Повествование вардапета Аристакэса Ластиверци

АРИСТАКЭС ЛАСТИВЕРТЦИ И ЕГО ИСТОРИЧЕСКИЙ ТРУД

XI в. в истории Армении — время, насыщенное бурными событиями. Расцвет и последовавший за ним упадок политического могущества Анийского царства, захват армянских территорий Византией, нашествие сельджуков, разорение городов, массовые избиения и пленения, наконец, напряженная классовая и политическая борьба, усугубленная неизбежной феодальной междоусобицей, — все это оставило в сознании современников глубокий, неизгладимый след. Не удивительно, что эта эпоха дала писателя, сумевшего если не раскрыть, то хотя бы показать наиболее значительные явления своего времени.

Содержательность, достоверность изложения в сочетании с непосредственностью восприятия и, наконец, образность, порой подлинная художественность обеспечили «Повествованию» Аристакэса Ластивертци почетное место в ряду. лучших памятников армянской средневековой историографии. Аристакэс не сторонний наблюдатель. Он глубоко переживает события своей эпохи и всеми доступными ему литературными средствами стремится довести свои мысли и чувства до читателей. А в их памяти еще были живы описываемые автором события, близки и понятны его политические идеи.

Сведения, которыми мы располагаем об авторе «Повествования», весьма скупы. Как явствует из заглавия его труда, он был вардапетом — так в средние века называли ученого, который принадлежал к духовенству, но мог не исправлять богослужебных треб и быть непричастным к обрядам церкви. Это звание (и его атрибут — вардапетский посох) получали после специального экзамена. Вардапеты могли жить как в монастырях, так и при дворцах царя или католикоса.

Вторая часть имени автора «Ластивертци» показывает, что он происходит из местечка Ластиверт. В главе Х «Повествования», говоря об Арцне (городе, расположенном в то время к северу от нынешнего Эрзерума), Аристакэс называет его «нашим городом». На этом основании полагают, что Ластиверт находился близ Арцна. Широкая осведомленность в истории преимущественно византийской Армении (как и самой Византии) в какой-то степени может быть обусловлена западноармянским происхождением нашего автора.

«Повествование» было создано после 1072 г. В главе XXV Аристакэс упоминает о смерти сельджукского султана Алп-Арслана (1063—1072)—очевидно, он писал свой труд вскоре после этой даты, под впечатлением недавно пережитых событий. Аристакэс был очевидцем восстания Никифора Фоки против византийского императора Василия II в 1022 г., стало быть, он закончил свой труд в старости. Матфей Эдесский, завершивший свою летопись в 1136 г., упоминает Аристакэса среди церковных писателей Х—XI вв. и говорит о нем как об уже умершем[1]. На основании текста «Повествования» terminus ante quem определяется точнее. В главе VII Аристакэс рассказывает о взятии Эдессы в 1031 г. византийцами и добавляет: «С тех пор и поныне город подвластен ромеям». Сельджуки заняли город в 1087 г.[2], следовательно, сочинение было написано до этой даты.

Таким образом, хронологическими пределами создания нашего памятника следует считать 1072 и 1087 гг. Если к сказанному прибавить, что авторству Аристакэса Ластивертци приписывают богословские сочинения о рождестве Иисуса и о разговений, то этим наличествующие биографические сведения будут исчерпаны[3].

Сочинение Аристакэса Ластивертци состоит из ритмического пролога, 25 глав и послесловия — духовной, по выражению Н. Эмина, средневековых летописцев. События излагаются в определенной хронологической последовательности[4], автор избегает экскурсов, и каждая глава представляет собой законченный очерк, посвященный определенному историческому событию. В «Повествовании» нетрудно выделить три темы, вокруг которых ведется изложение. Это Византия и армяно-византийские отношения, нашествия сельджуков и наконец деяния «нечестивых» еретиков-тондракитов.

Обратимся к разбору соответствующих глав сочинения, помня о том, что труд создан страстным публицистом и освещение, которое дает Аристакэс тому или иному факту, позволяет судить о его общественных и политических взглядах, ярко характеризует его мировоззрение. Это особенно важно, поскольку основные идеи памятника в известной мере отражают общественные настроения 70-х годов XI в. Хронологическими гранями «Повествования» являются 1000 и 1071 гг., но для уяснения описываемых событий следует сделать небольшой экскурс в историю багратидской Армении, коснувшись при этом и некоторых специфических моментов армяно-византийских отношений.

В 886 г. армянская феодальная знать возвела на престол князя князей Армении Ашота Багратуни. Халифат признал его верховные права, и арабский правитель (остикан) Ахмад ибн 'Иса от имени Му'тамида ибн ал-Мутаваккиля вручил Ашоту царскую корону, пожаловал ему царские одеяния, ценные дары, благородных коней, дорогое оружие и украшения.

Этот акт не был признанием царской династии: сыну Ашота, Смбату I, дважды пришлось испрашивать корону. Более того, принимая от халифа царский венец, Ашот как бы признавал свою вассальную зависимость. Халифат не скоро примирился с утратой Армении, и страна не раз еще подвергалась арабским нашествиям. Тем не менее это был очень важный шаг по пути завоевания собственной государственности, навсегда, казалось, утраченной в V в. Более 400 лет Армения была данницей сасанидского Ирана, Византийской империи и арабского халифата, предпринимала героические попытки к освобождению, но соотношение сил было слишком неравным и восстания в большинстве случаев жестоко подавлялись. Но когда в IX в. обнаружились явственные признаки разложения халифата, Армения начала борьбу за утверждение собственной государственности. Вслед за арабами и Византия признала Ашота царем. Византийское правительство надеялось, что Армения останется одной из имперских провинций, и признанием царской власти стремилось, с одной стороны, утвердить (подобно халифату) свои верховные права, с другой — не допустить безраздельности арабского влияния. В дальнейшем, на протяжении десятилетий, армянским династам приходилось лавировать между мусульманским халифатом и христианской империей.

Первоначально власть Багратидов распространялась на сравнительно ограниченную территорию северной Армении. Ашот I и его преемники стремятся расширить пределы своего государства, но повсеместно наталкиваются на упорное сопротивление феодальных владетелей. Осуществлению великой задачи Багратидов — созданию единого армянского государства — метала и сложная внешняя обстановка: арабы время от времени предпринимали грабительские набеги и натравливали друг на друга отдельные феодальные фамилии.

И все же к концу Х в. значительная часть Армении сбросила арабское иго. Мелкие эмираты были упразднены и в большинстве случаев заняты византийскими войсками.

К Х в. значительная территория северной Армении находилась под властью Багратидов. При Анюте III (952—977) малоприметная в прошлом крепость Ани стала столицей Ширакского царства и в известном смысле общеармянской столицей.

Южнее Ширака, вокруг оз. Ван и на восток от него, располагалось Васпураканское царство. Там правили наиболее могущественные после Багратидов Арцруниды. Соперничество между ними и Багратидами принимало самые острые формы. В 908 г. эмир Йусуф вручил Гагику Арцруни (908—943) присланную халифом царскую корону, стараясь пресечь растущее влияние ширакских царей.

Западнее Ширакского царства было расположено Ванандское со столицей в Карее. Здесь правили представители боковой ветви Багратидов, которые находились в вассальной зависимости от ширакских царей.

