Правая сторона

21

Иван сидел хмурый. Скоро начинался осенний учет зверя по заповеднику, и он должен подготовить инструкции для лесников и обходчиков, составить план учета лесничества. Дел было много, а работа на ум не шла. Тамара уже собралась ехать, надо сегодня отправлять ее в Ключи, к самолету, следующий будет только через два дня, а погода портится. «Дозор» в Ключи сегодня не шел, и Рытов собирался уже пойти к Матвею, попросить у него моторку, но в это время вызвали к директору.

«Одно к одному», — подумал устало и поднялся. Клубковских соболей прихватил с собой. Так и вошел со свертком, будто шел взятку предложить.

Глухов, против ожидания, встретил довольно приветливо. Усадил на диван и сам опустился рядом, готовясь, видимо, к долгому душевному разговору. Сдержанно улыбался.

— Как будем дальше жить, Рытов?

Иван сделал вид, что не понял.

— Как сосуществовать будем? — уточнил Глухов, внимательно рассматривая лесничего. — Сколько мы работаем, а общего языка не находим. В таких случаях обычно расстаются.

— У меня тут родина. Я отсюда уезжать не собираюсь, — дрогнувшим голосом сказал Иван.

— Место рождения еще ни о чем не говорит, — мягко возразил директор. Он все разглядывал собеседника в упор, и его синие глаза были ясны, спокойны. — Вы человек взрослый. Поймите сами: люди разболтаны, мне очень трудно с ними, а вы, лесничий, вместо того чтобы помочь, мешаете. Восстанавливаете против меня людей… Я долго к вам присматривался. Человек вы неглупый, тайгу знаете. Поэтому и терплю вас. Другой бы давно от вас всякими правдами и неправдами освободился.

— Я не понимаю, о чем вы говорите?

Глухов досадливо отмахнулся.

— Почему вы все делаете наперекор?

— Далеко не все. — Иван прямо глянул в холодноватые глаза. — Но, если хотите откровенно…

— Откровенно, конечно.

— Тогда скажите, долго вы рассчитываете быть в Полуденном? Я понимаю, вопрос нескромный…

— Да, странный вопрос.

— Возможно, и неприличный, но, по-моему, существенный. Вы действуете так, будто приехали на время, полагаетесь лишь на себя, другим не доверяете, даже мне, лесничему. Вот хотя бы с Клубковым. Все провернули за моей спиной.

— Боялся, помешаете. Он браконьер, и мы его выселим обязательно, чего бы это ни стоило, — сухощавое лицо Глухова затвердело. — Вы, как я слышал, родственники.

— Волк с собакой тоже родственники.

— Какие там у вас отношения, не мое дело. Вообще-то я, откровенно говоря, удивился, что вы вели себя с ним как положено. Это в какой-то мере делает вам честь.

— Ну вот, видите, удивились! Значит, вы были уверены, что я поступлю иначе? А потом — зачем это перегораживание реки…

— Кто вам об этом сказал?

— Неважно.

— Для меня важно.

— Дмитрий Иванович, пусть браконьер, но перегораживание — штука нечестная. Не так надо.

— А он честно поступает, сам Клубков?

— Но ведь мы-то не браконьеры. Мы по другим законам живем. Зачем нам равняться на Клубкова. Вы не подумайте, что защищаю. У меня с ним свои счеты. Вот! — вытряхнул из свертка соболей. — Моей жене преподнес, чтобы повлияла.

Глухов острыми глазами оглядел шкурки, подержал на ладони, словно взвешивая, и положил в стол.

— Сегодня же напишите мне докладную. — Прошелся по кабинету, о чем-то раздумывая. — Однако разговор сейчас не о Клубкове, а о вас. Что вы за номер выкинули на пожаре? Потащили Стригунова черт знает куда. От вертолета отказывались. Как это понимать?

— Там же лошадь была. А Стригунова никто не тащил. Он сам со мной пошел. Он у нас тут человеком станет. Это точно.

