Последняя любовь лорда Нельсона

Глава седьмая

Вся дрожа, она шагнула навстречу Нельсону.

— Вам давно уже хотелось видеть мои «живые картины». Сегодня я хотела показать их вам. И в том числе одну новую, здесь еще не известную. Дидону, внимающую рассказу Аскания о приключениях Энея. По моей просьбе Джошуа согласился представить Энея. Но мистер Кидд не согласен.

Нельсон удивленно взглянул на Тома.

— Не понимаю, Том? Почему бы нет?

Том вытянулся в струнку.

— Леди Гамильтон слишком красива, ваша милость! — голос его дрожал. — И мистер Джошуа… он только и говорит о ней. Я боюсь…

Нельсон вздрогнул, прервав его быстрым движением.

— Что ты выдумываешь? Как ты можешь так превратно истолковывать невинную привязанность мальчика? Кроме того… Ты оскорбляешь леди Гамильтон! Не сердитесь на него, миледи, за его страх. Это — добрая, верная душа, но иногда он не ведает, что творит. Он попросит у вас прощения и приведет сюда Джошуа. Правда, Том?

Он кивнул Тому с доброй улыбкой. Том не двинулся с места. Мрачные тени не сходили с его лица.

— Когда мы выходили из Барнэм-Торпа, мать мистера Джошуа поручила мне охранять ее сына от зла.

— Знаю, Том, знаю, иди уже!

— Я поклялся, ваша милость…

Кровь бросилась Нельсону в лицо. Он поспешно шагнул к Тому:

— Ты сошел с ума? Хочешь рассердить меня? Убирайся, говорю я тебе, убирайся!

Том невольно зажмурил глаза, не в силах выдержать горящего взгляда Нельсона.

— Ваша милость спасли Тому Кидду жизнь! — сказал он глухо, еле слышно. — Ваша милость избавили Тома Кидда от позора. Ваша милость не допустит, чтобы Том Кидд теперь нарушил свое слово и оказался клятвопреступником перед матерью мистера Джошуа.

Дрожь пробежала по телу Нельсона. С трудом овладев собой, он отвернулся от Тома.

— Хорошо, старший боцман! Вы ослушались меня! Будьте счастливы, что я говорил с вами не как ваш капитан. Но и этого достаточно. Больше вы не можете оставаться со мной!

Кровь отлила от лица Тома.

— Ваша милость… — с трудом произнес он, — ваша милость!

— Ни слова больше, старший боцман! Теперь говорит капитан. Отправляйтесь на борт, заступайте на службу! Как только мы снова придем в Тулон, вы покинете «Агамемнон»!

Том покорно уронил голову на грудь, по-матросски глубоко, неловко поклонился Нельсону, медленно направился к двери.

Его убитый вид разрывал ей сердце. Весь гнев ее испарился.

— Не будьте так строги к нему, мистер Нельсон! — попросила она. — Может быть, он не так уж и не прав…

— Оскорбляя даму?

Заколотилось сердце. Опять ею овладело желание говорить, сказать все. Она поспешила удержать Тома.

— Даму… для Тома я не дама, мистер Нельсон! Было время, когда он очень глубоко уважал меня, глубже, чем даму… Но теперь…

Том поднял руку, желая остановить ее:

— Не говорите, миледи! Не говорите ничего!

Она улыбнулась ему. Гневно и сочувственно.

— Ты видел, чтоб я когда-нибудь трусила? …Вы удивлены, мистер Нельсон? Вы не знаете, что мы с Томом земляки и в детстве играли друг с другом. Сейчас у меня нет времени рассказать вам все это. Нельзя заставлять ждать королеву. Но позже, если вы захотите выслушать меня… Прошу вас, разрешите и Тому присутствовать. Чтобы я могла оправдаться перед ним. Но еще только одно слово. Теперь я в ваших руках. Если здесь узнают об этом… о моем низком происхождении здесь известно, но не знают, что… Том рассказывал однажды миссис Нельсон о девушке… тогда, когда ему повстречался сэр Джон Уиллет-Пейн… о маленькой Эми…

Она запнулась, остановилась. Она думала, что все это будет просто. Но ах, как ей было трудно…

— Маленькая Эми? — Глаза Нельсона вдруг широко раскрылись. — Вы, миледи, вы?

Она молча кивнула.

Воцарилось тяжелое молчание. Потом Нельсон обратился к Тому:

— Иди в мою комнату. Подожди меня!..Где Джошуа, миледи?

Она открыла дверь гардеробной.

— Идите сюда, Джошуа, отец хочет видеть вас!

Мальчик влетел в комнату со смехом. Но пробегая мимо одного из зеркал, он увидел себя в сказочном костюме. Он остановился, покраснев. Нельсон подошел к нему, откинул ему голову, долгим взглядом поглядел ему в глаза. Потом со смехом оттолкнул его.

— Иди, юный Асканий, к карфагенской царице. Расскажи ей, что пережил Эней. Но не привирай, как это свойственно морякам. Ты — джентльмен, обязан всегда говорить правду!

