Последняя любовь лорда Нельсона

Глава двадцать третья

Войдя, Эмма обнаружила, что приемная короля битком набита стражей, офицерами, чиновниками. Дежурный адъютант тотчас же пошел доложить о ней. Однако, возвратившись после продолжительного отсутствия, он кратко отказал ей в приеме: король не принимает, у него важное совещание с кардиналом Руффо. Пусть она попробует изложить свое дело на бумаге.

Руффо! Не это ли причина жалоб Марии-Каролины? Неужели антианглийская группировка опутала короля такими прочными сетями, что никто не мог попасть к нему без ее разрешения?

Кардинал был главой этой группировки. Изгнанный Пием VI из Рима из-за каких-то темных дел, он вернулся к себе на родину, в Неаполь, и пустил в ход все влияние своей могущественной семьи, пока Фердинанд не предоставил ему смехотворную должность интенданта Сан-Лэучо. Управляющего тайными развлечениями короля.

С тех пор, став одним из самых близких друзей Фердинанда, он старался увеличить отчуждение между ним и королевой и уничтожить влияние на него англичан. Целью кардинала было сместить Актона и занять его место. Он, подобно сэру Уильяму, был холодным честолюбцем. Продвигался осторожно, нащупывая почву, окольными путями. Свое вероломство прятал за безмятежной благожелательной улыбкой человеколюба.

Наступивший теперь час растерянности показался ему благоприятным для того, чтобы полностью осуществить свои планы и прибрать к рукам Фердинанда.

Необходимо было принять решение. Дорог был каждый миг. То, что можно было сделать для победы над Руффо, следовало делать без промедления.

Но как попасть к королю?

У нее мелькнула счастливая мысль. Она быстро спросила письменные принадлежности, сказав, что в соответствии с приказом короля хочет изложить свое дело письменно.

«Ваше величество!

Говорят, что Вас держат в Вашей комнате в заточении. Предоставьте мне минутную аудиенцию, чтобы я могла убедиться, справедливы ли эти слухи. Если меня в течение четверти часа не впустят к Вам, я буду считать их доказанными. Тогда лорд Нельсон приведет флот в боевую готовность, возьмет под прицел замок и город и высадит войска для освобождения Вашего величества.

Эмма Гамильтон.»

Она сложила листок, запечатала его своей печаткой-брелоком и протянула адъютанту.

— Выслушайте, господин полковник, что я вам поручаю! — сказала она серьезным, почти угрожающим тоном. — Моими устами с вами говорит Англия. Эта записка должна быть немедленно вручена королю в собственные руки. Если вы откажетесь передать ее, последствия падут на вашу голову. Поторопитесь, или будет слишком поздно.

Он неохотно взял записку и ушел. Сразу же вслед затем он возвратился и пригласил Эмму.

Фердинанд сидел с раздосадованным видом в тени оконной портьеры. Вокруг него стояли князь Пиньятелли, герцог Караччоло, князь Кастельчикала, маркиз Галло, префект полиции Неаполя, чиновники, знать, как будто они хотели заслонить его от Эммы.

Кардинал Руффо встретил ее уже в дверях.

— Но, прекрасная миледи, что за мысль! — воскликнул он. — Нигде не бывает король свободнее и в большей безопасности, нежели в кругу своих подданных. Убедитесь сами! — В уголках его рта пряталась злобная улыбка. — Или дело не только в этом? Тогда я прошу сообщить мне, что желает миледи от его величества.

Эмма посмотрела прямо в его хитрые глаза.

— Так как король здесь, я не нуждаюсь в посредничестве вашего преосвященства. Я хочу сама говорить с его величеством.

Она хотела пройти мимо кардинала, но он удержал ее, положив ей на плечо руку.

— Его величеству нельзя мешать. Важное совещание…

— В котором участвует ваше преосвященство? — Она громко рассмеялась, стряхнув его руку. — Вероятно, речь идет о знаменитой колонии Сан-Лэучо. Ведь ваше преосвященство — ее интендант. Неужели там опять требуется наделить приданым одну из прекрасных прях?

Она окинула его взглядом, полным насмешки и презрения. Глаза Руффо засверкали, но он сразу же подавил свое возмущение и попытался весело улыбнуться. Однако, когда он хотел ответить, вмешался со злым смехом Фердинанд.

— Сдавайся, Фабрицио! Твоя римская логика еще не доросла до острого язычка миледи. — Он неуклюже поднялся. — Итак, я здесь, миледи. Что я могу для вас сделать?