— А если бы задохнулись? Лошадь мы списали, а людей списать не просто. Мне бы и отвечать пришлось.

— Да и с пожаром, Дмитрий Иванович, мы бы управились побыстрее, если б вы прислушались к нашим рекомендациям на собрании. Людей-то больше послали, чем договаривались…

— Ладно, Рытов, — устало проговорил Глухов. — Я вас пригласил не затем, чтобы препираться. Я чего хочу добиться? Я хочу, чтобы лесничий понимал директора, а директор — лесничего. Тогда нам обоим будет легко. Вообще-то мы бы могли с вами жить неплохо… Очень неплохо. Я даже на вашу возню с питомником смотрел бы сквозь пальцы… Но тогда и вы должны меня поддерживать во всем.

— Насчет перегораживания Сельги я никак не мог поддержать. И сейчас против этого. С браконьерами бороться надо не такими методами. Не браконьерскими.

Дмитрий Иванович поднялся с дивана, стал ходить от окна к двери. Слова лесничего его сильно задели. В другое время он не стал бы рассусоливать, поставил бы Рытова на место, чтобы не зарывался.

Но тут только поморщился.

— Тяжелый вы человек, Рытов, — сказал директор холодно. — Очень тяжелый. В прошлый раз вы заварили эту кашу с сенными деньгами. Я уступил, а потом, откровенно говоря, пожалел. Если мы будем такими щедрыми, рабочие нам на голову сядут. Они шаг шагнут, а им за это плати. Куда годится… А вы потакаете. Чего добиваетесь? Чтобы лесники сказали: «Ах, какой хороший у нас лесничий?» Заступничек…

— Я по справедливости.

— А я, значит, эксплуататор? Нехороший человек, так, что ли? Я те деньги хотел на личные нужды истратить? Неладно у нас получается, Иван Прокопьевич… Очень неладно… — Глухов снова сел на диван, устало потер виски. — У меня, Рытов, опыта побольше вашего. Запомните одно: никогда не подлаживайтесь под людей. Над добрыми они сами смеются. С ними надо строго. Строгих, может, и не любят, но уважают. А с рудником… Кто знал, что случится этот проклятый пожар. Да-да, вы говорили, но ведь это стихия. Вы и сами не могли знать точно. Впрочем, это уже прошлое. Надо думать о том, что есть сейчас. А сейчас у меня к вам интересное предложение. Можно сказать — приятное предложение.

Иван насторожился. Приятного-то как раз он и не ожидал тут услышать.

— Вы ведь знаете, товарищ тут у нас гостит. Из области… — начал мягко Дмитрий Иванович.

— Знаю, — кивнул Иван. — Видел его. Он что, заповедником интересуется?

— Да как вам сказать… Встретил его в райкоме, пригласил. Пусть, думаю, посмотрит.

— Ну и как ему у нас, нравится?

— Тут кому не понравится, — сказал Дмитрий Иванович и, видя, что хмурое лицо лесничего несколько прояснилось, продолжал, улыбаясь: — Кстати, вы заметили в тот раз, на выставке, с каким интересом он разглядывал марала на картине Спирина? Городской человек, необычно все наше для него. И вот, знаете, что я подумал тогда? А не показать ли ему настоящего марала? Живого? На реве? Ведь это же разные совсем вещи: на картинке и в натуре, на природе. На всю жизнь память будет.

— Это точно, — согласился Иван.

— Я даже подумал, — продолжал директор, воодушевляясь, — а не устроить ли ему охоту на марала? Человек он с положением. При нашей бедности, это, знаете…

— Знать-то знаю, но где? У нас же заповедник. Может, на той стороне организовать? Достанем лицензию в районном охотобществе, и все будет нормально.

Дмитрий Иванович поморщился.