Поклонившись Эмме, он ушел.

Началось представление…

Чувственность… Цирцея… Природа… Кассандра… Мария-Магдалина… вакханка… святая Цецилия.

На этом вечере в честь Нельсона и союза Неаполя с Англией она сначала представила только те позы, которые соответствовали картинам, что когда-то в Лондоне писал с нее Джордж Ромни. С их помощью он стал самым знаменитым портретистом Англии. В бесчисленном множестве копий в виде гравюр на меди они разлетелись по миру и стали известны всем образованным людям. И тут они были разложены по маленьким столикам в помпейском зале сэра Уильяма в роскошных папках. Их можно было сравнить с оригиналом и решить, польстил ли художник своей модели, стремясь запечатлеть на полотне ее идеальную классическую красоту.

Сперва, когда Эмма начала — один за другим — представлять различные образы в нежном обрамлении покрывал, гравюры ходили по рукам. Слышны были восклицания, выражающие удивление и восхищение. Но скоро гравюры были отложены в сторону. Очарование оригинала заставило забыть о сравнении с изображениями. За каждой позой следовала буря аплодисментов. Естественное очарование модели одержало победу над искусством большого художника.

Приближалась сцена Дидоны и Аскания.

Эммой овладело страшное волнение. Своему искусству она отдавала всю душу. В конце концов ему она была обязана и женитьбой на ней сэра Уильяма, и тем, что была принята в неаполитанском обществе, и благосклонностью королевы. Теперь у нее появилась соперница. Элизабет Виже-Лебрен, гонимая французской революцией, бежала в Неаполь, здесь она рассчитывала на столь же привилегированное положение у Марии-Каролины, какое она занимала у Марии-Антуанетты. Но на пути ее стояла Эмма. Она не могла не признать ее красоты. Испытывая нужду после своего переселения в чужую страну, она сама обеими руками схватилась за предложение сэра Уильяма, заказавшего ей портрет Эммы. Но, хитрая интриганка, художница осторожно подмешивала в громкие похвалы ее красоте тихие сомнения в силе ее интеллекта. Осторожно давала понять, что слава Эммы основана лишь на таланте Ромни, что ее вызывавшие всеобщее восхищение живые картины — изобретены им, а Эмма — только послушная его воле модель.

И неаполитанские дамы, снискавшие печальную славу своим уродством, подхватывали речи известной художницы. Называли Эмму неумной создательницей масок. Тогда как сам Ромни когда-то назвал Эмму своей музой, которая вдохновила его на многие произведения. И в своих письмах он жаловался, будто ничто уже не удается ему, так как ему недостает Эммы. Эммы, с ее силой чувства, богатой фантазией, способностью легко и быстро воплотить любое движение души…

Чтобы наказать лгуний, Эмма теперь придумывала для своих картин все новые и новые мотивы, намеренно не рассказывая их заранее сэру Уильяму, чтобы и ему не могли приписать их изобретения.

Голос слуги в зале провозгласил название очередной картины:

— Дидона и Асканий!

Наступила полная тишина. Открылся занавес. Большое зеркало на противоположной стене отражало освещенную свечами группу. Эмма видела каждую деталь во всех подробностях.

Положив руки на подлокотники античного кресла, сидела Дидона. Затаив дыхание, она напряженно подалась вперед, приоткрыла как бы для вопроса губы, устремила вдаль, высматривая что-то, глаза. К ее уху склонился Асканий, с протянутыми к ней в живом, живописном движении руками.

Он был очень хорош собой. Его загорелые стройные ноги и руки, темные курчавые волосы, его глаза цвета серого бархата эффектно выделялись на фоне белой стены грота. И этот контраст еще более оттенял победоносную прелесть златовласой царицы. Широкий вырез темного платья подчеркивал чистые линии ее головы, гордую шею, пышную округлость груди. Розовые тона спелого персика лежали на покрытом легким румянцем по-девичьи молодом лице. Нежный излом темных бровей над большими глазами цвета морской воды, благородный изгиб пурпурного рта. И все это в обрамлении отливающих пламенем распущенных волос…

Мгновение оба были недвижны. Потом, увлеченная величием услышанного, Дидона протянула руки к голове Аскания, мягко привлекла ее к своей груди, склонилась над ним и поцеловала, с трепетом ощутив свою молодую любовь к отцу, чистый лоб сына.

Это движение разрядило напряжение гостей, затаив дыхание, наблюдавших сцену. Мария-Каролина сама первая зааплодировала, подав тем самым знак к овации, за ней последовал весь зал, аплодируя, криками выражая свой восторг.

Над головой Джошуа Эмма улыбнулась Нельсону. Он сидел рядом с королевой, неподвижный, скованный. Глаза его горели восторгом.

В отличие от Энея он никогда уж не забудет образа Дидоны…

Но когда занавес закрылся в последний раз и она выпустила Джошуа из объятий, вид его испугал ее. Он поднялся, шатаясь; лицо его залилось темной краской, и вдруг он бросился к ней, обхватил ее шею и впился в ее губы жгучим поцелуем…