Он говорил так, как будто собирался оказать ей протекцию. Он, кто, вероятно, уже завтра лишится последней пяди своей земли. Она смерила его взглядом сверкающих глаз.

— Я пришла в интересах вашего величества! Не для того, чтобы о чем-то просить. Генерал Мак советовал перевести двор в Сицилию. Посол Великобритании, хотя он совершенно не обязан это делать, тем не менее из сочувствия к судьбе королевской семьи предложил содействие, свое и лорда Нельсона. С тех пор положение Неаполя с каждым днем становится все хуже. Поэтому я задаю вашему величеству вопрос: пришли ли ваше величество хотя бы к какому-нибудь решению?

Фердинанд был растерян и как бы в поисках помощи оглядывал окружающих.

— Еще нет, еще нет! Но… и… да, я извещу сэра Уильяма, извещу…

Эмма холодно кивнула.

— Но тогда я должна поставить ваше величество в известность, что с завтрашнего дня британское посольство находится на флагманском корабле лорда Нельсона «Вэнгард».

Фердинанд отпрянул. Раздались громкие удивленные возгласы присутствующих. С покрасневшим лицом подошел префект полиции.

— Почему, миледи? Ничто не угрожает безопасности его превосходительства. Я сам принял все меры для защиты посольств.

— От черни. Это мне известно, господин префект. А от патриотов? А от дворянства?

Раздались крики. Все столпились вокруг Эммы.

— Что это вы говорите, миледи? — воскликнул Караччоло. — Как вы осмеливаетесь подозревать дворянство? — Наполовину обнажив свою шпагу, он преклонил перед Фердинандом колено. — Ваше величество, не слушайте пустых слов людей, которым страх затмил разум. Клянусь головой, дворянство хранит верность своему королю. А так называемые патриоты… Это химера, ваше величество! Во всем Неаполе не сыскать того, что леди называет патриотами!

Он поднялся и смерил Эмму яростным взглядом. Она подошла к нему вплотную, презрительно улыбнулась, вызывающе покачала бедрами.

— Вы уже однажды хотели поручиться своей головой, господин герцог. Похоже, вы не очень высоко ее цените. Потому что ваши утверждения легко опровергнуть. Вы говорите, дворянство хранит верность. Хорошо! — Она обвела глазами стоящих вокруг и повысила голос: — В собрании дворянства, происходившем в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое этого месяца на вилле в Позилиппо, было предложено предотвратить обстрел Неаполя английским флотом после вступления Шампионне, силой захватив Нельсона и сэра Уильяма и заключив их в тюрьму. Господин префект полиции, не спросите ли вы Джузеппе Риарио, герцога Корлето, кто внес это предложение? Оно было принято. Осуществить его должны были студенты «Госпиталя неисцелимых». Князь Пиньятелли-Стронголи, не спросите ли вы Винченцо, князя Пиньятелли-Стронголи, вашего кузена, кто предложил свою кандидатуру на роль организатора покушения? Пленники должны были содержаться в таком месте, куда не было бы доступа никому, кроме патриотов. Господин герцог Караччоло, не спросите ли вы Николино Караччоло, коменданта Санто-Эльмо, вашего племянника, кто предоставил в распоряжение патриотов подземную темницу этого замка? Ах, конечно, господа, дворянство хранит верность. Нет никаких патриотов. Да здравствует король!

С насмешливым хохотом она тряхнула локонами.

Воцарилась мертвая тишина. Фердинанд снова сел. Его лицо выражало беспомощность и отчаяние. Дрожащей рукой он гладил левретку, положившую голову ему на колени.

— Миледи… — пробормотал он наконец, запинаясь. — Миледи…

Его дрожащий голос вызвал шквал возмущения. Эмму засыпали упреками и требовали от короля строжайшего расследования.

— Никогда еще лояльное дворянство страны не подвергалось подобному поношению! — кричал Караччоло. — Нет ни слова правды в том, что говорила леди. Я требую доказательств, создания следственной комиссии, допроса обвиненных людей…

— Пока солдаты Шампионне не прекратят дело, — засмеялась Эмма. — Сколько дней отводите вы юрисдикции короля, господин герцог?

Однако он ее не слушал, продолжая кричать и кидая яростные взгляды.

— Все это — порождение страха. Только трусливые бабы обращаются в бегство под воздействием фантастических выдумок истеричных женщин.

— Караччоло! — закричал Фердинанд. — Ты заходишь слишком далеко! Я приказываю тебе молчать!

