Правая сторона

8

Очередь в бухгалтерии подвигалась медленно, но никто не роптал: дело денежное. Мужики с почтением глядели на Трофимыча, на его круглые, в железной оправе очки, в которых он напоминал сову.

Трофимыч подозрительно долгим взглядом окидывал очередного, будто видел впервые, и начинал искать фамилию в ведомости. Тот замирал перед столом: вдруг да пропустили — бывают случайности, и облегченно улыбался, когда желтый ноготь приклеивался к графе. Нашел-таки…

Трофимыч отсчитал деньги, подал Артему.

— Но, беги к Фросе, — смеялись мужики.

— А зачем ему? — поинтересовался Трофимыч.

— Знамо, зачем. За пузырьком.

— Ему еще рано. Ох, охламоны, охламоны… Так… Зуев… — по-совиному глянул Трофимыч на Лариона, уже нависшего над столом. — Зуев… — черкнул ногтем под фамилией и поставил птичку.

Ларион взял со стола обгрызенную ученическую ручку, нетерпеливо потянулся к ведомости, щерился мужикам.

— Стой, не расписывайся, — остановил Трофимыч. — Где баба?

— Какая баба? — Ларион торопливо склонился над ведомостью, искал, где расписаться, но Трофимыч тянул ее из-под руки.

— Твоя, не моя же.

— На што она тебе?

— Еще спрашивает. Будто и на самом деле ничего не знает. Ну, артист! Дак ведь она ходила к директору, чтобы деньги заместо тебя ей выдавали. А то, говорит, у Фроси оставляешь.

— Да ты что, Трофимыч! — моторист размахивал руками, вертел кудлатой головой, искал у мужиков защиты.

— Я — ничего. Веди бабу. Или к директору шагай. Разрешит — выдам.

Мужики, стоявшие за спиной, и те, что сидели на стульях возле стен и толпились в дверях, сочувственно посмеивались, но вступиться за Лариона не торопились.

— Иди, Ларион, не мешай. Кто там следующий?

Следующим был Анисим. Трофимыч почтительно поглядел на него снизу вверх и даже сам подал ему ручку. Еще бы, во-первых, художник, а во-вторых, собою мужик видный — огромный, со смоляной бородой, степенный, в нем чувствуется спокойная сила.

К нему тут же пристал Ларион.

— Дай пятерку, Анисим. Опосля отдам.

— На что? — Анисим глядел на него снисходительно, как на малое неразумное дитя, и деньги прятать не спешил.

— Какая тебе разница… Сказал ведь, нынче отдам.

— Хочет конфеток бабе купить, — подсказывали мужики, смеясь.

— Но-о, — ухмылялся Ларион. — Шоколаду. Она до сладкого охочая.

— Жидкого?

— Да хоть бы и жидкого. Оба мы с тобой деньги транжирим. Я на водку, а ты на краски. Все равно переводим.

— Ладно, — согласился Анисим. — Дам на шоколадку. Но ежели жидкого купишь — смотри… — Тут Анисим увидел Матвея, отозвал его в сторону: — Матвей Матвеич, отпусти до завтра. В Ключи, сказывают, краски подвезли. Я бы белил да ультрамарину взял.

— Выставку-то скоро откроешь?

— Да какую там выставку… — смутился Анисим.

— Самую настоящую. А что, в клубе, честь по чести. Плотников попросим рамки сделать. Таблички напишем. Чтобы как у людей. Ты подумай-ка над этим.

— Можно, — гудел Анисим. — Вот закончу одну штуку и займусь.

— Ну, плыви, плыви, — разрешил Матвей.

Артем вышел на улицу, повернул к магазину. Деньги, казалось, шевелились в кармане, подталкивали, не давали никуда свернуть. Сейчас он рассчитается с Фросей за продукты и купит материалу на шторы. А то вдруг снова зайдет к нему Рита, а у него — пожелтевшие газеты на окнах. Ему захотелось украсить свою комнату, чтобы там было уютно и нарядно, специально для Риты. Он почему-то верил, что она еще придет к нему, и от этой мысли частило сердце.

