Повествование вардапета Аристакэса Ластиверци

IV /36/ О ПОСЛЕДНЕЙ БИТВЕ В ШЛПАЙ[113]

Император требовал у Гэорги три крепости с их дастакертами[114], [которые Гэорги незаконно отторг от удела Куропалата], и, находясь в Салкорай, [не раз] отправлял к нему послов. В любезных выражениях писал ему, мол, откажись от того, что не является твоим наследственным владением, пребывай в своем уделе с миром и не препятствуй мне следовать в Персию. Но Гэорги не соглашался, и тогда император отправил к нему Закарию, епископа Валаршакерта, о котором выше было вкратце упомянуто[115]. Закариа направился к Гэорги, убеждал его льстивыми речами, так что тот согласился и написал императору, что готов отдать ему требуемое. Закариа взял грамоту и радостно пустился в обратный путь. Но не успел он пройти расстояние, равное одному древнему переходу, и достичь пристанища, где намерен был остановиться, как его настигли гонцы с требованием вернуть грамоту, ибо тот безрассудный [Гэорги] пожалел о содеянном. Взяли письмо и вернулись обратно. Закариа же предстал перед императором и поведал о случившемся. Василий стал расспрашивать его о войсках Гэорги, об их военной выучке. Закариа ответил: «Ни у кого нет столь многочисленной рати, как у него, могущественной и готовой к бою!». Услышав это, император разгневался и вскричал: «Ты пришел от мятежников и запугиваешь меня!» И приказал препроводить его в Константинополь, добавив: «Оставайся там, пока я не приду к тебе как беглец!» А стражам приказал вырвать у него язык. Епископ был отправлен [в столицу] и более не вернулся на родину, оставался там до смертного дня./37/

После этого император покинул лагерь в Салкорай и направился к расположенной впереди местности под названием Шлпай. Об этом узнал Абхаз[116] и, пока ромеи только располагались лагерем и не успели еще укрепить его стенами, прибег вот к какой хитрости. Виднейшего из своих епископов отправил к императору послом, а сам с войсками последовал за ним, чтобы неожиданно напасть на противника и, устрашив его, обратить в бегство. Они неслись, обгоняя друг друга, и [двигались] не по правилам военного искусства, а как бы стремясь к добыче. И случилось с ними то же, что и некогда с моавитянами, когда во дни Иорама они напали на Израиль и были жестоко перебиты мечом.

Они дерзостно напали на врага на конях, обессиленных тяжелыми [всадниками], железным вооружением и долгими переходами. А бодрые ромейские отряды тотчас же окружили их и перебили бесчисленное множество, остальные вместе со своим царем обратились в бегство и добрались до абхазских укреплений. [Ромейские] войска преследовали и избивали их до самого захода солнца. А император отдал приказ собрать в одно место головы убитых и за каждую выдать принесшему по дахекану[117]. Ромеи кинулись повсюду искать убитых и складывать головы перед императором. Василий же приказал уложить их в кучи по дорогам — на страх и удивление зрителям.

После всего этого Гэорги впал в отчаяние и умолял императора о мире. Узнав об этом, Василий смилостивился и отправил такую грамоту: «Не думай, что, победив тебя, я потребую большего, чем прежде. Верни вотчину, отказанную мне Куропалатом, и выдай своего сына /38/ в качестве заложника, и тогда между нами воцарится мир!» Гэорги вынужден был согласиться, после чего император назначил в гаваре ишханов, которые поделили между собой дом за домом, деревню за деревней и агарак за агараком, как было прежде. Император Василий взял заложников и обещал вернуть их через три года. Затем он выступил с войсками, обогнул Армению, спустился в просторную долину Хера[118] и, став там лагерем, приказал солдатам вырубить окружавшие город деревья. Тогда ишхан города стал умолять, чтобы ему [разрешили] почтить императора данью и признать его власть.

Пока Василий пребывал в раздумье, а вся Персия была охвачена страхом и трепетом и умоляла о пощаде, на небесах неожиданно сгустились тучи и на землю хлынули потоки дождя. Затем подул северный колючий ветер, который обратил дождь в град, снег и лед, и осадки густо покрыли землю. Ведь время года было такое — зима приближалась. Снегопад продолжался, мороз усиливался, табуны коней и мулов цепенели от стужи и не могли двигаться. От лютого холода у пеших воинов отваливались, словно пораженные огнем, пальцы на ногах и руках. Канаты и шесты шатров от страшного мороза примерзали к земле, да там и оставались. Мне представляется, что это было возмездие за беспощадный меч, поднятый на христиан. Хотя они терпели за грехи, но ромеям следовало умилосердиться, как сказал господь вавилонянам: «Я предал /39/ народ мой в руки твои, а ты не оказала им милосердия»[119]. Посему их наказала злая стужа — не на высоких горах, но на низкой равнине, среди теплых [обычно] мест, на виду своих врагов. Так и при Моисее Египет побили град и иней, что несвойственно природе этой страны, почему и варварам стало очевидно, что с ними сражается десница всемогущего. При этих обстоятельствах ромеи, которые не утратили сил, вместе со своим царем верхом на конях, позабыв об имуществе, преследуемые стужей, как противником, потянулись в гавар Арцрунидов[120]. Когда горожане заметили это, они предприняли неожиданную атаку и с восторгом накинулись на [оставленное добро]. Взяли добычу — коней и мулов, шатры и прочее снаряжение, о котором не смогли позаботиться угнетенные стужей [ромеи]. Оскорбление, нанесенное грабителями, воочию убедило императора, что только рука господня могла вручить ему Грузию, как говорится в Книге царств: «Не силой своей крепок человек, господь ослабляет противника»[121].

После многих переходов император с войском прибыл в свою столицу Константинополь, а через три месяца отпустил сына Апхаза[122] с богатыми дарами, сам же впал в смертельную горячку.

Константин, его родной брат и соправитель, был [в это время] в Никейской области; император приказал отправить гонцов, дабы он поспешил к нему. А те, что должны были доставить приказ императора, на словах согласились, [на самом же деле] спрятали его у себя, /40/ ибо не желали, чтобы царствовал Константин. Лишь после долгих и настойчивых расспросов император распознал их коварство и приказал служителям: «Подайте мне коня!» Встал с ложа, сел верхом, выехал из дворца и показался горожанам. При виде его многие в ужасе скрылись в темноте своих жилищ. Тем временем гонцы отправились за Константином и спешно доставили его [во дворец]. Увидев брата, император возложил на голову его царский венец и завещал, как Давид Соломону: смутьянов в империи и тех, кто не желал, чтобы Константин царствовал над ними, лишать жизни. Но не [прибавил], как Давид, мол, преследуй их, лишь [имея на то] причину. Сам же вернулся на свое ложе, ослабел и через два дня скончался. Правил же он 50 лет.

В день его смерти было чудесное небесное знамение. В тот вечер, когда он испустил дух, разверзлось небо и неожиданно выбилось сверкающее пламя. И все видевшие говорили: это предсказывает смерть императору.