Он снова вскочил с места, оттолкнув левретку. Какое-то мгновение он действительно выглядел королем. Затем вновь сник.

Эмма выдержала бурю молча, сжав губы. Теперь она склонилась перед Фердинандом в поклоне.

— Благодарю ваше величество за то, что вы нашли слова в защиту мужества победителя при Абу-Кире, однако он не нуждается в ней. — И стремительно подойдя к Караччоло, она указала пальцем на его руку, глаз и лоб. — В каком бою потеряли вы эту руку, господин адмирал? Где — этот глаз! Какая пуля оставила этот шрам на вашем лбу? Ах, сударь, неужто вы не понимаете, почему такие люди, как Нельсон и сэр Уильям, навлекают на себя обвинение в трусости? Потому что они хотят сохранить королю, их повелителю, его столицу. Неужели вы думаете, что вашим тайным заговорщикам удалось бы взять такого Нельсона живым? А сэр Уильям, остался бы он в живых или нет, я, его жена, вот этой моей рукой сделала бы первый выстрел из пушек «Вэнгарда» по Санто-Эльмо. Мы — британцы, господин адмирал, британцы!

Она высокомерно отвернулась от него и обратилась к Фердинанду.

— Ваше величество, я прекрасно знаю, что это заговор против друзей короля, а не против него самого. Пока еще! А впоследствии… Людовик XVI тоже отрекся от своих истинных друзей и бросился в объятия жирондистов, «патриотов» Парижа. А кто пришел после жирондистов?

Фердинанд протестующе поднял обе руки, словно заслоняясь от страшной картины, возникшей перед ним.

— Прекратите, миледи! — закричал он. — Прекратите!

И охваченный внезапным приступом ярости, он так ударил ногой левретку, что та с громким воем перелетела через всю комнату.

За все это время Руффо не произнес ни слова. Закрыв глаза, скрестив руки на груди, он стоял за стулом короля, как будто вся эта ссора его ничуть не занимала. Однако, несмотря на присущее ему искусство не выдать себя ни единым взглядом, ни единым жестом, на его гладком лице лежала как бы тень удовлетворения. Словно его радовала победа Эммы.

Нет, он не изменился. Он был точно таким же противником англичан, как и Караччоло. Он просто завидовал адмиралу, пользовавшемуся расположением короля, и стремился властвовать над Фердинандом единолично. Его радовало поражение соперника.

Ну а теперь он поднимет перчатку, которую бросила ему Эмма сразу после своего появления.

Радость сражения, подобная сладострастию, разливалась по ее жилам, возбуждала нервы. Она казалась себе фехтовальщиком, в одиночку победившим отряд наступавших на нее противников. Потребовался острый взгляд, чтобы распознать их уловки, увидеть их уязвимые места. Парировать обманный выпад, нанести мгновенный удар.

Она с улыбкой наблюдала, как Руффо открыл глаза, склонился над стулом Фердинанда. Подошла поближе, чтобы лучше услышать его тихую, медлительную речь.

— Возможно, леди Гамильтон не так уж не права, ваше величество. После жирондистов пришли якобинцы и гильотина. Но и мнение герцога Караччоло кажется обоснованным. Фердинанд IV не Людовик XVI, Неаполь не Париж, а богобоязненные лаццарони, еще не утратившие облик человеческий, — не женщины из Зала для игры в мяч. И обвинения миледи против дворянства, возможно, справедливы, но в единичных, прискорбных, исключительных случаях, а отнюдь не в целом.

Он сделал паузу. Поклонился Эмме и Караччоло, слегка опустив и согнув руки, как будто приветствовал противников рапирой.

Фердинанд выпрямился.

— Хоть бы ты яснее говорил, Фабрицио! — сказал он с досадой. — Что, оба правы, и леди и герцог?

— Правы и все-таки не правы, ваше величество. Леди Гамильтон… Я прошу миледи не пытаться прервать меня. Его величество, несомненно, предоставит затем слово также и миледи! Леди Гамильтон рекомендует переезд на Сицилию. Но там ваше величество неминуемо попадет в определенную зависимость от иностранной державы, называть которую я не хочу, но которой миледи не совсем чужда. Кроме того, Сицилия как государство самостоятельна и связана с Неаполем только личной унией короля. Переезд туда был бы истолкован врагами монархии как бегство за границу.

Караччоло закивал головой.

— Как постыдное бегство! Как предательство по отношению к стране! Имя короля было бы обесчещено!

