Правая сторона

18

Ларион так и сяк пристраивался у двери, заглядывая в узкую щель. Ничего не увидел. Покрутился у окна — занавешено изнутри шторами. Мостился-мостился, пытаясь заглянуть в щелку, уронил в пыль свою морскую фуражку.

— Живой он там? — спрашивали мужики.

— Вроде живой. Слыхать, как половицы скрипят, — ухмылялся Ларион, очищая рукавом белой рубашки испачканную тулью фуражки. — А что, мужики, пускать-то он как будет, за так или за бутылку?

— А это ты у него спроси, — откликались мужики, принимая игру. — Постучи шибче в дверь и спроси.

— Ну его к шутам, пуганет еще, — Ларион дурашливо отмахивался, отходя от двери — потешал публику…

Люди приходили семьями, празднично одетые. Щелкали кедровые орехи, шутили и смеялись. Настроение у них было приподнятое, и понятно: выставка картин для Полуденного — диковина.

Артем постоял в весело гудящей толпе, попытался отыскать глазами Риту, ко не увидел ее. В последнее время она избегала с ним встреч, и он подумал, что она и сюда, на выставку, может не прийти.

У него и до этого было пасмурно на душе, а тут еще горше стало. Не забавляло его ни веселое кривляние Лариона, ни шутки мужиков.

Он медленно побрел к берегу. Издали поглядел на лодку, в которой когда-то сидели с Ритой. Лодка сиротливо чернела на белом песке, и он отвернулся.

Мимо плыл леспромхозовский теплоход, возвращался в Ключи откуда-то с верховья. Не очень далеко плыл от берега. Капитан и механик, высунувшись из рубки, глазели на Полуденное, не могли понять, что такое там сегодня происходит. Белый бурун тянулся за теплоходом, холодно сверкал на солнце.

И вдруг Артем представил себя на теплоходе. Он одиноко стоит на пустынной палубе и тоже смотрит на Полуденное, глядит, как отодвигаются в сторону серые крыши домов, а фигурки людей делаются все меньше и меньше. Там, среди людей, и Рита. Она читает его, Артема, записку: «Прощайте, Рита. Я любил Вас, но Вы были ко мне холодны. Будьте счастливы». Рита прижимает записку к сердцу и бежит по берегу за теплоходом, и машет руками, но Артем не замечает Риту. Он глядит в горы, нависшие над Полуденным, и в его глазах светлая, благородная печаль.

Ушел теплоход, только белое перышко буруна вдали все еще искрится на солнце. Никого не видать на палубе…

К дверям клуба Артем подоспел вовремя. На пороге стоял Анисим, радостный и смущенный, приглашал в зал.

— Билет надо куплять? Или, может, бутылку? — кричал Ларион Анисиму.

— Тебя-то и без бутылки пропущу, — отвечал тот добродушно. — Где тебе ее взять, лишенцу! Проходи уж.

— А за него жена купит! — откликнулся Тихон под общий смех.

Мужики смеялись и шутили, но едва переступив порог, смолкали, робко оглядывались. Они несмело приближались к картинам, освещенным мягким светом, лившимся в окна, благоговейно замирали. Переговаривались шепотом, будто громкий голос мог что-то нарушить, испортить.

Были здесь и Дмитрий Иванович с приезжим товарищем. Негромко переговариваясь, они стояли возле полотна, под которым на картонной табличке было написано одно слово: «Рев».

Крупный марал с ветвистыми рогами, зрелый и сильный, вытянув шею и запрокинув рога, приоткрыл в реве зев. Внизу, под скалой, на которой он стоял, желтели кроны берез. Осень…

Но и березки, и скалы, и темная зелень пихт были сознательно размыты художником, чтобы сосредоточить внимание зрителя на главном: на марале. Зверь же был выписан, как показалось Артему, слишком уж тщательно, до мельчайших подробностей. Чуть ли не каждый волосок на боку был виден и казался живым, освещенный утренним солнцем. Над напряженной, с нервно вздутыми ноздрями мордой вился летучий парок — утро прохладное. Артему казалось, что там, внизу, сейчас откликнется другой самец, тоже сильный и страстный, и что они сразятся здесь, на скале.

— Способный человек, — говорил спутник Глухова и попросил познакомить его с художником.

Дмитрий Иванович подвел его к Анисиму.

— Павел Васильевич Сорокин, — отрекомендовался приезжий и крепко пожал Анисиму руку. — Я раньше не видел маралов. Как-то все не доводилось, а теперь представляю, что это такое. Вы, наверное, много охотились?

— Нет, других зверей бивал, а маралов нет, — прогудел Анисим смущенно. — Жалко их.