В 970 г. в юго-восточной Армении образовалось новое княжество — Сюнийское, которое, как и Ванандское, зависело от Багратидов Ширака. Центром Сюника поначалу был Сисиан, а затем Капан.

Во второй половине Х в. в северной Армении возникло Ташир-Дзорагетское, или Лорийское, царство с центром в Лорэ, где также правили представители рода Багратидов.

Помимо этих чисто армянских государственных объединений крупную политическую роль играет Тайское княжество со смешанным армяно-грузинским населением. С 60-х годов Х в. здесь правит Давит Куропалат, один из могущественнейших феодальных династов Закавказья.

В это время Армения переживает период экономического подъема, который захватил и сельское хозяйство и ремесло. «Хутора превратились в села, а села—в города»,— рассказывает современник. Крепнет и ширится вотчинное хозяйство. В городах развивается ремесленное производство. Особой известностью пользуются армянская керамика и ткани, металлические изделия и ковры. Идет интенсивное городское строительство, возводятся неприступные замки. Как старые города (Двин, Ван), так и новые (Ани, Арцн, Каре, Хлат, Лорэ) вовлекаются в международную торговлю. По Армении проходят крупнейшие караванные пути.

В период правления Гагика I Багратуни (990—1020) Армения достигает высшего расцвета. В 990-х годах Гагику удается овладеть Двином, древней столицей Армении, который на протяжении трех столетий был оплотом арабского владычества в Закавказье. Лорийское, Ванандское и в известной степени Васпураканское царства признают власть Гагика. С его правления и начинает Аристакэс Ластивертци свое «Повествование»[5].

Расцвет Анийского царства совпал с периодом, когда Византийская империя повела решительную борьбу против крупных и мелких арабских правителей, стремясь вернуть свои малоазиатские провинции. При Никифоре Фоке (963— 969) и его преемнике Иоанне Цимисхии (969—976) в руках Византии оказались Крит и Кипр, северная Сирия с Антиохией и Алеппо, значительная часть Палестины и Киликии. Объектами византийских завоеваний становятся также Армения и Грузия. На протяжении Х—XI вв. Византия неуклонно стремится утвердить свои верховные права над армянскими областями и одновременно способствует дальнейшей иммиграции в империю многочисленных представителей армянских феодальных фамилий. Первым значительным шагом на этом пути явился захват Тарона.

Плодородная Тарбнская область, расположенная в долине р. Арай;ани, западнее оз. Ван, вотчина крупнейшей феодальной фамилии Мамиконеанов, в середине IX в. отошла к представителям боковой ветви Багратидов. На протяжении нескольких десятков лет византийское правительство, с одной стороны, покровительствовало местным феодалам, жаловало им титулы и имения, а с другой — разжигало междоусобицу. Византийское влияние в Тарбне было очень велико, и в 966 г., после смерти Ашота Багратуни, эта область была аннексирована. Византийское владычество, однако, вызывало острое недовольство, и, когда в 976 г. крупный малоазийский магнат Варда Склир поднял восстание против императора Василия II, к нему немедленно примкнули сыновья Ашота Багратуни — Григор и Багарат, хотя еще совсем недавно Никифор Фока пожаловал им сан патрикия и одарил доходными имениями. Надо отметить, что роль армян в этом восстании очень велика: армянские отряды византийского войска первыми признали Склира императором[6].

В главе III «Повествования» Аристакэс упоминает об этом восстании в связи с отложением Никифора Фоки.

Подчинив Тарон, Византийская империя начала решительное наступление на армяно-грузинскую область Тайк (Тао). Предыстория захвата Тайка теснейшим образом связана с восстанием Варды Склира.

Известно, что восстание приобрело громадный размах, византийские властители в Малой Азии один за другим примыкали к Склиру, правительственные войска терпели поражение. «Мятежник» дошел до Никеи и собирался двигаться на Константинополь. Положение стало угрожающим. И тогда паракимомен Василий, который три дворе Василия II и Константина фактически был регентом, предложил призвать на помощь другого малоазийского магната, Варду Фоку, томившегося в монастыре на о-ве Хиосе. В битве при Панкалии (близ города Амория) 19 июня 978 г. и в сражении при местечке Βασιλικα Θερμα (в византийской феме Харсиане) Варда Фока потерпел поражение. Тогда обратились за помощью к Давиту Куропалату. С Афона прибыл принявший схиму военачальник Торник, и под его командованием 12 тыс. солдат Давита помогли Варде Фоке нанести Склиру поражение во втором сражении при Панкалии 24 марта 979 г.[7]. В благодарность Давит получил в пожизненное владение обещанные ему земли южнее Тайка[8]. Часть пожалованных земель фактически уже принадлежала Давиту, часть пришлось отвоевывать у мусульманских династов.

В 987 г. началось новое восстание, и давние противники Варда Фока и Варда Склир были объявлены императорами (в главе III Аристакэс вспоминает и об этом восстании). Фока вскоре предал Склира и двинулся к византийской столице. На этот раз Давит Куропалат ориентировался на Фоку-повстанца. Но прибывшая из Киева варяго-русская дружина помогла Василию II одержать победу, и в апреле 989 г. Варда Фока пал на поле битвы. Покончив с узурпатором, византийский император направил войска против Давита Куропалата. «И просил Давид, царь грузин, у царя Василия прощения и пощады и обещал ему повиновение и покорность и что его владения после его смерти будут присоединены к его (Василия) государству ...» — рассказывает об этих событиях хорошо осведомленный автор Яхъя Антиохийский[9]. Следует думать, что мир был куплен признанием пожизненных прав не только на приобретенные территории, но и на вотчинные владения Давита[10]. После смерти тайского династа Василий II не преминул воспользоваться своими правами.

31 марта 1000 г. Давит Куропалат был отравлен своими вассалами, подкупленными, очевидно, Василием II. Когда весть об этом дошла до императора, он поспешил в Тайк. С этих событий и начинается «Повествование». Согласно вашему автору и Асолику, император щедро одарил тайских феодалов, и они, «получив утверждение в своих владельческих правах и высокие титулы, радовались и ликовали». Навстречу Василию вышли также абхазский царь Баграт и его отец, царь Восточной Грузии Гургэн. Первый был возведен в достоинство [куропалата, второй—магистра. Однако эта идиллия не могла скрыть истинных намерений императора: Василий II стремился приобщить Тайк к своим владениям. Отношения между императором и местными феодалами были весьма напряженными, и достаточно было небольшого повода, чтобы началось настоящее сражение. Сопротивление тайских феодалов было сломлено, на поле боя осталось до 30 знатнейших местных династов. В изложении Яхъи Антиохийского нет красочных подробностей, свойственных рассказам Аристакэса и Асолика, но он точнее передает сложившуюся в Тайке обстановку: «И принял царь все страны грузин и назначил над ними от себя правителей из греков»[11].

Борьба за Тайк продолжалась. Уже в 1001 г. грузинский царь Гургэн попытался овладеть Таиской областью. Василий двинул против него войска под командованием Каникла (Никифора Урана), но лишь к зиме стороны пришли к полюбовному соглашению и Гургэн уступил.[12] Часть исконных владений Давита Василий пожаловал (очевидно, пожизненно) царю Баграту III. В 1014 г. Баграт скончался, и ему наследовал сын его Георгий. Василий немедленно потребовал возвратить эти земли империи. Георгий решительно отказался сделать это, и Василий вынужден был временно забыть о своих притязаниях. Но «это было началом гибели Тайской страны», горестно замечает Аристакэс (стр. 58).

