слабее фонарей, манил меня, обещая тепло, силу и…

Громкий хлопок привел меня в чувство. Маленькое темное пятно крови появилось на груди Буревестника. А потом еще и еще, двое из мужчин стреляли из ружей, Джеймс безумно отдавал приказы, толкая испуганных мужчин, чтобы они подходили с цепями.

Громовая птица завопила, взмахнула крыльями и опустила клюв молниеносно на грудь ближайшего парня. Тот упал, ноги подносились, а клюв Буревестника стал красным.

— Сейчас, — сказал Джеймс. — Отступаем.

Мужчины отступали комичной толпой в дом, оставляя меня, прикованную и одинокую, среди убитых орлов с разъяренной Громовой птицей. Джеймс уходил последним, шепнул мне на ухо, уходя:

— Войди в его сны. Приручи. Или умрешь.

Краем глаза я заметила мелкие темные тени на деревьях. Сойки меня отыскали? Поздно. Уже это не было важным. Ни план Джеймса. Ни то, что было в доме. Ни боль в коленях, пропитанных кровью убитых орлов. Только роскошное сильное существо, которое смотрело на баку, стоящую на коленях, и манило меня в древний сон.

Мы три раза сталкивались и доходили до этого. Я уже не могла сопротивляться.

Громовая птица издала вопль, поднялась на пару футов в воздух, прыгнула через стол и опустилась с грохотом. От его веса стол трещал, куски мертвых орлов разлетелись. Громовая птица снова склонилась, повернула голову, чтобы я видела только золото глаза. Я заскулила, склонилась, тело покалывало, оно желало затеряться в вихре силы.

С точностью скопы, ловящей рыбу в реке, Громовая птица разрезала клювом веревку на моих руках. Я без колебаний потянулась к перьям его щеки. Еще до того, как мои пальцы коснулись его, мир перевернулся.

«Теперь ты пробуешь сны без прикосновений», — отметила борец, а потом борец, параноик и другие части меня, Кои Авеовео Пирс, пропали в лаве.

Я пылала. Боль была яростной, каждая клетка тела горела агонией, но потом огонь изменился. Она уже не поглощала, обжигая, а стала коконом, придающим силы.

Я нашла конечности, лениво покачивающиеся в жидком жаре, который горел и не позволял других мыслей, кроме «вверх». Я изо всех сил махала крыльями, летела во тьме сердца стратовулкана, который некоторые люди звали Ви’эст, в честь их главы. Своим клювом я разбила куски застывшей лавы, вырвалась на свободу, выбралась через последние пару футов вершины, пока крылья не смогли развернуться свободно. Я полетела вверх, и пепел сыпался с меня как дождь. Я радовалась простору неба, а мое бьющееся горело в вулкане.

Это был сон, я знала. Постоянный сон о цикличном перерождении ребенка вулкана, выбравшегося в небо. Но тембр этого сна был другим, сильнее. Цвета были ярче, биение крыльев — четче, и сила внутри меня была не совсем моей — странное ощущение человека в огне моего сердца, а еще огонька, слабо, но ровно горящего среди остальных.

«Человек».

Я кричала в бесконечное ночное небо, и в моем голосе был страх женщины.

«Кои».

Я была Кои. За этой мыслью прибыл голод, огромная зияющая брешь, которую нужно было заполнить. Баку во мне проснулся и стал питаться.

Темное небо, раскаленное сердце Ви’эст, поразительная сила моих крыльев поглощал огонь баку, превращая в бушующую энергию, наполняющую мою голову, грудь, ладони и стопы.

«Руки. Ноги. Человек. Я — Кои Пирс».

На миг изображение неба сменилось деревом, пропитанным кровью, усыпанным перьями. Я опустилась на колени, полная сна, связанная с древним орлом. Я не могла двигаться. Джеймс и его люди вышли из дома с цепями и шестами. Я открыла рот, чтобы предупредить, и мой крик стал воплем Буревестника. Мир долго кружился, и я могла лишь держаться за огонек баку внутри себя, а сила сна Буревестника заполняла меня, пока я пыталась всю ее съесть.

Вечность прошла за секунду. Сила наполняла меня, кружила голову, трещала до боли в пальцах. Сила баку терзала плотно сплетенные сомнения.

«Я — монстр. Я наврежу Марлин. Я не могу брать ответственность за всех Иных Портлэнда. Я боюсь впустить Кена в свое сердце. Я не могу помочь папе выйти из комы. Не могу. Не могу. Не могу. Этой мощи слишком много!».