Багрово покраснев, Фердинанд вскочил и стукнул кулаком по спинке своего стула.

— Франческо! Во имя святого Януария, если бы я не знал, что в мыслях у тебя нет ничего дурного… А ты, Фабрицио, не трать так много слов! Едва можно понять, что ты хочешь сказать.

Не меняя выражения лица, Руффо продолжал.

— С другой стороны, пребывание вашего величества в Неаполе, как это предлагает господин герцог, также весьма рискованно. Именно здесь наиболее сильны противоречия в отдельных сословиях. А перед дверью стоит могущественный внешний враг. Готов ли господин герцог дать гарантии того, что никто не посягнет на венценосца?

Он искоса бросил на Караччоло острый взгляд. Герцог в ярости хотел возразить, но его опередил Фердинанд.

— Не начинай все сызнова, Франческо! Ты хочешь разгромить Шампионне в одиночку, после того как перед ним отступило шестьдесят тысяч солдат? Я и не подумаю оставаться в Неаполе. Либо я отправлюсь, как хочет леди, в Сицилию, либо я сделаю, как хочет Руффо, и…

Кардинал поспешно его перебил.

— Прошу ваше величество меня извинить, но позвольте мне напомнить, что мой план требует величайшей осторожности и абсолютного молчания.

— Ах, эти вечные опасения! Здесь ведь все свои. И леди Гамильтон тоже ничего не разболтает, я знаю ее. Она — единственная женщина, умеющая молчать. Ну что, миледи? Даете Руффо слово?

Эмма пожала плечами.

— Ваше величество были столь милостивы, что встали на мою защиту. Но, к сожалению, я не могу брать на себя никаких обязательств. — Она шагнула к кардиналу и слегка склонилась перед ним, как бы делая выпад. — Я думаю, что как раз ваш план мне известен, ваше преосвященство. Разве вы не имеете в виду послать королеву и королевских детей в Сицилию, с тем чтобы сам его величество отправился в Калабрию?

Руффо едва заметно вздрогнул.

— Калабрия? Как пришло это миледи в голову?

— Когда Людовик XVI бежал из Парижа… вы помните, ваше преосвященство, наш тогдашний разговор? Вы осуждали его идею бежать за границу. Говорили, что посоветовали бы ему выслать Марию-Антуанетту, ненавистную австриячку, из Франции и по возможности вовсе с ней расстаться. Затем он должен был бы мчаться в Вандею и оттуда, осадив Париж, отвоевать его. Разве было не так, ваше преосвященство?

— Я не помню, миледи. Я также не вижу, при чем тут Калабрия.

— Разве Калабрия — не Вандея Неаполя? На первый взгляд ваш план неплох. Важные бароны этого края — родственники вашего преосвященства; в их лице король получил бы поддержку. Особенно если бы его величество при выборе главнокомандующего для будущей армии проявил чуткость.

Он попытался изобразить удивленную улыбку.

— Вы целите в меня, миледи? Я кардинал, а не генерал.

Эмма тоже улыбнулась.

— Ваше преосвященство слишком скромны. Всем известна многосторонность кардинала Руффо. Помимо сочинений о водопроводах и о разведении голубей, у сэра Уильяма имеются талантливые работы кардинала о передвижениях войск, вооружении кавалерии. Но, быть может, ваше преосвященство отдало бы предпочтение деятельности в должности, скажем, премьер-министра или наместника королевства?

Он бросил быстрый опасливый взгляд на короля, затем, словно напуганный собственной неосторожностью, поспешно опустил глаза.

— Я не понимаю миледи. Сэр Джон Актон пользуется полным доверием его величества. Вообще я просил бы оставить мою персону в стороне. Она лишена здесь какого бы то ни было значения. Миледи находится в заблуждении. В моем плане речь не идет о Калабрии.

Он отвернулся, скрестил руки на груди и снова стал за стулом короля. Как будто с Эммой было покончено.

Какое-то мгновение она стояла словно оглушенная. Неужели она ошибалась в нем? Но что же тогда означало смущение короля?

Нужен был еще один, последний выпад.

— Ваше преосвященство сняли с моих плеч тяжкую заботу, — сказала она и как бы облегченно вздохнула, — и освободили себя самого от ответственности, которую вы не смогли бы нести. Потому что пребывание в Калабрии оказалось бы самым дурным советом, который можно было дать королю. Это подвергло бы персону его величества величайшей, самой непосредственной опасности.

