Последняя любовь лорда Нельсона

Глава тридцать первая

К Неаполю. Еще одна ночь.

Эмма оставалась с Нельсоном на юте. Облокотившись рядом друг с другом о парапет, они смотрели на сверкающие в лунном свете волны. Разговаривать осмеливались только шепотом.

Ожидание грядущего легло на них тяжким грузом. Воспоминание о прошлом вплетало в это ожидание темные нити.

Сегодня было двадцать четвертое июня. Прошло ровно полгода с того дня — двадцать четвертого декабря, когда в этих же водах, по которым «Фоудройант» сейчас прокладывал блистающую серебром борозду, «Вэнгард» вел жестокую борьбу за спасение. «Вэнгард» нес отчаявшихся беглецов в неведомое будущее; «Фоудройант» возвращал торжествующих мстителей к верной победе.

И вот в первых лучах солнца появились дымящийся Везувий, Пунта делла Кампанелла, Сорренто, Кастелламаре, райский амфитеатр Неаполя с его мысами, островами, горами…

Высоко над городом, вонзаясь в расплавленное золото неба, — башни и бастионы…

Санто-Эльмо.

Протянув руку, Нельсон указал наверх.

Над Санто-Эльмо еще развевался трехцветный флаг Французской республики. Но над Кастель Нуово, Кастель д’Ово, Понте делла Маддалена, над Прочидой, над британскими и сицилийскими суда ми, в гавани — везде реяли белые флаги перемирия!

Свидетельство предательского договора? Знак позора?

Резко прозвучал голос Нельсона, обращенный к офицеру у сигнальной мачты.

Взвились пестрые флажки, образуя меняющиеся сочетания. Корабли эскадры ответили, и на каждом из них величественно поднялся королевский флаг Сицилии и распростерся под британским Георгиевским крестом. И в это же время над морем разнесся гром королевского орудийного салюта. Угрожающее, подобное реву рассвирепевшего чудовища, прокатилось это приветствие над мятежным городом.

На кораблях, стоявших в гавани, началось движение. Внезапно повсюду появились сицилийские флаги. И со стороны входа в гавань ответили пушки быстро приближающегося стройного брига.

Эмма узнала его с первого взгляда. Когда-то «Мьютин» принес в Неаполь первую весточку об Абу-Кире.

Капитан Хост поднялся на борт.

По поручению Фута он как раз собирался разыскать адмирала в Палермо или у острова Маритимо. Передать ему оправдания Фута и текст соглашения, достигнутого с «патриотами».

Ибо была подписана капитуляция. В ночь с двадцать первого на двадцать второе, два дня тому назад.

Вопреки категорическому, часто повторявшемуся запрету короля, Руффо предоставил запятнавшим себя кровью мятежникам возможность беспрепятственно покинуть город, гарантировал им полную безнаказанность, оказал военные почести и признал за ними права воюющей стороны.

Если такова награда за государственную измену, то какой же честолюбивый солдат посвятит тогда королю свой меч, свою жизнь?

Флот с шумом вошел в гавань. Остановившись у окончания мола, он в боевом порядке встал на якорь: от Прочиды к нему подошли канонерки и суда, вооруженные мортирами, чтобы защитить его фланги. В это же время Нельсон обменялся сигналами с Футом.

Внезапно белый флаг Руффо исчез. Вместо него взвился британский военный флаг, разрывая перемирие и капитуляцию.

Фут явился на «Фоудройант». В оправдание своей подписи сослался на королевское всемогущество Руффо. Нельсон холодно его выслушал.

— Я не признаю ваш образ действий. Единственным вашим оправданием служат добрые намерения. Да и где вам одолеть коварство кардинала Руффо. Этого низкого человека, который теперь старается создать в Неаполе новую партию, враждебную королю[58]. Вот вы и поставили имя британца под позорным документом. Вы другого мнения? Тогда ваш долг — протестовать[59]. — Он мгновение ждал, но Фут молчал. — Хорошо, Смотрите только, как вам оправдаться перед королевой!

Он сделал прощальный жест. Фут, побледнев, поклонился и ушел.

Для того чтобы на британское имя не упала даже тень упрека в несправедливости, следовало сообщить об отмене перемирия и капитуляции французам в Санто-Эльмо и «неаполитанским якобинцам» в Кастель Нуово и Кастель д’Ово. Составив обращение к ним, Нельсон дал им два часа сроку на то, чтобы сдаться. И только при этом условии разрешил французам беспрепятственный вывод войск.

Он сделал три копии и отправил их через капитанов Трубриджа и Болла кардиналу Руффо с просьбой передать эти копии по соответствующим адресам и объединить свои отряды с вооруженными силами капитанов.

На той же лодке, которая доставила капитанов к Понте делла Маддалена, Руффо прибыл на «Фоудройант».

Нельсон приветствовал наместника салютом из тринадцати орудий, встретил его на трапе и провел в свою каюту, где его уже ждали Эмма и сэр Уильям.

Начались переговоры.