Действительно, в 1021 и 1022 гг. Василий II предпринимает походы на восток, чтобы окончательно вступить во владение завещанными ему Давитом Куропалатом территориями, на которые продолжал претендовать Георгий. В главах II, III и IV Аристакэс подробно описывает кровавые события этих лет, в результате которых Василий овладел значительной частью принадлежавших Давиту земель[13].

В те же годы к Византии отошло и Васпураканское царство. Уже в 1000 г., Когда Василий II прибыл в Тайк, к нему явились васпураканские правители — братья Гургэн и Сенекерим Арцруни. Император, рассказывает Асолик, щедро одарил их и стремился оградить Васпуракан от нашествий соседних мусульманских правителей[14]. В 1016 г. Васпуракан подвергся набегу тюркской орды. Напуганные этим нашествием и тюркским же нападением на Нахчаван и Двин в 1021 г. царь Сенекерим и его брат и соправитель Дереник уступили свои владения Византии. Империя, рассказывает историк, получила 72 крепости и 4400 деревень (цифра, разумеется» преувеличенная). Васпуракан был превращен в катепанат, во главе которого поставили Василия Аргира, а затем Никифора Комнина. Сенекерим вместе со всей семьей, в том числе сыновьями Давитом, Атомом, Абусахлом, переселился в Каппадокию, ему был пожалован титул патрикия. Он стал стратигом Каппадокии и получил города Севастию, Лариссу и Авару. Армянские и византийские авторы (равно как и Яхъя Антиохийский) описывают это событие как мирное переселение. Между тем следует думать, что обмен владениями произошел не только под впечатлением тюркского набега, но и вследствие византийского нажима. Во всяком случае уже в 1021 г. сын Сенекерима Давит оказался в числе участников антиправительственного заговора Никифора Фоки (которому, впрочем, он вскоре изменил).

О переселении Сенекерима в Византию Аристакэс вспоминает в главе III, причем ошибочно полагает, что сам Сенекерим (а не его сын Давит) принял участие в заговоре против Василия.

Наиболее значительным, хотя и кратковременным достижением византийской политики на Востоке явился захват Анийского царства. Утверждение империи в Васпуракане, Тайке и соседних областях не оставляло никаких сомнений в характере и целях византийской политики на Востоке. Опасаясь за судьбы Анийского царства, сын и преемник Гагика I Йовханнэс-Смбат (1020—1041) заключил союз с грузинским царем Георгием I, который продолжал сопротивляться византийской экспансии. Когда в 1000 г. Василий II впервые прибыл в Тайк, царь Гагик гордо отказался выйти ему навстречу[15]. Ныне же времена были не те; анийский царь, не чувствуя за собой реальной силы, явился вскоре с повинной. Немалую роль сыграла при этом, очевидно, и провизантийская группировка при армянском дворе, влияние которой быстро возрастало. Согласно «Повествованию», важнейшему литературному источнику по истории захвата Анийского царства Византийской империей, и другим памятникам, Василий вынудил армянского царя признать свои владения пожизненными и завещать их Византии. В 1041 г. скончались Йовханнэс-Смбат и его брат Ашот IV. Глава провизантийской группировки, регент Саргис (носивший византийский титул веста), предпринял попытку захватить власть, но другая партия, возглавляемая прославленным полководцем Вахрамом Пахлавуни, встала на защиту прав сына Ашота — юного Гагика II. Началась борьба между регентом и малолетним царем, и последнему с немалым трудом удалось вступить в Ани. В то же самое время византийские отряды пытались занять Армению. «Когда весть о смерти [армянского] царя достигла ушей ромейского самодержца, — рассказывает Аристакэс в главе X, — он счел, что грамота об Армении [утверждает его право] на наследственную собственность, и приступил к захвату города Ани и [всей] страны (стр. 81).

Население страны мужественно сопротивлялось, и император Константин Мономах, чтобы добиться успеха, решил заманить Гагика в Константинополь. Под нажимом провизантийски настроенных царедворцев Гагик покинул свою столицу и более туда не вернулся. Армянские писатели, в особенности Матфей Эдесский, неизменно обращают внимание на тот почет, которым окружили в Византии армянского царя, но они не в силах скрыть трагической действительности. Гагик оказался в почетной ссылке: ему был пожалован титул магистра, он получил прибыльные земли в Каппадокии, Харсиане и Ликанде, и после этого византийцы смогли занять все Анийское царство. Как и Васпуракан, оно было обращено в катепанат. В то же время, когда византийские войска осаждали Ани, один из крупнейших армянских феодалов Григор Пахлавуни отказался от прав на свою вотчину и переселился в Византию, получив титул магистра и земли в Месопотамии.

В 1064 г. сходным же образом империя овладела Ванандским (Карсским) царством.

Византийской империи, армяно-византийским отношениям в «Повествовании» уделено значительное место. Аристакэс отлично знаком с внутренним устройством Византийской империи, хорошо знает административную терминологию. Он широко пользуется такими специфическими терминами, как паракимомен, анфипат, орфанотроф, руга, доместик, употребляя их в арменизированной форме, бытовавшей в армяноязычной среде: парекиманос, антипатос, ортанорос, хрог, демесликос. В его лексике встречаются кальки таких терминов, как прония — хог, динат — хзор. Осведомленность Аристакэса в вопросах, связанных с византийской действительностью, носила не только книжный характер, так как он происходил из той части Армении, которая с конца IV в. была включена в состав империи.

Отношение Аристакэса к Византийской империи весьма различно. В тех случаях, когда автор повествует о стране греков и ее правителях вне зависимости от Армении, он выступает лишь в качестве моралиста. Описывая, например, царствование Михаила V Калафата, усыновленного и возведенного на престол Зоей, Аристакэс пишет: «Но кесарь вместо благодарности императрице за добро замыслил сослать ее с родными на отдаленные острова, дабы власть принадлежала только ему и его близким» (стр. 77). Михаил V царствовал очень недолго и по приказу сестры Зои, Феодоры, был ослеплен. «А император, который еще вчера пребывал на золотом престоле и повелевал вселенной, сегодня ослеплен и восседает на седалище тщеты и поношения. И те, кому казалось, что они будут вечно владеть морем и сушей, в единое мгновение лишились возможности спасти самих себя... Такова история переменчивой судьбы кесаря...» (стр. 78). Такой сентенцией заканчивает Аристакэс главу IX. В другом месте Аристакэс рассказывает об императоре Романе Аргире, который приказал схватить сирийского епископа, остричь ему бороду, посадить на осла, провести по площадям и улицам Константинополя, а затем заковать в железо; несчастный умер в оковах. Аристакэс порицает Романа за его приверженность к халкидонитству и объявляет, что за подобные прегрешения ромеев вскоре постигло наказание божье: арабы напали на византийские отряды и учинили страшное избиение (глава VI).

Гораздо интереснее проследить за мыслями историка когда он повествует об армяно-византийских отношениях. Современник и очевидец того, как Византийская империя дипломатическими средствами и силой оружия смогла наконец захватить значительную часть армянских территорий, Аристакэс, казалось бы, должен был выступить ярым противником византийского владычества. Однако его отношение к Василию II, который на протяжении двух десятилетий вел борьбу за овладение Тайком и создал предпосылки для дальнейшего захвата Анийского царства, не оправдывает это предположение.