Дрожащие руки Руффо разжались, как будто он получил удар. Фердинанд вскочил.

— Фабрицио, если ты что-то утаил от меня…

— Ваше величество, при всем моем благоговении… я вынужден протестовать…

— Да что там! К черту все эти тайны. Как ты можешь требовать от меня молчания, если так много поставлено на карту? Да, миледи, Руффо предложил мне Калабрию. Теперь являетесь вы с какими-то темными намеками, бросаете ему обвинения. Как мне принять решение, если все вы противоречите друг другу?

Он в ярости забегал по комнате.

— Я не обвиняю господина кардинала, — сказала Эмма спокойно. — Я убеждена, что он так же мало осведомлен о происходящем сейчас в Калабрии, как и ваше величество. Или, быть может, ваше преосвященство знает некоего Джузеппе Логотету?

— Логотету? — повторил он. — Я слышу это имя впервые.

По его искреннему удивлению видно было, что он не лжет.

— Верю. Да и было бы странно, если бы безбожник имел отношение к служителю церкви. Потому что Логотета патриот, якобинец. В тот же самый день, когда король с армией выступил в поход на Рим, словом, в тот же день, когда королевство оказалось без армии, Логотета исчез из Неаполя. Через два дня он объявился в Калабрии. Начал распространять там революционные идеи. Разжигал злобу людей по поводу усиленной вербовки солдат, недовольство крестьян из-за давления на них местных баронов. А сегодня…

Она намеренно замолчала. Окинула Руффо взглядом, словно выискивая на нем место, в которое хотела нанести удар.

Он все еще стоял за стулом короля. Но глаза его больше не были закрыты. С каким-то неуверенным выражением они останавливались на Эмме, на напряженных лицах присутствующих, снова на Эмме.

— А сегодня? — настойчиво спросил Фердинанд, затаив дыхание. — Что сегодня?

Не обращая на короля внимания, она не спускала глаз с Руффо. Наклонилась вперед и нанесла удар. С яростью.

— К сожалению, сегодня Калабрия вашего преосвященства, кажется, уже не Вандея. У Логотеты есть сторонники в Реджо, Пальми, Баньяре, Сцилле, Скалетте…

Руффо резко разжал руки. Его кисти с растопыренными пальцами вскинулись в конвульсивном движении, словно он выронил оружие. И внезапно он, пошатываясь, вышел из-за стула.

— Это неправда, миледи! Баньяра, Сцилла, Скалетта? Этого не может быть. Это невозможно, ваше величество, невозможно!

Эмма улыбнулась.

— Потому что эти места — ленные владения семьи вашего преосвященства? Ах, господин кардинал, боюсь, что и крестьяне Калабрии предпочтут танцевать вокруг зеленого якобинского дерева свободы, а не вокруг каменных колонн[34] баронов.

Он стоял перед ней с пожелтевшим восковым лицом, с блуждающим взглядом.

— Эти обвинения… откуда у вас все это, миледи? Как вы узнаете о вещах, о которых даже полиции короля ничего не известно? Не якобинка ли вы?

Он бросил ей это оскорбление как последний, отчаянный удар поверженного. Она с состраданием пожала плечами.

— Я — английская леди, господин кардинал. Если бы ваше преосвященство знали Англию, то поняли бы, что там существование якобинцев невозможно. А как я узнала обо всем этом? Да Боже мой, просто забота о его величестве сделала сэра Уильяма любознательным. И притом — я вовсе не хочу обидеть господина префекта — похоже, королевская полиция имеет несчастье делать свои открытия лишь после того, как факт свершился…

Конец своей речи она заменила выразительной улыбкой. Сделала в адрес Руффо прощальный жест, как бы салютуя поверженному противнику.

Дуэль была закончена.

И все-таки успех ее не радовал. Она ни при каких обстоятельствах не смогла бы солгать другу или себе самой. Но в политике, перед этими постоянно лгавшими итальянцами…

Заговор в Калабрии был уже раскрыт. Анджело ди Фиоре, прокурор в Катанцаро, арестовал Логотету и семьдесят четыре его сторонника и посадил их в Мессине в тюрьму.

Это известие пришло в палаццо Сесса утром. При нерадивости и медлительности королевских учреждений оно достигло бы Фердинанда только спустя несколько недель, когда он уже давно был бы в Сицилии вместе с Марией-Каролиной.

Она солгала. Или, во всяком случае, сказала лишь половину правды; этому она научилась у сэра Уильяма.

Но разве величие Англии не стоило полуправды?