Руффо протестовал против возобновления военных действий, настаивал на сохранении условий капитуляции и дал объяснение относительно тех обстоятельств, которые заставили его эту капитуляцию подписать.

После недавнего письма короля, сказал Руффо, он все время опасался, что с минуты на минуту появится «Галлиспана». Надо было приложить все усилия, чтобы овладеть замками раньше. Переговоры велись при постоянном согласовании их с Футом и при его участии. Имя капитана под документом — гарантия его законности.

Вместо Нельсона ему отвечал в качестве переводчика сэр Уильям. Монархи, сказал он, не имеют обыкновения вступать в переговоры с мятежными подданными. Договор содержит не только полное признание республики в качестве воюющей стороны, он также ставит королевство в нетерпимое положение. Получается, что люди, которые публично осыпали королевский дом бесстыдными оскорблениями, теперь вправе, не принося даже извинений, противиться воле короля и королевы в их же собственной столице. И пребывание там разрешено им не благодаря королевской милости, а является их законным правом, которое они добыли, как равные у равных, силой оружия.

Руффо возразил. Если бы капитуляция заслуживала такого безоговорочного осуждения — чего он, однако, не признает, — то тогда, пожалуй, имелись бы основания не подписывать ее. Но это ни в коей мере не дает права не выполнить уже заключенное соглашение.

Возник горячий обмен мнениями, никто не хотел уступить. Прошел час, но стороны не продвинулись ни на шаг. Сэр Уильям обессиленно откинулся на спинку стула.

Его сменила Эмма.

Подписанную капитуляцию следует соблюдать? А вообще имел ли кардинал право, имел ли он полномочия ее подписывать? Разве не запретили ему категорически и король и королева вступать в переговоры с мятежниками как с воюющей стороной и давать им согласие на беспрепятственный вывод войск? Разве он не получил семнадцатого еще одно послание от Марии-Каролины, в котором это запрещение было повторено в самых недвусмысленных выражениях? И несмотря на это, он девятнадцатого, то есть два дня спустя, одобряет постыдный договор.

Ни при каких обстоятельствах, ни на основании частного, ни на основании публичного права нельзя вынудить кого-либо признать то, что вопреки его воле, вопреки данным ему полномочиям было подписано кем-то другим.

Руффо снова хотел возразить. Но Нельсон поднялся и отодвинул свой стул.

— Довольно споров! Адмиралу кардинала не переспорить. Кроме того, его преосвященство изволит все время называть предателей и мятежников патриотами. Я больше не в состоянии выносить такое унижение этого слова. Еще один лишь вопрос! Я прошу ваше преосвященство ответить на него по совести. Что предпримет ваше преосвященство, если я буду настаивать на отказе от перемирия и капитуляции и начну военные действия?

Кардинал встал.

— Милорд не запятнает славы Абу-Кира нарушением договора!

Ни одна черта не дрогнула в лице Нельсона.

— Ваше преосвященство соблаговолит предоставить мне самому заботу о моей славе.

— В таком случае, милорд… Я сдам все позиции, которые уступила мне по условиям капитуляции противная сторона. Я выведу свои войска. Я предоставлю милорду самому завоевывать замки.

— Ваше преосвященство не поддержит меня?

— Ни одним человеком, ни одной пушкой!

— А если мятежники попытаются прорваться к берегу?

— Я не стану им препятствовать. Напротив, именно к этому я и буду их призывать[60].

Нельсон отвернулся, несколько раз прошел по каюте. Взял себя в руки.

— Хорошо. О своих решениях я сообщу вашему преосвященству письменно.

С той же церемонной вежливостью, с которой он встретил кардинала, он проводил его к трапу, дождался, пока лодка отплыла, и вернулся в каюту.

Весь день он совещался с сэром Уильямом и Эммой. Разработал вместе с ними меморандум для Руффо. И выразил в нем окончательное, не подлежащее отмене решение: достигнутое соглашение не может проводиться в жизнь без утверждения его королем, графом Сент-Винсентом и лордом Кейтом.

Этот документ он вручил Трубриджу и Боллу для передачи кардиналу. А также записку сэра Уильяма.

«Милорд Нельсон просил меня заверить Вас в том, что с его стороны не последует никаких действий, нарушающих перемирие, которое заключено Вашим преосвященством с замками Неаполя.

Уильям Гамильтон.»

Трубридж и Болл должны были также объявить, что Нельсон не будет возражать против погрузки мятежников на корабли и примет на себя защиту Неаполя против нападений с моря.

Однако на это они были уполномочены лишь в том случае, если Руффо признает основное: что только король вправе принять решение о законности капитуляции. И если он разрешит довести до сведения мятежников манифест Нельсона, в котором их призывают к безоговорочной покорности воле и милости их сюзерена.

Утром двадцать шестого Трубридж и Болл отправились к Понте делла Маддалена.

К вечеру они вернулись.

Предложения Нельсона были приняты, мятежники согласились с условиями манифеста, сдались на милость короля.

