Повествование вардапета Аристакэса Ластиверци

XVII /95/ КОНЕЦ ЦАРСТВОВАНИЯ МОНОМАХА

Блаженный и божественный Соломон пишет, что «правый царь утверждает землю, а попирающий законы разоряет ее »[299] При Мономахе мы оказались очевидцами того же самого. Царям положено заботиться о мире и благоденствии в государстве так же, как и сам бог печется о всех [земных] созданиях. Этот же был не таков. Он всецело отдался яствам и питью и лишь умножал нечистоты. А богатства, собранные в качестве налога со всех стран, которые он должен был раздавать всадникам, дабы увеличить конное войско, призванное отражать врагов и победой над неприятелем обеспечивать стране мир (как то делал Василий на протяжении 50 лет своего царствования, когда никакой враг не решался вступить в его страну), — эти богатства Мономах тратил на блудниц и ничуть не тревожился о разорении страны. Был он столь распутен и питал такую страсть к непотребным женщинам, что не насыщался жительницами Константинополя, а требовал доставлять ему женщин из дальних стран и весь день проводил с ними. Посему враги осмелели, как голодные волки, которые безжалостно пожирают стадо, оставленное без присмотра, и при нем произошло всеобщее побоище христиан, идущее и с востока, и с запада, как в немногих словах мы изложили выше.

Так-то он прожил жизнь и скончался. Правил же он 13 лет[300] и к чему-либо достойному доброй памяти причастным не оказался. А дочь императора Константина Феодора[301] вступила во владение империей, словно то была ее собственная наследственная вотчина, так что /96/ никто не осмелился выступить против нее. Султан тачиков[302] отправил к ней послов и составил грамоту следующего содержания: «Либо верни мне города и гавары, отторгнутые от тачиков твоими предками, либо ежедневно уплачивай по тысяче дахеканов». Она же послала ему белых коней и мулов, множество драгоценностей и порфировые одеяния[303]. Султан, казалось, принял дары [с удовлетворением], но того, кто их доставил, удержал при себе и с ним же направился в Вавилонию[304]. То был 504 год нашего счисления[305].

В тот же год именем султана в Армению вступило персидское войско; говорят, впрочем, что это были воины Апусуара, зятя армянского царя Ашота, который владел Двином и Гандзаком[306]. Их грабежи заставили людей оставить насиженные места, они стремились собраться в Ани, но не всем удалось войти в город, ибо наступил вечер и городские ворота заперли. Персидский же отряд шел всю ночь и сумел овладеть воротами. Они произвели страшное избиение, и некому было прийти на помощь, Взяли добычу и пленных и вернулись в свою страну.

А в Тарбне ишханом гавара был Феодор, сын Ахарона[307], которого персы на своем языке звали Аваном вследствие нехватки письмен[308]. И вот из Туркастана к нему прибыл отряд, воины которого согласились подчиниться ему и выказать свою верность. Они вторглись в гавар Хлата[309], взяли большую добычу и доставили в Тарбн. А войска, сосредоточенные в Персии и Туркастане, направили к Феодору [послов], мол, выдай нам мятежников или мы полоним всю твою страну. Он отказался, тогда они сразились дважды или трижды. Ишхан проявил великую храбрость, но затем его тяжело ранили и через несколько дней он умер. Кончина его достойна горького сожаления — /97/ юношеским станом и прекрасной внешностью он напоминал пророка Давида, храбростью превосходил многих, а скончался безвременно.

Когда наступила зима, в праздник богоявления, войско нечестивцев под покровом ночи подошло к гюлакалаку[310], который зовется Манкан Гом[311]. Жителей захватили врасплох: они служили всенощную; предали всех мечу и перебили так же, как и население близлежащих деревень и агараков. Взяли пленных и добычу и направились к деревне Арацани[312], куда и намеревались идти. Добычу вынесли на лед, [туда же выгнали] пленных, но лед неожиданно треснул и поглотил все, что было на нем. Сколь же горек мой рассказ, достойный слез! [...] И если все это постигло нас за грехи наши, то мы несчастнее всех [на свете]. Все человечество пребывает в мире, мы же пленены, перебиты, лишены крова и нашего добра.

Помимо княжества [Давита] Куропалата и территорий, подвластных ромеям, в Армении были четыре царских престола[313]. Была великая патриаршая власть, вызывающая зависть среди всех народов. Правдивые вардапеты, подобные наставникам древности, проникшие в глубины науки, — их речи усмиряли фаланги еретиков, которые скрывались в подземелье и не решались проникнуть в паству верующих. Их отвергал сам привратник, который знал своих и был признан ими. Церкви были похожи на невест, украшенных со всей роскошью для услаждения желаний бессмертного жениха. А новорожденные младенцы из непорочного чрева матери нашей Сарры были подобны голубиным птенцам, они сбивались в стайки и в полный голос напевали ангельские мотивы.

Вот оно, горькое возмездие, постигшее нас, неутешных! Где царские престолы? Их нет, их не видно. Где многочисленные, как густая туча, воины, которые, подобно вешним цветам сверкают перед нами разноцветными одеяниями? Их нет, их не видно. Где великий и чудесный престол патриарший, который блаженный муж божий, великий Григорий, утвердил на апостольском престоле, после того как, оказавшись в яме, 15 лет подвергался тяжким испытаниям? Сегодня он пуст, его никто не занимает, /99/ он лишен украшений, покрылся пылью и зарос паутиной, а наследник его удалился на чужбину и пребывает там пленником. Смолкла проповедь вардапетов, а еретики, изгнанные их богословскими речами и православной верой, которые, как мыши, скрывались в своих норах, ныне обратились во львов. Они бесстрашно, с разверстыми пастями вылезают из своих логовищ — кого бы поглотить из невинных душ! Что же сказать о церкви, которая в прошлом была украшена так пристойно, плодовитая и блаженная, она бы и пророка восхитила — сегодня посрамлена, лишена убранства, утратила всю красоту, словно бездетная вдова, лишенная великолепия и почестей, сидящая безутешно в лохмотьях. То же самое и здесь. Факелы померкли, огонь погас, перестали дымиться ладан и благовония, венец божественного алтаря покрыт пылью и пеплом. [Вскормленные] же церковью чада, которые [некогда] с грифельными досками в руках распевали в стенах ее песни Давидовы, [ныне] у дьявольского логова, которое зовется мечетью, пляшут, познавая магометанское учение. А скромные и целомудренные женщины, соглашавшиеся на замужество лишь после долгих уговоров, ныне отдались беспутству и развратному соитию.

Но если все, что мы поведали, постигло нас за наши прегрешения, воззовите к небесам, ко всему, что в них и на них! Воззовите к земле и находящимся на ней живым существам! Воззовите к горам и холмам, деревьям и густым лесам, пусть рыдая оплакивают нашу гибель! [...]