Последняя любовь лорда Нельсона

Глава двадцать четвертая

Руффо снова стал за стулом короля и, словно обессилев, прислонился к стене. В двух шагах от него в оконной нише стоял Караччоло, тяжело дыша и обмахивая покрасневшее лицо платком. Все прочие были бледны и молча ожидали ответа короля, который одновременно решал и их судьбу.

Никто не произнес ни слова.

Внезапно Фердинанд подошел к Эмме. Спрятав лицо от придворных, он понизил голос до шепота.

— Поездка по морю в это время года… я-то не боюсь шторма, но королева, дети, самочувствие наследной принцессы…

Страх, который он отрицал, был написан на его лице с судорожно подергивающимися губами. Он, страстный рыболов, отваживался спуститься на воду, только когда в небе не было ни облачка.

Она спрятала насмешливую улыбку.

— Я не могу судить о путешествии на корабле, ваше величество. Быть может, ваше величество обратится за советом к лорду Нельсону?

Он охотно согласился.

— И еще сэр Уильям… Он должен мне помочь. Мое состояние, состояние королевы, вещи из Помпеи, сокровище святого Януария — я ничего не оставлю этому Шампионне! Могут лорд Нельсон и сэр Уильям быстро прийти ко мне? Сейчас же? Миледи говорила о каком-то покушении… Я боюсь, что лорд Нельсон не захочет сойти на сушу.

Она изучила Фердинанда и знала, что надо пользоваться его сиюминутным настроением.

— Если ваше величество разрешит мне написать лорду Нельсону несколько слов, то он в течение часа будет здесь. Но мне нужен надежный посыльный.

Он кивнул.

— Это сделает Феррери. Он человек верный и умеет молчать.

Он принял решение, и теперь ему казалось, что все делается недостаточно быстро. Он собственноручно принес письменные принадлежности, сам пошел в приемную, позвал Феррери.

Эмма писала медленно, обдумывая каждое слово.

Опасаясь, что ее письма могут перехватывать, она договорилась с Нельсоном и сэром Уильямом об условном языке. Слово «господин» означало короля, «жена» — королеву, «дом» — замок, «маленькая Эми» — Эмму, «источник Аретузы» — Сицилию, в память о той помощи, которую получил там Нельсон перед битвой при Абу-Кире. Подземный ход, известный только доверенным лицам королевы, который вел из морского арсенала в спальню Марии-Каролины, назывался «известная дорога». Эмма описывала его Нельсону, он не мог пропустить его.

Закончив писать, она просмотрела записку еще раз.

«Дорогой друг!

Господин очень болен и хочет безотлагательно ехать для лечения к источнику Аретузы. Его сопровождает жена. Наконец-то осуществятся наши желания.

Я не могу оставить дом. Должна помогать паковать вещи, выпроваживать мешающих нам гостей. Так что приходите по известной дороге ко мне, и мы обсудим все, что нужно. Но соблюдайте осторожность, чтобы никто ничего не заметил.

Полная страстного ожидания

Ваша маленькая Эми.»

Разве это не было похоже на любовную записку влюбленной горничной своему поклоннику? Никто не стал бы искать здесь тайный смысл.

Она с улыбкой запечатала записку, вручила ее Феррери, дала ему указания. Но когда она с ним разговаривала, взгляд ее упал на зеркало, висевшее на противоположной стене. Она невольно присмотрелась более пристально.

И увидела, что Караччоло, по-прежнему стоя в оконной нише, обмахивал платком свое покрасневшее лицо. Казалось, его возбуждение все еще не улеглось. Он дважды ронял платок, тот падал на подоконник, и он снова поспешно его поднимал.

Вдруг он уронил платок на пол и торопливо прошел в приемную.

— Не уходите еще, Феррери, подождите! — крикнул он курьеру и обратился к Фердинанду. — Ваше величество, я еще раз заклинаю вас! Если вы оставите Неаполь, вы сдадите его врагу. Чем заслужили мы ваше недоверие? Нас чернят чужеземцы, которые ничего о нас не знают, не понимают нашего характера. Даже армия была организована иностранцами, иностранцы ею и командовали. Но народ, мы все… разве вы не знаете, чего требуют тысячи людей, которые в тоскливом ожидании смотрят на ваши окна? Они требуют оружия, чтобы защитить своего короля, смыть позор Неаполя, отдать свою жизнь за отечество. Ваше величество, пока еще не слишком поздно…

Им владело такое волнение, что он не мог больше говорить. Но в этот момент с площади донеслись крики толпы, как будто народ его услыхал.

— Да здравствует король! Долой чужеземцев! Смерть якобинцам! Оружия! Дайте нам оружие!

Дрожащий префект полиции вышел на площадь, чтобы своим появлением успокоить народ и подбодрить сбиров, которые, окружив замок, несли его охрану.

Караччоло упал перед Фердинандом на колени.

— Ваше величество, прислушайтесь к голосу вашего верного народа! Во имя всего, что вам дорого, я молю вас, ради чести вашего имени, ради наследия ваших детей!

Фердинанд был в растерянности. Его взор боязливо обратился к окну.