Нельсон немедленно отдал приказ солдатам морской пехоты высадиться на берег, занять замки, поднять на них королевские флаги, сдавшихся людей доставить на борт стоящих наготове транспортных барков.

Верили они, что отделаются высылкой во Францию? Они охотно следовали за британскими солдатами. Не видели ничего плохого в том, что барки, пришвартованные вплотную друг к другу, снялись с якоря под пушками флота.

Разве все они не знали короля? Разве не глумились над ним, когда он на рынке торговал своей рыбой, когда дурачился с лаццарони, бросал на женщин влюбленные взгляды?

Он был бы рад дешево отделаться от критиканов, отправив их во Францию. Плохой правитель, он был хорошим человеком.

Утром двадцать восьмого Харди доложил о прибытии сицилийского корвета.

Он прибыл из Палермо. Доставил письма от короля и Актона Нельсону и сэру Уильяму, от Марии-Каролины Эмме.

«Палермо, 25 июня 1799

Моя дорогая миледи!

Я получила Ваше милое письмо вместе с письмом от шевалье для Актона и немедленно отправляю этот корабль назад. Актон сообщает лорду Нельсону волю короля, и сам король прилагает собственноручную записку для дорогого адмирала. Я полностью с ними согласна.

С пятнадцатого до двадцать первого мы ни разу не получали от кардинала известий, и сегодня он пишет Актону с величайшим небрежением Нам же — ни строчки. О переговорах он пишет немного, о своих действиях — совсем ничего и только вскользь перечисляет назначенных им чиновников. Среди них — виновные или подозреваемые, которым ни в коем случае нельзя было разрешить занимать какие-то посты.

Дальше я излагаю основные положения, из которых король и я исходим. Мы представляем их на рассмотрение нашего дорогого адмирала, его превосходного сердца и ума.

Заключить соглашение с этими канальями — мятежниками совершенно невозможно. Следует положить переговорам конец. Французский гарнизон Санто-Эльмо должен быть выведен оттуда и в сопровождении парламентера отправлен в Марсель или Тулон. Что же касается мятежных патриотов, то они должны сложить оружие и сдаться на милость короля. Главных вожаков и участников следует наказать в назидание другим, остальных можно выслать, после того как они дадут подписку, что под страхом смертной казни никогда не вернутся в земли короля. Это же относится и к женщинам, которые участвовали в революции.

Здесь не требуется государственного суда. Речь не идет ни о процессе, ни о подозрениях; дело достоверно, доказано, очевидно. Если преступники не захотят подчиниться внушающей уважение власти адмирала, следует в случае необходимости ввести войска извне, бедным женщинам и детям, обеспечить свободный отъезд, силой захватить оба замка, с виновными действовать по законам военного времени.

Итак, дорогая моя миледи, посоветуйте милорду Нельсону поступить с Неаполем, как с каким-либо мятежным городом Ирландии, который вел себя таким же образом. С количеством считаться не следует; несколько тысяч преступников не сделают Францию сильнее, в то время как мы почувствуем себя лучше. Речь идет о нашем спокойствии в будущем. Этого требует наш верный народ.

Ваш навеки верный друг Шарлотта.»

В своей записке Нельсону Фердинанд высказывал то же самое отрицательное суждение о какой бы то ни было капитуляции и ссылался на большое письмо Актона, содержащее его пожелания.

В свою очередь Актон от имени короля просил уничтожить все невыгодные для трона соглашения, захватить мятежников и вплоть до вынесения им приговора держать их под стражей на британских судах. На том же корабле был доставлен приказ кардиналу подчиниться Нельсону, способствуя ему в его действиях. Если же он тем не менее станет Нельсону противиться, тот вправе воспользоваться предоставленными ему полномочиями — взять Руффо под стражу и отправить его в Палермо как арестованного за преступления против государства.

Тем же вечером Нельсон отправил Фута в Палермо с сообщением, что он разорвал соглашение о капитуляции. Затем он приказал обыскать барки, доставить всех республиканских высших чиновников и деятелей на борт «Фоудройанта», заковать их в кандалы и поместить в темный, превращенный в тюрьму кубрик[61].

Спрятавшись за перегородкой, Эмма смотрела, как они проходили мимо. Она узнала почти всех. Когда-то мирно с ними общалась; улыбаясь, слушала, как они восхваляли красоту, грацию, искусство «белокурой Мадонны».

И вот… Они шагали молча, с гордым презрением на ставших суровыми лицах. Габриеле Мантоне, военный министр республики; Оронцио Масса, Бассет, генералы; Эрколе д’Агнезе, Доменико Чирилло, президенты комитетов…

Увидев Чирилло, она бросилась вперед. Схватила его руку, хотела что-то сказать и разразилась слезами.

Он взглянул на нее и тихо покачал головой, как делал раньше, предостерегая ее от проявлений чрезмерной пылкости. Мягко отодвинул ее руку и пошел дальше.

С ним — длинная вереница спутников. Звеня кандалами, они исчезали в черном провале люка.