— Хороши хозяева. Приглашают к соседям поохотиться. Там не наша сторона, да и зверь распуган. Кордонов нет. Ни переночевать, ни чего тебе. Нет, это отпадает. Уж лучше у нас это сделать. Имеем мы право убить зверя для науки? Имеем. Вот и используем это право. Пожертвуем одного марала для хорошего человека — не обеднеем. А из шкуры — чучело сделаем. Поставим где-нибудь. А то не видать, что наша контора к зверям отношение имеет.

— Право-то у нас такое есть, — сказал Иван в раздумье. — Но ведь для науки. А у нас еще и научных работников нет.

— Нет, так будут, — заметил Дмитрий Иванович. — Скоро будут. Это, Иван Прокопьевич, не загвоздка. Это все в наших руках.

— В наших-то в наших, да все равно нехорошо получается, Дмитрий Иванович. Лесники на это дело косо посмотрят. Знают одно: в заповеднике выстрелов не должно быть. Зверь только-только начал привыкать к тишине.

— С лесниками я как-нибудь сам разберусь. А вас я хотел дударем к Павлу Васильевичу определить.

— Ну, дудари и кроме меня найдутся. Тут они, считайте, через одного. Любого берите — не ошибетесь.

— Знаю, знаю… Но, говорят, вы — лучший из всех.

— Кто так говорит? — Ивану это польстило.

— Люди. Кто же еще. Матвей Матвеич, к примеру. Кстати, Иван Прокопьевич, тут еще такая деталь есть. Павел Васильевич посмотрел, как мы бедствуем, и пообещал нам посодействовать кое в чем. Возможности у него есть. Катеришко обещал из пароходства. Не новый, списанный, но мы его приведем в божеский вид… Только вы не подумайте плохо, — Глухов предостерегающе поднял палец. — Павел Васильевич без всякой корысти. Ну, а нам неблагодарными просто грех остаться.

Иван слушал уже заинтересованно. Еще бы, с таким трудом на неприспособленном «Дозоре» возили из Ключей продукты в Полуденное и по кордонам. Да и много ли на «Дозор» погрузишь? Десять ящиков, две-три бочки с горючим, и все. А волна северянки зла. Того и гляди, полетят эти ящики и бочки за борт. Второй катер здорово бы помог. Один из них можно приспособить для перевозки продуктов, другой останется разъездным.

— Заманчиво, — кивнул Иван. — Я, пожалуй, соглашусь.

— Я верил, что мы договоримся, — облегченно вздохнул Дмитрий Иванович и посветлел, приветливо глядел на Ивана. — Как вы смотрите, если это дело провернуть на Черном мысе?

— Там же гарь.

— С другой стороны кордона. В соседнем ущелье. Я уж с Кугушевым на эту тему говорил. Место, по-моему, удобное.

Иван написал докладную о соболях. Глухов прочитал ее, положил к соболям, в стол. Проводил Ивана до двери. Спросил, прощаясь:

— Кугушев не подведет? Вообще-то он неплохое впечатление оставляет. Но я его мало знаю еще, а гость, сами понимаете… Не выкинет чего-нибудь Кугушев? Приветливый он?

— Приветливый. Хорошо встретит, — успокоил директора Иван. — В чем другом, а в этом у вас сомнений не должно быть.

Иван вышел на улицу, задумался: «И чего он так старательно сватал меня в дудари? Или в самом деле хочет наладить отношения?»

Пока он сидел у директора, прошел слабенький дождь. Опустошенные тучки разрозненно висели над селом, помаленьку рассасывались. По омытой низкой травке к озеру бежали гуси, суматошно крича и размахивая крыльями.

Стоял возле крыльца и гадал: правильно поступил или неправильно? С одной стороны, кажется, ничего страшного в этой охоте нет. Ну, убьет приезжий товарищ марала для «научных целей». Что из этого? Если кто и запротестует, Глухов как-нибудь вывернется. Да и второй катер для заповедника — штука необходимая. С другой стороны, — вот тут-то и скребло сердце — от охоты этой вред будет и ему, как лесничему, и другим лесникам. Вот уж Клубков-то позлорадствует.