Выше говорилось, что в главе I «Повествования» речь идет о том, как был убит Давит Куропалат, причем грузинские феодалы, отравившие Давида под пасху 1000 г., были спровоцированы не кем иным, как Василием II.

Симпатии Аристакэса целиком на стороне Давита: «был он могучий и щедрый созидатель, пекся о бедных и воистину [воплощал] мирное начало, ибо в его время каждый отдыхал под своим виноградным кустом и смоковницей» (стр. 56). Автор с удовлетворением отмечает, что убийцы «блаженного мужа» понесли заслуженное наказание; он явно догадывается, кто стоял за спиной отравителей: тайские азаты «задушили блаженного мужа, ибо были недовольны его действиями и уповали на обещания, данные до этого императором» (стр. 56). И тем не менее историк не порицает Василия II, бесстрастно повествует об административных мерах, проведенных в отошедших к Византии провинциях, и завершает рассказ сообщением, что после этого Василий мирно пустился в путь и прибыл в свой царственный город Константинополь. «Это было в 450 году (армянской эры, т. е. 1001-1002 г. нашего летосчисления.— К.Ю.), и в стране на 14 лет воцарился мир».

В 1021 г. Василий совершил новый поход на Восток, чтобы утвердиться в завещанных ему Давитом Куропалатом областях. Грузинский царь Георгий I оказал византийским отрядам сопротивление. Началось ужасное побоище, жертвой которого явилось мирное население захваченных городов и сел. Со свойственным ему жаром Аристакэс рисует страшную картину резни, учиненной византийскими отрядами. Но эти бедствия вызваны, по его мнению, богохульством грузин либо обусловлены жестокостью «западного войска, набранного из диких племен». Сам же император выступает в роли грозного мстителя, защитника своих законных интересов: «Боже, где твое милосердие! Сколь безжалостен приказ императора! Но и свершенное не смягчает его гнева, он вновь и вновь поднимает десницу, чтобы умножить эти бедствия новыми!» (стр. 62). Вообще же Василий для нашего автора — «могущественный император, постоянный победитель в войнах, подчинивший множество стран, увлеченный подвигами мужества» (стр. 71).

Аристакэс превосходно осведомлен о том, что в 1021 г. армянский царь Йовханнэс-Смбат завещал Анийское государство византийскому василевсу. Более того, он с безнадежностью заключает, что то была «грамота о гибели Армении!». И при всем этом — откровенный пиетет к памяти автократора. Все это заставляет думать, что во времена Василия II и Константина VIII византийская дипломатия предпринимала настойчивые и небезуспешные попытки уверить армянскую знать в дружественных намерениях империи. И если, основываясь только на интересующем нас памятнике, о подобных шагах можно лишь догадываться, то у Матфея Эдесского (завершившего свой труд, собственно основную его часть, в 1136 г.) сохранилась выразительная реплика. Матфей рассказывает, что накануне смерти Василий призвал к себе будущего Константина VIII и обратил его внимание на Армению, дабы тот «отечески покровительствовал этому народу»[16]. Матфей сохранил отголосок тех настроений, которые у Аристакэса нашли лишь опосредствованное отражение. Впрочем, и в «Повествовании» мы находим отрывок, который призван иллюстрировать дружелюбное отношение последних императоров Македонской династии к Анийскому царству. По словам автора, накануне смерти император Константин VIII вызвал к себе армянского иерея Кюракоса, вручил ему грамоту по поводу Армении и сказал: «Доставь это письмо, передай царю Армении. И скажи ему, что нас, как и всех смертных, достиг зов смерти, поэтому, мол, возьми свою грамоту и передай царство сыну своему, а сын твой — своим отпрыскам навечно!» (стр. 80). Кюракос же, заключает автор, припрятал грамоту, затем продал ее Михаилу IV, став виновником величайших бедствий армянского народа.

Апокрифичность этого известия доказательств не требует, но характерно, что Аристакэс включил его в главу X, посвященную захвату Ани, стремясь тем самым противопоставить политику Василия и Константина захватническим действиям Мономаха.

Действительно, те страницы «Повествования», которые посвящены захвату Анийского царства, проникнуты иным настроением. В речи Аристакэса явственно заметны нотки осуждения византийской политики. В 1041 г. умер царь Йовханнэс-Смбат. Анийское царство перешло во власть империи. Наш автор порицает Константина Мономаха за вероломство: Ани был захвачен «не по закону войны, но лукавой речью». Он вспоминает о завещании Йовханнэса-Смбата:

«Все это постигло Армению из-за сделки, о которой мы недавно упомянули. Этот торг кажется мне более бесчеловечным, чем Иудин, ибо в том случае продавший достоин осуждения, но сама сделка явилась уплатой за спасение всего человечества ... Этот же торгаш (имеется в виду иерей Кюракос.— К,Ю.) нагл и бесчеловечен, ибо явился причиной стольких зол» (стр. 83—84). Привлекая многочисленные цитаты из священного писания, автор клеймит Мономаха за многие злодеяния по отношению к Армении и армянской церкви. Чтобы усилить впечатление, Аристакэс тщательно собирает и преподносит множество сведений о беспутстве и чревоугодии императора. Но даже в главе, посвященной падению Анийского царства, Аристакэс Ластивертци не столько осуждает империю и ее захватническую политику, сколько оплакивает бедственный «конец страны нашей Армянской»: «В эти дни ромейские войска в своем натиске четырежды вторгались в Армению, пока мечом, огнем и взятием в полон не обратили всю страну в безлюдье. Когда я вспоминаю об этих бедствиях, дух мой смущается, мысли останавливаются, ужас вызывает дрожь в руках, и я не в силах продолжать повествование, ибо горек рассказ мой, он достоин великих слез» (стр. 81—82).

Сводя воедино главы и страницы «Повествования», посвященные Византийской империи, мы особенно отчетливо видим двойственное отношение Аристакэса к византийской политике в Армении. В отдельных случаях он страстно обличает вероломство василевсов, но признать империю врагом не решается. Оплакивая утраченное благоденствие армянского народа и вспоминая славное прошлое, наш автор горестно замечает: «Помимо княжества Куропалата и территорий, подвластных ромеям, в Армении были четыре царских престола. Была великая патриаршая власть, вызывающая зависть среди всех народов...» (стр. 106). Таким образом, византийское владычество как таковое представляется ему столь же естественной формой правления, что и царская власть в Армении.

Еще за несколько лет до создания интересующего нас памятника отношение к Византийской империи было одним из критериев политической ориентации. Чьи воззрения могло отражать «Повествование»? Разумеется, не той части армянского феодального общества, которая стала на откровенно провизантийскую точку зрения и в 40-х годах XI в. группировалась вокруг веста Саргиса и католикоса Петроса. Но Аристакэс, видимо, был далек от группировки, возглавляемой Вахрамом Пахлавуни, оказавшей решительное сопротивление византийской экспансии. Аристакэс Ластивертци — выразитель настроений той группы, которая признала византийское владычество со всеми его последствиями естественным modus vivendi и вольно или невольно примирилась с имперским правопорядком. И тогда становится понятным, почему он столь бесстрастно повествует о переселении в Византию васпураканского царя Сенекерима или будущего дука Месопотамии Григория Магистра. Если учесть, что автор жил в давно «византинизированных» областях Армении, подобное мировосприятие станет еще более оправданным.