И Громовая птица была готова забрать меня с собой, захватить мою силу баку, как я пыталась использовать силу его сна. Так заманчиво, так просто — сдаться яростному жару сна Буревестника навеки.

Один крепкий кусочек Кои не позволял мне растаять во сне. Мне нужно было позаботиться о своем худшем поражении как человека: сне моей сущности. Я питалась сном Буревестника, сила отделяла меня от него, отбрасывала в мое тело, и вены пылали болью.

Боль. Там была кровь. И жизненная энергия, моя и бедных орлов. Я вдыхала эту энергию, наполняла легкие влагой и запахом соленой меди, сжалась внутри себя, желая, чтобы реальным стал сон Кои, моя основа.

Медленно вокруг появились стерильные белые стены. Стало видно больничную койку, на ней был силуэт моей умирающей матери. Это был сон, история, которую я повторяла себе много раз, которая повлияла на меня: день, когда я подвела маму. День, когда я бросила ее, а не рискнула увидеть сон ее смерти. Корень моих страхов, всех моих оправданий из взрослой жизни.

Где-то за этим пузырьком сна кричали мужчины, вопил Буревестник. Но там были гнев и возмущение, а не страх. Это возмущение звенело в костях моего тела, как колокол. Этот сон уже не был тем, какой была Кои.

Мир перевернулся, и я побежала по прохладному лесу как Кен-кицунэ. Мир снова закружился, и я стояла на рисовом поле у дома детства папы, смотрела на восход солнца, пока саранча встречала рассвет. Потом я поплыла в воде дома Черной Жемчужины, играла с рыбой. Странный дом из солнца и луны, в котором Пон-суме снились сотни малышей, качающихся в медленном ритме в колыбелях из веревки и дерева. А потом сон, лишивший меня дыхания от горя: чистота и белизна, которые снились Юкико-сама, когда я съела ее жизнь.

Все это содержалось во мне. Я была Кои и я была баку. Я ела сны. Они были моими. Огонек баку вспыхнул, и больничная койка, умирающая мама и не способность быть достаточно сильной, чтобы любить ее, сгорели, став пеплом.

В пустом сером пространстве пепел летал как снежинки. Я огляделась. Это была я, Кои, с человеческим телом, руками и ногами, без боли. Не привязанная к Буревестнику. Я сделала это. Я. Одна. Я поглотила древний сон и выжила. Я не поддалась навеки зову Громовой птицы. Я была сама равна по силе древнему.

«Кои».

Я обернулась, и там был папа. Он был в форме ресторана, как раньше.

«Как? Это правда ты?».

«Ты поверила бы, если бы я сказал, что это правда?».

«Что происходит?».

«Ты знаешь, Кои-чан».

«Тут я выбираю новый сон. Свой сон баку».

«Да».

«Почему ты не объяснил этого раньше?».

«Ты бы не послушала. И даже если бы послушала, ты бы не поняла. Некоторые вещи нужно пережить, испытать и пожалеть, и потом можно двигаться дальше».

«Ты о смерти мамы».

Папа покачал головой.

«Я о темнице, в которую ты превратила свою жизнь».

«Как мне отсюда выбраться?».

«Ты знаешь», — папа нашел стул, опустился на край. Строгое выражение на его лице добавило морщин у глаз и на лбу, и я поняла, что на его лице была его версия любви.

«Там беда».

«Да, но это можно пережить», — папа вздохнул, посмотрел на свои тонкие сильные пальцы. Забавно, что я не замечала, что ладони Кена были такими же грациозными. Это меня в нем соблазнило в первую очередь.

«Это прощание навеки?».

«Возможно».

«Отоо-чан», — я всхлипнула и опустилась на колени перед ним, прижалась щекой к его ноге.

«Будет время, когда и тебе понадобится отдохнуть. Ты поймешь, как сюда вернуться. Но пока тебе это не нужно, дочь моя. Тебе нужно вернуться в свою жизнь. К тем, кто нуждается в тебе».

Сойки. Кваскви был недалеко. Я подумала о ружьях, о том, что Джеймс и его друзья не считали Иных людьми.

Глаза папы окружили морщинки, но в этот раз от чего-то яростного и почти безумного.

«Им сложно биться с нацистами. Помоги им».

И папа пропал, я осталась одна в серой комнате с пустым стулом и белой скомканной шапкой шеф-повара. Я прижала шапку к лицу на миг, дрожа.