В магазине полно народу. Женщины плотно обступили прилавок. В обычные дни их не видать — вроде женщин в селе нет, одни мужики. А тут — вон их сколько, не подступишься.

В глазах у Артема рябило от рулонов материала. Он понимал, что надо брать не какой попало, но копаться в этих цветастых ворохах было совестно. И он, придав лицу равнодушное выражение, оглядывал выложенные на полках куски материи. Наконец приметил один рулон: ромашки по желтому полю. Чем плохо? И свежо, и нарядно.

— Фрося, отрежь вот этого десять метров, — безразличным голосом попросил он.

Пожилая Фрося — так к ней обращались и старые, и малые — на мужские голоса отзывалась быстрее. Женщины больше смотрят, прицениваются, чем покупают. Мужики — решительнее.

— На шторы, че ли? — только и спросила Артема.

— Но-о, — ответил по-местному протяжно.

— Соображалка работает, — похвалила продавщица. Отмерила деревянным метром, надрезала край ножницами и рывком отделила кусок от рулона.

— Вот это мужик! — восхитились женщины. — Сразу видать: хозяйственный. Не чета нашим охламоном. Им лишь бы бельмы залить, а там хоть трава не расти.

Кто-то толкнул Артема в бок. Лез Ларион, тянул через головы смятую пятерку.

— Скорей, Фрося, — кричал дурашливо. — Терпеть силов нет!

— Без нее еще никто не помирал, — сухо ответила Фрося, чтобы женщины не подумали, будто потакает мужикам. С брезгливой гримасой нагнулась, взяла из ящика бутылку, подала.

— Заждалась, поди? — Ларион, как ребенка, взял на руки бутылку, покачивая, гладил горлышко.

— Тьфу, язви тебя, — плевались женщины. — Ни стыда у этих мужиков, ни совести.

Артем повел глазами по прилавку, примериваясь что бы еще купить, и вдруг стыдливо опустил глаза. С краю стояла Рита, окруженная женщинами. Поднесла к плечам ночную рубашку с кружевом. Заметила Артема и как укололась.

— Глазастый, дьявол, — беззлобно смеялись женщины.

Он смутился и вышел.

На полянке перед крыльцом щупленькая жена Лариона тянула мужа за рукав, но он уперся, прижимая к груди бутылку. Жена не могла стащить его с места, тыкала его в бок маленькими острыми кулачками, чуть не плача.

Было душно. Взбитая сапогами, в воздухе висела пыль, не опускалась и не поднималась. Солнце застряло на одном месте, день тянулся медленно, словно и для него праздник: за отработанное получено, и торопиться некуда.

И чужеродным, словно соринка в глазу, казался в выгоревшем полусонном небе вывернувшийся из-за горы вертолет. Блеснув стеклами кабины, он, снижаясь, перечеркнул улицу быстрой тенью и завис над поскотиной, взвихрив пыль выше берез.

Артем задумчиво стоял возле магазина со свертком под мышкой. С появлением вертолета оживился: вдруг на борту, в брезентовом, заляпанном сургучовыми печатями мешке, письмо из дому, от матери. Как она там? Не случилось ли чего?

Рита выскочила из магазина и бегом — к поскотине. Принимать почту. Артем сел на крыльцо, ждал ее возвращения…

Она возвращалась не спеша, перекладывала письма из руки в руку — разглядывала адреса на конвертах. Увидела Артема. Удивленно вскинула глаза.

— Ты чего как сиротка?

— Тебя жду.

Склонила голову набок, рассматривала его, словно раздумывая над его словами. Прядка светлых волос упала на глаза. Ловко сдула ее.

— А-а, ты письмо ждешь.

— Жду, — признался он.

— Нету тебе, Артюша, — даже искать в пачке не стала. Что же, значит, дома порядок. — Ты расстроился? Хочешь, я напишу тебе? Нежное-нежное…

Подошел Иван с хозяйственной сумкой, и Рита побежала в магазин — письма раздать и купить что не успела.

— Не обедал еще? — спросил Иван.

— Не хочу, — бодро соврал Артем.

— Врешь, глаза у тебя голодные.

Взял за локоть, потащил с собой.