Главная тема «Повествования» — нашествие тюрок-сельджуков. Это событие и послужило толчком к созданию интересующего нас памятника: ведь Аристакэс повествует «о бедствиях, принесенных окружающими нас инородными племенами». Согласно армянским источникам, впервые тюрки проникают в Армению в 1016 г. Против появившегося в Васпуракане тюркского отряда, рассказывает Матвей Эдесский, выступил царевич Давит, но вынужден был отступить. «До этого [армяне] никогда не видели тюркской конницы. Когда же встретились, поразились их облику. То были лучники с распущенными, как у женщин, волосами, армянское же войско не умело защищаться от стрел»,— повествует хронист[17]. Об устрашающем впечатлении, произведенном тюрками, рассказывает также продолжатель Фомы Арцруни. Если верить источнику, именно этот набег заставил царя Сенекерима Арцруни покинуть Васпуракан и переселиться в Византию[18].

В 1021 г. тюрки снова напали на Армению. Их отряд дошел до Двина, но навстречу вышел князь Васак Пахлавуни и одержал над ними победу[19]. С начала же 30-х годов XI в. на Армению совершают нападения отряды собственно сельджуков[20].

Но настоящее нашествие на Армению началось в 1047/48 г. К этому времени огузские племена, во главе которых стояли Тогрул-бек Мухаммад, Чагры-бек Давуд — внуки Сельджука, дядя Тогрул-бека Ибрахим Янал и Кутулмыш, представляли собой значительную силу. Они нанесли поражение династии Газневидов. В августе 1038 г. тюрки заняли Нишапур, и с тех пор имя Тогрул-бека произносилось во время пятничной молитвы. 22 мая 1040 г. последний Газневид Масуд в битве при Данданакане был обращен в бегство. Значительные массы огузов двинулись к Азербайджану, вторглись в Армению и Верхнюю Месопотамию. Это нашествие, завершившееся в 1071 г. поражением византийского войска в битве при Маназкерте (греч. Манцикерт) и пленением императора Романа IV Диогена, и составляет основное содержание нашего памятника. К описанию тюркского нашествия автор приступает в главе XI.

Первый набег был совершен в 1047 г., когда тюркские отряды через Васпуракан проникли в долину Басеана, плодородную местность южнее Эрзерума. «Они дошли до гавара Басеан, до дастакерта, который зовется Валаршаван, мечом, огнем и взятием в полон разорили 24 гавара» (стр. 87). Этот поход преследовал, вероятно, разведывательные цели. В следующем, 1048 году тюрки опять дошли до Басеана и Карина. Близ Смбатовой крепости, в области Мананали, скопилось множество беженцев, и Аристакэс рисует потрясающую картину их поголовного избиения.

В последующих главах, довольно однообразных по манере изложения, подробно рассказывается о разорении Арцна, о поражении, которое понесли византийские войска в 1049 г. близ Басеана. В 1053 г. тюрки осадили столицу Ванандского царства Каре, захватили и подожгли ее; смерти избежали лишь те, кто скрылся в городской цитадели.

Подробно описывается поход 1054 г. (глава XVI), который возглавлял сам султан Тогрул-бек. Тюрки дошли до Маназкерта, но взять его не смогли и повернули обратно. Здесь же, между прочим, Аристакэс рассказывает о стычке у Баберда между тюркским отрядом и воинами известной варяго-русской дружины, состоявшей на византийской службе. «Повествование» остается пока единственным в армянской литературе памятником, сохранившим армянскую форму термина «варяги» — вранги.

Аристакэс продолжает свой рассказ о набегах на области Хаштеанк, Хандзэт, Хордзеан, Мананали — армянские территории, номинально относящиеся к Византийской империи, подробно описывает нападение на Мелитину. Выходец из округи Арцна, Аристакэс отлично разбирается в географии соседних областей, сообщает множество подробностей, почерпнутых, вероятно, из устного источника. Он прерывает свой рассказ, чтобы обличить нечестивых еретиков-тондракитов, и вновь возвращается к сельджукам, описывая захват Ани султаном Алп-Арсланом в 1064 г. Заключительная глава XXV посвящена битве при Манцикерте, в которой византийский император Роман Диоген был разгромлен тюрками и попал в плен (1071 г.).

Главы, посвященные сельджукским нашествиям, имеют большую познавательную ценность. Автор сообщает подробные сведения о маршрутах походов, тактике, военной технике тюрок. Из его изложения явствует, что поначалу тюрки стремились лишь овладеть городами, чтобы захватить добычу, и не делали попыток создать свое политическое управление. Попутно Аристакэс приводит немногочисленные, но очень интересные сведения о торгово-ремесленных центрах Армении — Ани, Арцне, Карине и др. И хотя рассказ изобилует цитатами из библии и риторическими экскурсами, изложение действительных событий можно выделить без труда.

Нашествие тюрок Аристакэс Ластивертци воспринимает как величайшее бедствие. В беспредельной ненависти к врагам-поработителям тонет обязательная для христианского писателя враждебность к инаковерующим. Сельджуки — убийцы, разрушители, насильники и уж в самую последнюю очередь святотатцы. И если Аристакэс решается порой заговорить о каких-либо добрых чертах того или иного сельджукского вождя, то лишь для того, чтобы исключением подчеркнуть правило. Картины избиений следуют одна за другой, ужасы нагромождаются, и в главе XXV кульминация: поражение византийских войск в битве при Манцикерте (под началом у Романа Диогена имелись также армянские и грузинские отряды) знаменует крах надежд на избавление. Современник и очевидец, Аристакэс неизбежно должен был сосредоточить внимание на разрушительных последствиях тюркских набегов, отвлекаясь от прочих сторон такого сложного исторического явления, как сельджукское движение.

Риторический рассказ ведется по канве действительных событий, но автор претендует не только на достоверность и документальность, но и на эмоциональное воздействие. Например, описания побоищ призваны в первую очередь воздействовать на чувства читателя. Приближение врага описывается в эпических тонах: «В тот год над нашей страной разверзлись врата небесного гнева. Из Туркастана двинулось огромное войско, и кони их стремительны, как орлы, с копытами, подобными твердым камням. Их луки натянуты, стрелы заострены, они туго опоясаны, и не разорвать ремней на их сапогах. Они проникли в гавар Васпуракан и напади на христиан, подобно изголодавшимся волкам» (стр. 86—87). Но вот неприятель проник за городские стены, и «города разрушены, дома сожжены, дворцы в пламени, царские палаты обращены в пепел. Мужчины перебиты на площадях, женщины покинули дома рабынями, грудные младенцы побиты о камни, и увяли прекрасные лики отроков. Девы обесчещены на площадях, а юноши зарублены на виду у стариков. Треплются покрытые кровью благородные седины старцев, а тела их валяются на земле. Сверкают мечи врагов, они обессилели [от убийств]; лопнула тетива у луков, и в колчанах кончились стрелы, сами они изнемогают, но сердца их не стали милостивее...» Наконец кончилось побоище: «А после их ухода там можно было видеть страшное зрелище, достойное оплакивания, страшнее, чем прежде. Различны были предсмертные страдания. Некоторые из валявшихся еще дышали, у них от жажды пересохли языки, и они тихими, слабыми голосами просили утолить жажду, но некому было поднести [воды]. А тяжелораненые не могли произнести звука и задыхались. У тех было перерезано горло, и полумертвые, они еле хрипели. У этих же ныли страшные раны, и они били ногами и рыли ногтями землю. Но там было еще более страшное зрелище, которое могло бы вызвать слезы и рыдания у камней и прочих бездыханных предметов. После того как неверные отвели пленных в горы, они стали вырывать младенцев из материнских объятий и швырять наземь, так что весь их стан кипел от обильной крови!» (стр. 88—90).