Размышляя о новой заботе, свалившейся на него нежданно, Иван даже забыл, что хотел зайти к Матвею насчет моторки, и повернул было обратно, да увидел Артема — тот шел дальней тропкой к озеру с бензиновым баком в руке. Куда-то плыть собирается. Не иначе.

Пошел тоже к причалу.

— Далеко собрался, Артем?

— В Ключи на почту. «Дозор» сегодня никуда не плывет, Ларион с трактором возится, а директору надо срочно письма отправить.

— Нас с Тамарой до Ключей возьми.

— Какой разговор, — весело говорил Артем, ловко навешивая мотор. — А что там по магазинам хотите?

Иван грустно усмехнулся:

— Какие уж магазины… Тамару на самолет посадить надо. Решили зиму врозь пожить. Разобраться. Возможно ли наше дальнейшее сосуществование, — помянул директорское выражение.

Артем опустил бачок на дно лодки, подсоединил шланг к мотору, приблизился к Ивану, заглядывая ему в лицо. Знал, что у лесничего с женой неладно, да что там знал, сам видел в тот раз, и все равно не верилось, что так просто может все разрушиться. А вдруг да шутит Иван? Вот сейчас лукаво засмеется, и все станет на свое место.

Но Иван не смеялся. Смотрел на другой берег, на синюю Громотуху, окутанную облаками, и глаза у него были скорбные и опустошенные. В них затаилась боль. И Артем понял, что это — правда.

— Не повезу, — сказал он трудным голосом. — Не могу я, никак не могу, Иван. Ты меня прости, но не могу… Да ты не торопись…

— Так-так… — протянул лесничий. — Ладно…

— Ты на меня не обижайся. Я для тебя что хочешь сделаю. Но вот это… Чтобы ты потом вспоминал меня как разлучника…

— Не дури, Артем. Тут у нас полная договоренность. Пусть перезимует у матери. А то старики говорят, зима будет суровая.

Помолчали. В высоком небе летели гуси. Им снизу откликались домашние и хлопали крыльями, просились в небо, в котором им никогда не быть.

Иван сходил за Тамарой. Она пришла в зеленом блестящем плаще, в светлых, с бантами, туфлях, и казалась незнакомой. С Артемом поздоровалась тихим, бесцветным голосом и отвернулась. А может, ей было неловко?

Иван поставил чемодан в лодку, посадил на скамейку жену.

— Ты не провожай меня, — вдруг сказала Тамара.

— Почему? — остро глянул на нее Иван.

— Побудь с Аликом. А то вернешься поздно.

— Что же… Ладно, — нехотя согласился он. — А знаешь, это даже лучше. Я здесь тебя провожу, здесь потом и встречу. Неожиданно. Хорошо?

Артем засуетился, хлопнул себя по карману, сказал, что надо сходить за сигаретами. Иван остановил его.

— Возьми мои, до Ключей хватит, — и налег на лодку, отталкивая ее от берега.

Тамара вцепилась побелевшими тонкими пальцами в края бортов, испуганно смотрела на воду. Артем сел на свое место и возился с мотором, все медлил.

— Заводи, чего ждешь! — как-то очень уж весело и нетерпеливо крикнул ему Иван и присел на круглый валун.

— Вы хоть попрощайтесь! — не вытерпел Артем.

— Не люблю длинных расставаний, — неестественно веселым голосом кричал Иван с берега.

— До свиданья, Ваня, — сказала Тамара дрогнувшим голосом.

— Ну, давай! — бросил тот не то ей, не то помощнику.

Артем дернул стартер. Мотор загудел, задрожал, обрастая синеватым дымом. Лодка ходко рванулась вперед, сразу оставила далеко позади и дым, и Ивана, который резко встал с камня и пошел по берегу вслед за ними.