— Если бы я знал… Фабрицио, это лаццарони?

Кардинал подошел к стулу, посмотрел сквозь щель в занавесях.

— Хорошо одетые люди, третье сословие, студенты…

Король вздрогнул.

— Студенты?

Эмма насмешливо расхохоталась.

— Смотрите, ваше преосвященство, не наступите на носовой платок, лежащий у ваших ног. Господин герцог уронил его как раз перед тем, как народ начал кричать.

Караччоло в ярости вскочил.

— Миледи…

Однако Фердинанд не дал ему говорить.

— Ради святого Януария, Франческо, ты злоупотребляешь моим терпением. Ты думаешь, я должен слушать одного тебя? Патриоты, Фабрицио? Ты полагаешь, что это патриоты?

Руффо холодно пожал плечами.

— Кто может утверждать это с уверенностью? Во всяком случае, Феррери хорошо сделает, если заговорит по-французски, когда его задержат по пути к лорду Нельсону.

С пепельно-серым лицом Фердинанд повернулся к курьеру.

— Что же ты стоишь, Антонио? Почему ты еще здесь? Иди, говорю я, иди!

Феррери ушел.

Эмма с удивлением выслушала предостережение кардинала. Почему он хотел, чтобы ее послание дошло до Нельсона? Теперь, когда Фердинанд решился на переезд в Сицилию, не добивался ли этот хитрец расположения Англии?

Все еще раздавались крики, народ требовал появления короля. Слышны были и угрозы. «Фердинанд, наверное, уже бежал, — кричали в толпе, — бросил Неаполь на произвол судьбы; надо идти штурмом на замок и захватить предателей-придворных».

Беспорядок и сумятица усиливались, все больше приближаясь к замку.

Префект полиции, задыхаясь, вновь появился в комнате.

— Они прорвали цепь, разогнали моих людей. Теперь они столпились у дверей, ваше величество, что…?

— Чего вы от меня хотите? — прервал его охваченный диким страхом король. — Разве я — префект полиции? Замок битком набит солдатами, а вы спрашиваете, что вам делать! Если эти канальи не хотят иначе, велите стрелять, сударь, велите стрелять!

— Но войска… я опасаюсь…

Побледнев, Фердинанд тупо уставился на него.

— Эти трусы! Эти трусы! — проговорил он со стоном. — Даже в своих собственных четырех стенах я не в безопасности!

Внезапно кровь бросилась ему в лицо. Он в ярости схватил Караччоло за руку и стал изо всех сил трясти ее.

— И ты еще хочешь, чтобы я оставался здесь? В этом рассаднике вероломства и предательства? Ах, ты… знаешь, что я думаю? Ты, ты сам…

— Государь! — закричал герцог, с силой вырвавшись из рук Фердинанда. — Ваше величество хочет лишить себя самого верного из своих слуг?

Его глаза горели, он скрежетал зубами, лицо под белыми волосами пылало.

Фердинанд отшатнулся.

— Если бы ты был королем… — пробормотал он, словно извиняясь, — если бы ты был королем…

По лицу Караччоло промелькнула хмурая улыбка.

— Будь я королем, я бы постарался, чтоб моим друзьям не было так трудно хранить мне верность. Моим друзьям и моему народу. Потому что я всегда и до последнего вздоха буду повторять: народ Неаполя верен своему королю. Желает ли король испытать его? Что ж, пусть он покажется своему народу, произнесет лишь несколько скупых успокоительных слов, слов глубокого убеждения и веры — и этот самый народ, убивающий сбиров короля, чтобы к нему проникнуть, бросится ему в ноги и будет слепо повиноваться мановению его руки.

Он с надеждой склонился перед Фердинандом и умоляюще посмотрел на него.

— Ваше величество…

Короля окружили также Пиньятелли, Галло и другие придворные и настаивали, чтобы он хоть на мгновение вышел на балкон соседней комнаты.

— Да позволит мне король пойти впереди него и прикрыть его своим телом от любого покушения, — умоляюще проговорил префект полиции.

Фердинанд не отвечал. Закусив губу, прижав руки к вискам, он застыл в молчаливом отчаянии.

Караччоло ударил об пол шпагой.

— Неужели дом Бурбонов лишится Неаполя? — закричал он громким голосом. — Неужели его величество король боится?

И наконец Фердинанд уступил.

Прикрывая короля, его окружили Караччоло, Пиньятелли, Кастельчикала, Галло. Перед ним шел префект полиции. В таком порядке они вышли на балкон соседней комнаты.

Их встретили ликующими криками. Затем воцарилась мертвая тишина.

И в этой тишине король Носач обратился к своему народу…

Если народ сохранит спокойствие, если Караччоло и его друзьям удастся унять страх короля… ведь только страх был тем, что гнало его из Неаполя.

Нетерпение Эммы становилось непереносимым. Спрятавшись за портьерой, она смотрела в окно.

Руффо хорошо разглядел толпу. Это действительно были представители третьего сословия, купцы, студенты. Они внимательно слушали Фердинанда. Только когда он делал паузы, они с воодушевлением подавали голос; раздавались громкие выкрики. Простирая к нему руки, люди просили, чтобы он остался. Били себя в грудь. Предлагали ему свое имущество и жизнь. Требовали, чтобы он вел их на врага.