Аристакэс Ластивертци выступает как в качестве историка, так и публициста. Привлекаемый им исторический материал призван иллюстрировать его основную сентенцию. В целом отношение Аристакэса к тюркам настолько прямолинейно и последовательно, что дальнейшие комментарии были бы излишни. Отметим лишь, что ужасы сельджукского нашествия (наряду с приведенными выше причинами) в какой-то степени могли заставить автора терпимее относиться к другому врагу — Византии.

Третья тема «Повествования», весьма важная для понимания идейной направленности памятника, связана с историей тондракитской ереси в Армении[21]. Основную силу этого движения, охватившего многие области как восточной, так и в особенности западной части страны, составляли крестьяне, но ересь была распространена также среди неимущих слоев городского населения, в частности столицы ширакских Багратидов — Ани. И хотя к этому движению примыкали также представители аристократии и духовенства, характер его определяли угнетенные классы города и деревни. Это было широкое антифеодальное движение, которое на протяжении двух столетий приводило господствующие классы в трепет.

Вероучение тондракитов особой оригинальностью не отличалось: здесь мы наблюдаем обычное для народной ереси отрицание церкви с ее обрядностью, отрицание чудодейственной силы креста, отказ от признания святости девы Марии и т. п. Но в эти банальные идеи тондракиты (равно как и их собратья на западе и востоке) вкладывали революционное содержание и под этими лозунгами вели борьбу против социального неравноправия.

Тондракитское движение зародилось в первой половине IX в. и было возглавлено Смбатом, выходцем из деревни Зарехаван. В 70—80 годах того же столетия в него вливаются остатки разгромленных в Византии павликиан, и это придает движению широкий размах. Хотя наши источники крайне скудны, можно все же считать, что в Х в. движение продолжало шириться и развиваться. Если верна догадка Р. М. Бартикяна[22], то в 970 г. Иоанн Цимисхий переселил во Фракию именно тондракитов. В XI в. Тондракитское движение было представлено рядом течений, одно из которых между прочим генетически восходило к византийским павликианам-койнохоритам, о которых говорит ряд византийских авторов. В 50-х годах XI в. тондракитские общины были разгромлены Григором Магистром, одним из крупнейших армянских феодалов, который к этому времени стал дуком византийской фемы Месопотамии.

Тондракитам Аристакэс посвящает главы XXII и XXIII своего труда и повествует о событиях, происходивших в Харке и Мананали, то есть тех областях Юго-Западной Армении, о которых наш автор имеет наиболее полное представление. Хронологически же эти события восходят ко времени католикоса Саргиса Севанского (992—1019). Аристакэс рассказывает, как Харский епископ Йакоб выдавал себя за праведника и как повсюду распространилась его слава. На самом же деле, поясняет автор, он был заражен нечестивой ересью и старался обратить в нее послушных его воле иереев. Церковный собор дважды пытался пресечь его деятельность, но «лицемерный образ Йакоба опутал всех ишханов гавара словно цепями, и они поклялись скорее умереть в бою, чем выдать его собору». В своей решительности, желчно отмечает Аристакэс, он уповал на помощь не бога, а ишханов. Дальше рассказывается, что Йакоба удалось схватить лишь с помощью предателя, после чего отступник бежал в Константинополь. Он пытался принять греческую веру, был отвергнут, после чего явился в деревню Тондрак (где когда-то зародилась эта ересь) и там на некоторое время обрел пристанище. Вскоре, однако, он был изгнан своими соумышленниками и умер в г. Майяфарикине.

В главе XXIII рассказывается об иноке Кунцике, который сам впал в нечестивую ересь и вовлек в нее женщину по имени Хранойш, «а происходила она из первенствующего и знатного рода». Хранойш в свою очередь приобщила к ереси двух сестер, которые владели перешедшими к ним по наследству деревнями. Следующей жертвой оказался их брат ишхан Врвэр, в прошлом отличавшийся крайней благочестивостью. Врвэр проповедовал нечестивое учение среди жителей принадлежавших сестрам деревень. Крестьяне разгромили свою церковь близ города Базмалбюр и разбили крест. Дали знать патриарху, и лишь после этого удалось схватить шесть (еретиков-проповедников и заклеймить их «лисьим знаком». По приказу царя (очевидно, Гагика I) туда был послан судья, но Врвэр сумел настроить его против своих врагов-епископов, и те были взяты под стражу. Только чудесное знамение, утверждает автор, помогло судье понять, кто такой в действительности Врвэр. Тем не менее судья обошелся с Врвэром милостиво, «ибо брат нечестивца своим княжеским достоинством и мужественной отвагой принадлежал к числу избранных и был лично известен царю». Затем Врвэра постигла небесная кара: он оказался жертвой проказы и умер, так и не отказавшись от ереси.

Как верный служитель церкви и как выразитель интересов господствующего класса Аристакэс питает к тондракитам острую ненависть. Аристакэс Ластивертци создавал свой труд в период, когда в памяти его современников еще не сгладилось впечатление от грозной вспышки классовой борьбы и от страшной резни, учиненной еретикам Григором Магистром. Однако наш автор совершенно умалчивает об этих событиях и, резко нарушая хронологическую последовательность своего изложения, обращается к отдельным эпизодам конца Х или начала XI столетия. «Мы сочли неуместным описать отвратительную деятельность еретиков... Слух не у каждого стоек, упоминание о многих прегрешениях увлекает внимающего и даже подталкивает его к подобным действиям», — весьма определенно излагает автор свою позицию. И одной лишь фразой он характеризует сущность секты: «Они не приемлют церковь и церковный чин, [не признают] ни крещения, ни великого и страшного таинства литургии, ни креста, ни поста» (стр. 127).

Таким образом, автор отвлекает внимание читателя от сравнительно недавних событий, связанных с движением, всячески стремится уберечь его от соблазна и включает в свое повествование местные предания чуть ли не столетней давности, которые преподносятся в соответствующем оформлении. Две главы, посвященные тондракитам, являются по существу не чем иным, как воинственной проповедью против «отвратительных», с точки зрения правоверного церковника, нравов еретиков.