Дмитрий Иванович засмеялся, похлопал Спирина по плечу, всем видом показывал Павлу Васильевичу — глядите, мол, какие у нас тут люди, и столько было на его лице гордости, словно не будь в Полуденном Глухова, не было бы и Анисима…

Артем пошел дальше, вдоль стенки, рассматривая полотна поменьше. Здесь были и растрепанный весенний медведь, только вылезший из берлоги и еще не пришедший в себя после зимней спячки, и мышкующая на заснеженной поляне лисица, и много другой живности, обитающей в приозерной тайге. Все звери и птицы выписаны были очень тщательно, жили своей жизнью, не позируя и не замечая зрителя.

Возле соболя, притаившегося в ветвях кедра, толпились лесники, оживленно переговаривались. И понятно: разве соболь оставит равнодушным промысловика?

Гаврила Афанасьевич размягченно говорил Тихону:

— Сколь я их перебил, сам не сосчитаю, а вот только и заметил, какой он красивый, соболишко-то. Вон как шибко глазенки блестят. Только вот не совсем черный. Шейка бусенька. Че он черного не нарисовал?

— А зачем? — спросил Тихон.

— Как зачем. Черные коты дороже.

— Этого в заготпушнину не сдавать.

Артем остановился возле самого крупного по размерам полотна. Оно висело как раз напротив входной двери, и возле него толпилось много народу. Были тут и Матвей с Верой, крутился и Ларион.

Матвей говорил Лариону:

— Помнишь, ты тот раз сказал: дескать, оба с Анисимом деньги переводите. Он на краски, ты на водку, один, мол, черт. Так вот, гляди. От твоей траты людям одно горе было, а от Анисимовой траты — радость всем. И тебе, и мне, и вот им, — повел рукой по залу.

— Так это когда было… — отмахнулся Ларион.

Артем разглядывал картину. На ней было изображено озеро. Суровое, каким оно зачастую и бывает. Клубились облака над Громотухой, кутали ее вершину, а там, вдали, где рождалась северянка, от мыса до мыса пролегла темная полоса. Вот сейчас пробежит судорога по легкой еще зыби, ветер раскачает волны и, срывая белые гребни, понесет их к берегу, и будет гул стоять над всем озером и побережьем.

Артем даже поежился, представив себя там, на середине озера. Ему казалось, что он слышит, как жалобно взвизгивает мотор и стонут дюралевые переборки лодки. А тут еще подошел сзади Иван, тронул за плечо.

— Помнишь?

Как не помнить. Такое не забывается. И Артему стал ясен общий замысел художника. Озеро он поместил в центре стены, а по бокам — маленькие картины с изображением белок, соболей, медведей, другой живности, обитающей в приозерной тайге. Художник как бы подчеркивал кровную связь всего живого с этим огромным и суровым скопищем воды.

Артем протиснулся поближе, чтобы рассмотреть надпись под картиной, и тут увидел Риту. Она стояла впереди, и на картину смотрела неотрывно, как бы задумавшись. На ее затылке от дыхания Артема колыхались легкие волосы.

«Пришла, — подумал он радостно, и ему захотелось, чтобы она обернулась. — Все равно ты обернешься, — мысленно говорил ей Артем. — Ты не можешь не обернуться, потому что я этого очень хочу».

Она, наверное, почувствовала его взгляд и обернулась. Удивленно вскинула глаза, губы дрогнули, но ничего не сказала. И сразу стала протискиваться к выходу.

Артем не шелохнулся, хотя было желание пойти за ней. Он прошелся по залу еще раз, но интереса к выставке уже не чувствовал.

Анисим тоже что-то погрустнел, стоял у окна, скрестив руки, глядел на улицу. Наверное, видел, как уходила Рита.

Артем остановился возле Анисима. Тот обернулся.

— Ну, как? — спросил с грустной улыбкой.

— Очень нравится, — ответил искренне Артем.

— Правда?

— Конечно, правда. Нравится, как нарисованы звери. Такое впечатление, будто вы их с натуры рисовали.

— Нет, не с натуры. По памяти. А что больше других понравилось?

— Озеро. Оно как живое. Другим я его себе и представить не могу. У вас талант.

Анисим благодарно ему улыбался.

— А скажите, — спросил Артем, — почему ни на одной картине нет людей? Я все просмотрел и нигде человека не увидел.

— Я людей-то знаю меньше, чем зверей, — грустно улыбнулся Анисим. — Все время в тайге…

Вскоре Артем ушел. Весь вечер одиноко бродил по берегу, надеялся, что Рита тоже придет сюда или хотя бы увидит ее издали.

Но так и не увидел ее.