«Ладно, я готова. Новый сон сущности для новой баку».

Я вызвала лес из сна Кена, бежала среди прохладных папоротников к рассвету, полному возможностей. Поступь была уверенной, и я наслаждалась своей силой, ощущала во рту вкус крови и хвои. Я вырвалась на поляну, окруженную кипарисами, запах хвои бил по носу, и фигура женщины, сильной и красивой, манила меня раскрытыми объятиями. Теплый вес, который встал на место после кровавой клятвы Кена, сиял ярким маяком на груди женщины, тянул за близнеца в моей груди с обещанием союза. Она была мной. Я была ею. Я подбежала к ней со слезами на глазах и обвила ее руками, сжала со всем горем и болью, со всем страхом, и в моих руках ничего не осталось, была лишь я. Просто Кои. Баку и человек.

«Теперь это — сон моей сущности».

И с этой мыслью мир закружился, вернул меня к разбитому столу под дождем. Буревестник кричал сверху. Мужчины в камуфляже и другие в полосатых куртках сражались, размахивая руками и ногами, со всех сторон. Молния пронзала небо снова и снова, подожгла крышу дома. Я сморгнула остатки сна. Кто-то убрал оковы и оттащил меня к столу. Этот кто-то пригнулся передо мной в боевой позе, взмахивал деревянной битой и опасного вида когтями, пока парень с ножом и его друг заходили с двух сторон.

Кен.

Мое сердце сжалось от тревоги.

Он двигался слишком быстро, чтобы я могла уследить глазами, его бита отразила удар Терминатора, он провел когтями по груди парня с ножом, разрывая ткань.

— Осторожно, — хрипло сказала я. Джеймс несся сквозь толпу с пистолетом в руке. — У него оружие.

— Кои! — Кен на миг отвлекся на меня, и парень взмахнул Терминатором. Он попал по запястью Кена с жутким стуком. Кен закричал, звуча зловещей гармонией к воплям Буревестника, и упал на колени, одна рука свисала бесполезно сбоку, по ней текла кровь.

Белый волк быстро врезался в бок парня с ножом, отбросил его к краю стола, и больше челюсти сомкнулись на его боку, затрясли его как тряпичную куклу.

Я пыталась дойти до Кена, но тело было выжато и ранено в реальности. Я едва могла ползти, но влезла между ним и Джеймсом.

— Ты его не приручила. Элиза говорила, что ты могла, — сказал Джеймс, направляя на меня пистолет. — Ты попробуешь снова. Я еще могу…

— Нет, не можешь, — я сжала его лодыжку над носком, впилась пальцами, отыскав голую кожу. И послала его в ад.

Точнее — в сон Громовой птицы, родившейся в вулкане горы Худ, Ви’эст, как его звал народ Малтнома. Лицо Джеймса исказила боль, пистолет выпал из обмякших рук. Он рухнул на землю рядом с Кеном.

Кен поднял мокрые ресницы, стало видно блеск сознания. Он прижал руку к груди, обмотал пропитанное кровью предплечье полоской ткани и рухнул на стол возле Джеймса.

Взревел медведь. Черный медведь, Джордж, прошел по обломкам стола, разбрасывая мужчин в камуфляже справа и слева взмахами лап. Я отпустила лодыжку Джеймса, поднялась на четвереньки. Глаза Джеймса были закрыты, он мотал головой. Даже без прямого прикосновения он затерялся в вулкане Буревестника. Джордж навис над тем, что осталось от Великого дракона.

— Нет, — я вытянула руку. — Я с ним справлюсь, — и громкий крик, усиленный снами Буревестника, сотряс ночь своей резкостью. — Я схватила Джеймса! Он мой. Вы прекратите, или я съем его душу.

Сражение утихло. Мужчины в камуфляже смотрели в ужасе на меня, нависшую над Джеймсом. Остальными оказались Колыма в человеческом облике, Маригольд и несколько Иных, которых я видела на Бротон Блафф. Они с опаской смотрели на меня, словно я угрожала и им.

— Я — Пожиратель снов, и я изгнала вашего Великого дракона в кошмар. Бросайте оружие, или я поступлю так и с вами.

Стук брошенных ружей присоединился к ритму дождя. Джордж снова взревел, но с триумфом. А потом мои предательские мышцы не выдержали, и я упала лицом на мокрый живот Кена, потерявшего сознание.