Умышленно односторонний подход к оценке движения проявляется и в другом. Нам известно, что тондракитство было преимущественно народным движением. А о ком рассказывает наш автор? О знатной даме Хранойш, о сестрах Ахни и Камарай, владелицах деревень, об ишхане Врвэре (при этом становится известным, что брат Врвэра был близок царскому двору). Он говорит о судье, который с подозрительным милосердием отнесся к еретику. О зараженном нечестивым учением епископе Йакобе и «послушных его воле» иереях, причем взгляды их разделяют местные ишханы. Рассказывает он, наконец, об упоминаемом выше Кунцике, также принадлежавшем к духовному званию. Таким образом, обращаясь даже к ставшему уже далеким прошлому, автор всячески стремится внушить читателю, что тондракитство не могучее движение угнетенных низов, а всего лишь аристократическая ересь, которая находила немногочисленных приверженцев среди знати и духовенства. Но умалчивая о событиях, которые могли бы дать представление о действительном размахе движения, он как верный служитель церкви не считает себя вправе совершенно абстрагироваться от грозной опасности, исходящей от тондракитства. И, повествуя об этих Кунциках и Врвэрах, автор обретает возможность высказать свое отношение к секте вообще и настроить читателя в желанном для него направлении. Одновременно он как будто стремится показать, что если бы знать уберегла себя от скверны, то современникам Аристакэса не пришлось бы стать свидетелями вспышки классовой борьбы, потрясшей основы общества.

В период, когда тондракитство наносило церкви удар за ударом, Аристакэс выступает страстным проповедником религиозных идеалов и, стремясь в полной мере приобщить к ним читателя, часто вкрапливает в повествование красочные описания церковной обрядности. Вот как пишет он об анийских церквах: «Они своими стройными зданиями, пышными украшениями, неугасимым огнем лампад и светильников (их живой свет разливается в воздухе и дрожит, словно морские волны, когда те в спокойное время колеблет и сталкивает легкий ветерок) являли небесное зрелище. Сладкий дымок ладана, зажженного щедрыми дароносцами, был подобен цвету вишневых деревьев, которые растут на вершинах гор и вбирают [в себя] солнечные лучи. И какой язык в состоянии поведать об обитателях монастырей, о сладости песнопений и беспрерывных псалмопениях, о чтении божественных книг, о господних праздниках и почитании мучеников...» (стр. 79—80). Изложение его порой выливается в страстную молитву, что вполне согласуется с сугубо религиозным мышлением Аристакэса. Последнее обстоятельство и обусловило концепцию, положенную в основу сочинения, ибо к какой бы теме ни обращался Аристакэс Ластивертци, он в первую очередь — верный сын церкви.

Наш автор — историк общеармянский, в поле его зрения — судьба народа в целом, и это во многом определяет направленность философских экскурсов «Повествования». Идея единства армянского народа, которая в значительной степени была обусловлена жестокой необходимостью постоянной борьбы против иноземных поработителей, отражена уже в ранних памятниках армянской историографической литературы. В сочинении Аристакэса Ластивертци эта идея получила дальнейшее развитие. Этим помимо прочих обстоятельств определяется место «Повествования» среди многочисленных исторических трудов средневековой Армении.

Аристакэс Ластивертци жил в эпоху острой политической борьбы. Атмосфера этой борьбы — классовой и политической, усугубленная внешними факторами, и породила то тревожное настроение, которое свойственно сочинению Аристакэса.

По своим воззрениям Аристакэс — явный горожанин. Описанию жизни в деревнях он уделяет очень мало места, зато с удовольствием описывает богатства и кипучую жизнь Ани, Арцна, Карса, Мелитины и других городов. Каре, пишет он, с давних времен «был избавлен от бедствий, посему жители пребывали в безмятежности и богатели, накапливая щедроты моря и суши» (стр. 96). Арцн своим великолепием славился во всем мире. Ишханы Арцна, говорит автор, были человеколюбивы, судьи справедливы и неподкупны. Купцы строили церкви. Торговали честно. Прибыль, получаемая от ростовщичества, порицалась. Посему они и благоденствовали.

Но в той же главе XII, посвященной разграблению Арцна, он пишет, как ишханы уподобились разбойникам и обратились в рабов серебра. Судьи выносили решения за взятки и ради них попирали законы. Чрезмерные проценты стали обычным явлением. «Тот, кто обманывал другого, гордился своей сообразительностью, а кто грабил, заявлял: я могуч! Знатные обирали дома соседей-бедняков, вторгались в пределы их полей...» (стр. 91). Говоря о захвате Ани отрядами Алп-Арслана в 1064 г., Аристакэс восклицает: «Таков удел неправедных городов, которые обстраиваются ценой крови чужестранцев, процветают за счет пота бедняков, ростовщичеством и несправедливыми сделками укрепляют свои дома. Безжалостные к неимущим, они стремятся лишь к веселью и неге, не чуждаются грязных дел...» (стр. 129). Стяжательство стало характерной чертой эпохи, ему поддался даже католикос Петрос.

Как уже говорилось, исторический труд Аристакэса посвящен описанию постигших Армению ударов. В ритмическом прологе автор характеризует свою эпоху как время великих страданий:

С точки зрения Аристакэса все эти беды—неотвратимое возмездие за греховность человеческой природы:

Но Аристакэс не ограничивается этим толкованием возмездия за грехи, в той или иной мере свойственным всей христианской литературе. Как правильно подметил еще Манук Абегян[23], постигшие Армению бедствия Арисгакэс объясняет не греховностью человека вообще, но грехом, совершенным народом в целом:

Потому-то, заключает Аристакэс, нас смогли изгнать из нашего обиталища, надругавшись над нашей честью и потопив славу. Нашествие сельджуков явилось страшным, но справедливым ударом: «Мы не служили господу, так послужим чужестранцам, презрели страх божий — день за днем нас будет преследовать страх перед ними ... И [бог] не только вразумил нас за грехи наши, но с милосердием и состраданием вверг нас в горнило, дабы наставить на путь истинный и добрый» (стр. 135). И в последних строчках своего сочинения в полном соответствии с этими мыслями он объясняет назначение своего труда: «.. .мы все это изложили с целью,-чтобы, прочтя, вы узнали — грех был причиной всего постигшего нас. Чтобы взирая на нас, вы трепетали перед богом, дрожали от страха перед его могуществом. И своевременной исповедью и покаянием предупреждали [наказание], а не вызвали [возмездие], став его жертвой» (стр. 137).

Не видя исхода, он весь во власти глубокого пессимизма по поводу будущих судеб родного народа. Но, оставаясь в пределах теологического мышления, происходящие вокруг него явления Аристакэс рассматривал как творимые народом греховные деяния, а бедствия, постигшие Армению, воспринимал как возмездие за них.

В самом конце своего послесловия Аристакэс заявляет, что он обратился «к древним летописям, чтобы должным образом, приличествующими словами они наложили отпечаток на эту книгу, где достоверно собраны воедино события прошлого и настоящего». Речь идет не о литературных источниках «Повествования» (как могло бы показаться), а о сочинениях использованных в качестве образца. Письменные источники к которым прибегал Аристакэс, при разборе его сочинения установить довольно трудно. С уверенностью можно указать лишь на одного писателя, труд которого использовал Аристакэс. Это Стебанное Тарбнаци, по прозванию Асолик, автор скромной. по литературным достоинствам, но весьма насыщенной ценным фактическим материалом «Всеобщей истории», которая завершается смертью царя Гагика I[24]. Оттуда Аристакэс использовал факты, касающиеся смерти Давида Куропалата и прибытия императора Василия II в Тайк.