Кто же они? «Патриоты»? Богоотступники? Республиканцы? Или Караччоло был прав, утверждая, что они — не враги короля, и не напрасно считал, что недоверие к ним Марии-Каролины — заблуждение, которое постоянно подогревалось политикой сэра Уильяма и клеветой карьериста Ванни?

Если это было так…

Ее мысли путались. Тяжелым грузом давило сомнение. В ней поднялось вдруг что-то темное и страшное. Желание, дикое, жестокое, страстное желание, чтобы хоть один из людей там внизу поднял камень, швырнул его в этого бахвала-короля, прикидывающегося храбрецом, и тем доказал бы правоту Нельсона, Эммы, Англии!

Кто-то тронул ее за руку. Вздрогнув, она обернулась. Перед ней стоял Руффо.

— Удивительно, не правда ли, как спокойны эти люди! Пожалуй, Караччоло все-таки выиграет партию. Если только ничто не помешает.

Не угадал ли он ее мысли?

Он пошевелил губами, затем встал опять за стулом короля и устремил взгляд на площадь.

Внезапно крики заглушили голос Фердинанда. Они донеслись из того угла площади, где начиналась улица, ведущая к гавани.

Рывком распахнув окно, Эмма высунулась из него.

На площадь ринулись темные оборванные фигуры. Замелькали палки, молотки, металлические прутья. Над ними развевалось нечто вроде знамени: черный крест на обрывке парусины.

Впереди с непокрытой головой вихрем мчался один-единственный человек. Он несколько раз спотыкался, падал, снова поднимался. И продолжал свой бег.

Подбежав к площади, он увидел толпу перед замком, оторопел и попытался свернуть в боковую улицу, но преследователи отрезали ему путь. Издав отчаянный крик, он бросился в свободное пространство между дворцом и толпой.

Навстречу ему несся рев разнузданной своры:

— Бейте его, бейте! Это шпион, французский шпион!

На этот рев откликнулась внезапным криком толпа. В общем порыве она устремилась навстречу бегущему.

Перед порталом она его настигла. Брошенный кем-то молот попал ему по ноге. Подняв руки, он рухнул на землю.

По нему прокатился людской вал. Его грудь протыкали ножи, его члены дробили металлические прутья.

— Долой якобинцев! Смерть врагам Неаполя! Да здравствует король!

Грубые руки вновь подняли его, подтащили под балкон и подбросили вверх, к Фердинанду. На мгновение лицо умирающего показалось над бушующим морем голов.

— Феррери! — закричала Эмма. — Феррери!

Не промелькнула ли тень улыбки на бледном лице?

Феррери снова исчез под ногами беснующейся толпы. Боровские руки обшарили его, сорвали с него одежду и оставили его лежать обнаженным. Однако он еще вздрагивал, и тогда какой-то мальчишка подобрался к нему и камнем размозжил ему голову.

Около Эммы послышалось невнятное бормотанье.

— Я не хотел этого… не хотел… не хотел.

С закрытыми глазами, скрестив руки на груди, стоял Руффо. Он был совершенно неподвижен, и только губы его шевелились. Из них толчками вырывались слова, как будто какая-то невидимая рука выжимала эти звуки из его горла.

— Я не хотел этого… не хотел… не хотел.

Эмма с ужасом смотрела на него. Она вдруг вспомнила, что именно посоветовал он Феррери и что кричала потом эта свора[35].

Казалось, ее взгляд проник сквозь его веки. По его лицу пробежала дрожь, он умолк. Открыв глаза, он попытался взглянуть на Эмму и выдавить улыбку.

— Вы человек счастливый, миледи, а кто счастлив, тот прав. Пожалуйста, засвидетельствуйте мое почтение сэру Уильяму и лорду Нельсону.

Он отдал ей глубокий поклон и удалился бесшумными, скользящими шагами. Мрачный, словно тень из потустороннего мира.

Часом позже Эмма через потайной ход привела в комнату Марии-Каролины Нельсона и сэра Уильяма. Королева встретила их радостным возгласом.

Фердинанд побывал у нее, помирился с ней и наконец-то согласился на бегство в Сицилию. Приготовления, осуществление отъезда, назначение временного правительства в Неаполе — все это он предоставил ей, поставив лишь одно условие — из его имущества ничто не должно пропасть.

Казалось, Мария-Каролина преисполнена нового мужества, новых надежд. Ее глаза горели жаждой повелевать. Совещание она начала с воодушевлением.

Позднее к ним присоединился Фердинанд. Из любопытства он настоял на том, чтобы его лейб-врач осмотрел тело Феррери в его присутствии. Он насчитал сорок две ножевых раны.

— Я вообще не понимаю, как это произошло. Дать поймать себя таким канальям, позволить заколоть себя, как быка! Конечно, он вел себя бессмысленно, как болван.

И обругав погибшего, он бросил Эмме то, что лейб-врач нашел в его горле — изжеванный, размякший кусочек бумаги.

Любовная записка горничной…