Обращаясь к политической истории Византии, Аристакэс, конечно, мог познакомиться с сочинениями греческих писателей, но о событиях в Армении он пишет на основании личных наблюдений, расспросов и т. д., во всяком случае как современник. Собственно говоря, его труд — это исторические мемуары о важнейших событиях истории Армении XI в. В них мы не найдем последовательного изложения, что характерно, например, для хронографии Матфея Эдесского или творения того же Асолика. При этом «Повествование» — не столько ученый труд, сколько назидательное сочинение, правда на обширной исторической основе. И хотя изложение его пестрит цитатами из священного писания, Аристакэс проводит четкую грань между изложением реальных событий и экскурсами назидательного характера и не раз прерывает себя фразами вроде: «Но обратимся к нашей истории». Сочинению Аристакэса присущи и художественные достоинства. Наш автор следует определенной традиции, сложившейся в армянской исторической литературе. Художественность изложения свойственна ряду памятников армянской историографии, в наибольшей степени—труду Елишэ, посвященному перипетиям борьбы армян против иранского владычества в 450—451 гг. Художественные достоинства «Повествования» должны были усиливать его дидактическое воздействие.

Произведению Аристакэса Ластивертци свойственны большая эмоциональная насыщенность и взволнованность. В нем, разумеется, много риторики; при описании избиений он пользуется одинаковыми литературными приемами, грешит трафаретными метафорами. Но многие страницы «Повествования» отличает образность речи, способная увлечь и современного читателя. Используя библейский образ, он, например, следующими словами рисует положение Армении после набега сельджуков: «... испила страна наша Армянская этого несмешанного вина и горько опьянела. Погрузилась в дремоту, утратила разум, испив все до конца. И лежит она на перекрестке всех дорог, обнаженная и обесчещенная, и попирают ее прохожие. Она покинула дом свой, удалилась от знакомых, отрешилась от семьи и родных, стала пленницей всех народов!» (стр. 87—88). Некоторые сравнения как будто выхвачены из реальной жизни: «И страна наша стала походить на поле, когда наступает время жатвы: вслед за косцами двигаются вязальщики, и они оставляют за собой лишь колоски и жнивье для пастьбы скота» (стр. 95). Нередко Аристакэс реалистически воспроизводит живую речь того или иного исторического лица. Аристакэса Ластивертци можно сравнить с талантливым средневековым миниатюристом: оба творят в рамках устойчивого канона, но природный дар позволяет им предельно использовать предоставленные возможности, чтобы создать волнующее художественное произведение.

Как и следовало ожидать, язык нашего памятника — грабар, древнеармянский литературный язык, наиболее ранний образец которого (Библия) восходит к началу V в. При всех своих богатейших возможностях в XI в. грабар переставал быть живым языком. Аристакэс в совершенстве владеет грабаром, но он не пурист, и в сочинении его бросаегся в глаза явное стремление примирить школьную каноничность литературного языка с эмоциями разговорной речи. Образный стиль «Повествования» обеспечивает ему достойное место среди лучших памятников армянской историографической прозы.

Труд Аристакэса Ластивертци впервые был издан мхитаристами в Венеции в 1844 г.[25]. В основу сводного текста были положены четыре рукописи XVIII или начала XIX в. Во время печатания издателям стала доступна еще одна рукопись, переписанная в 1824 г. и хранящаяся в Парижской национальной библиотеке[26]. Текст «Повествования» опубликован в обычной для мхитаристов того времени манере: описания рукописей отсутствуют, разночтения приводятся выборочно и сопровождаются неопределенными пометками вроде: «в двух рукописях», «так во всех рукописях» и т. п. Последующие издания — венецианское 1901 г. и тифлисское 1912 г. — воспроизводят первое. Таким образом, до недавнего времени в научном обиходе имелся единственный вариант сводного текста, подготовленный в середине прошлого века. С этого текста выполнен французский перевод Эвариста Прюдома[27] и новоармянский — Минаса Тэр-Петросянца[28].

В настоящее время методика публикаций, принятая мхитаристами в XIX в., устарела. Она вынуждала исследователя слепо верить изданному тексту и ограничивала возможности критики памятника, поскольку реконструкции и конъектуры уместны лишь после того, как исчерпаны данные рукописей. Что же касается нашего автора, то в литературе высказывались. сомнения, насколько изданный текст верно воспроизводит сочинение Аристакэса в его первоначальном виде[29]. Подобные соображения побудили автора этих строк в 1956—1958 гг. подготовить новый вариант компаративного текста «Повествования» Аристакэса Ластивертци с использованием девяти рукописей ереванского Матенадарана[30] и одной — Института народов Азии Академии наук СССР[31]; при этом, разумеется, был учтен и изданный текст с приведенными разночтениями. Изданию памятника предшествует текстологическое предисловие, в котором дается подробное описание использованных рукописей и их оценка. Основной текст реконструирован, т. е. он не совпадает с каким-либо рукописным вариантом, но воссоздан в пределах сохраненных рукописями чтений. В подстрочном аппарате даются все те разночтения, которые, по мнению издателя, внесены переписчиками. Этот метод в данном случае был оправдан тем, что рукописные редакции очень близки между собой и разнятся лишь в отдельных чтениях[32].

Сравнительно большое число использованных рукописей позволило внести в текст некоторые существенные коррективы. Ряд исправлений устраняет стилистические шероховатости первого издания. В целом же текстологический анализ показывает, что сочинение Аристакэса Ластивертци дошло до нас в достаточно близком подлиннику виде, и это позволяет с большей уверенностью делать выводы по поводу содержания этого памятника.

Труд Аристакэса Ластивертци был по достоинству оценен уже в конце XVIII в.[33] (хотя уже и средневековые авторы оценивали его весьма лестно) и с тех пор продолжает привлекать пристальное внимание арменистов. С появлением же французского перевода он широко вошел в международный научный оборот[34]. К «Повествованию» как историческому источнику обращаются и византиноведы и историки-востоковеды. Между тем французский перевод памятника (в котором опущены как пролог, так и послесловие автора) уже устарел, а в ряде случаев основан на неправильных чтениях. Кроме того, он был издан около столетия назад и давно стал библиографической редкостью. Поэтому издание нового русского перевода, выполненного с критического текста, представляется вполне оправданным.

Стремясь передать содержание подлинника с возможной точностью, переводчик тем не менее старался избегать рабского повторения периодов и конструкций, характерных для текста памятника, памятуя, что «Повествование» не только ученый труд, но и художественное произведение. Это же стремление обусловило и несколько архаичный язык перевода. Перевод «Повествования» выполнен по тексту нового издания, сочинение переведено полностью, за исключением религиозно-богословских экскурсов, которые лишены реального содержания и, являясь выражением литературной манеры средневековья, сами по себе для понимания авторского замысла нич.его не дают. Эти купюры обозначены в тексте многоточием, заключенным в квадратные скобки[35].

Переводы выдержек из Ветхого и Нового заветов в большинстве случаев заимствованы из русского издания Библии (М., 1956) и не претендуют на полное соответствие тем чтениям, которые использованы Аристакэсом. Последние могут представить интерес ддя критики армянской Библии, но лишь в том случае, если будут изучаться в подлиннике, почему мы и допустили известную вольность при их переводе.

Историко-филологический комментарий призван помочь читателю правильно понять текст памятника, и это обусловливает пределы использования литературы. Естественно, для анализа отраженных в «Повествовании» событий этот комментарий явно недостаточен[36]. Работа завершается указателями: имен, этно-географических названий и предметно-терминологическим.[37]