Правила отхода

Глава 45

Голова у меня обмотана не поперек лба, эдак героично, а под челюстью. И завязана бантиком на макушке.

Автоматная очередь итальянца задела правое плечо и правую скулу. Причем, именно задела. Не причинив особого вреда. Но крови, по словам Хофмана, натекло изрядно.

— Ты вырубился, Грин. Здесь тебя осмотрели и повезли на рентген. Врач сказал, что опасности не видит, но нужно бы понаблюдать. Тогда мы, с фройлен Уффельхайм, попросили доктора вколоть тебе снотворного. Потому что твою склонность к побегам нужно пресекать на корню. И ты проспал больше суток.

Останутся шрамы. На скуле три шва. На плече четыре.

В остальном все нормально. Могла случиться большая шумиха, Питер, но нам повезло. Вчера русские запустили в космос человека. Сегодня об этом пишут все газеты. Так что, заметка в криминальной хронике, о перестрелке в Мюнхене между турецкими и албанскими гастарбайтерами, не вызвала большого интереса. Турки здесь постоянно с кем-нибудь конфликтуют из-за рабочих мест.

Когда я усомнился, что свободная пресса не узнает подробности, он меня заверил, что пресса все знает. Но считает за лучшее промолчать. Я слегка удивился, но Карл на полном серьезе рассказал, что пока я валялся в отключке, Кэт, убедившись что я не сбегу, встречалась с местными левыми журналистами. Уговорила их не срывать важный для русских проект. Глава МВД переговорил с ведущими редакторами, и нашел у них понимание. Завтра большая пресс-конференция по поводу Шрюберса, что сбежал по своей злодейской сущности, а вовсе не из-за неудачного теракта. Когда я спросил про Шпрингера с его «Бильд», Кэт и Карл засмеялись.

Как я понял из их пояснений, с Акселем Шпрингером, издателем, иконой демократии, символом свободной прессы и эталоном отмороженного пофигизма, встретились несколько промышленников и финансистов. Судя по всему, до него удалось донести мысль, что Германия на пороге перепроизводства. И если страна, из за какого-то пиз@добола, потеряет доступ к ресурсам и рынкам сбыта… Судя по тому, что в «Бильд» перестрелка вовсе не упоминается, герр Шпрингер понял, что лучше не шалить.

В пол-уха слушая пояснения Хофмана по позиции официальных лиц, в отношении случившегося, я тихо завидовал. Вот это наверное и есть то, что называют «ответственная демократия». Когда все консолидируются во имя благополучия страны.

То ли дело в России, после девяносто первого. Сначала толпа оргазмировала по журналисту Невзорову. Считая его эталоном патриотизма и вообще. А тот, явно красуясь, и наплевав на все, требовал возрождения СССР, избирался в Думу от коммунистов, и брал себе помощниками лидеров Тамбовской ОПГ. Правда, в двадцать втором, вдруг оказался мега-демократом, и борцом за свободу.

Потом, откуда ни возьмись, объявился писатель-педик, прогремевший в мире подробнейшим описанием своего минета негру, и секса с этим негром на Нью-Йоркской помойке. Он создал оксюморон, то есть национал-большевизм. И первый толкнул концепцию величия, русского мира, и классовой ненависти ко всему живому. Заодно косплея знаменами своей партии нацистов, и объявив Сталина своей иконой. Я долго думал, что это все пиар-проект, призванный сделать весь этот концепт величия зашкваром.

Пока эти все лозунги не зазвучали с самых высоких трибун. Причем речь шла, если по сути, не то что о благополучии населения, а вовсе наоборот. Любым способом вернуть уравниловку, всех по баракам, и национализация. Ну, давно озвученное, Шариковское — «Отнять и поделить». И вправду, не работать же.

Тупые патриоты в который раз не поняли, что их разгонят свои же, а страна снова окажется в жопе.

То ли дело у немцев. Рухнув в небытие, Германия приняла простой концепт — работать и не пи@деть. Через сорок лет ФРГ будет одной из стран, определяющих мировую политику. И не последнюю роль в этом сыграет пресса и интеллектуалы. Которые, на дух не перенося капитализм, не трындели, а работали.

А Хофман, тем временем, передавал мне приветы от Джо с Айрин, от Бигота, и, вот уж удивил, от дона Гамбино. Рассказал, что Джо, узнав о произошедшем, пришел в возбуждение, и заявил что нужно бы вызвать парней из Эл Эй, чтобы предметно объяснить этим итальянцам суть революционной борьбы. Удалось Оттама отговорить, но, по-видимому, он все же позвонил в штаты.

Потому что потом Карлу позвонил Джейкоб Бигот, и поведал, что в Италию, в Турин, летит представитель дона Гамбино, с целью переговорить о проекте строительства в СССР автозавода. Биготу нравится этот инвестиционный проект.

Хм. Обсуждая с Джейкобом финансирование сделки Союз-ФРГ, я рассказал ему о предполагаемых конкурентах, и идущих переговорах с ФИАТом. Он тогда сказал, что этот вопрос тоже не стоит оставлять без внимания. И вернуться к нему после сделки с красными. Надо полагать — вернулся. Да с огоньком!

Карл, между тем, перешел к освещению немецких внутриполитических раскладов, в свете заключенного с русскими соглашения, и я его прервал. В смысле, мне-то какое дело?

— Ну да, политика, это не твое, Грин. — согласился Хофман.

— Ха, это все равно что сказать кому-то, что он недостаточный придурок!

— Вот не нужно этого, Питер. Тебя завтра отсюда отпустят, скажи, какие у вас планы?

— Сбегу я от вас.

— В Прованс?

— Нет, в Антарктиду!

— Кэт, ты любишь белых медведей?

— Ты хотел сказать пингвинов?

— Их нужно спасать. Останови Грина.

— Слушай, Кэт, как бы нам Карла успокоить?

— Убить и расчленить? — невинно предположила Катарина, потихоньку приходя в себя.

— Конечно нет! Но спасибо за свежую идею.

— Катарина, Питер! Я настаиваю, чтобы вы оставались в Мюнхене.

— Зачем?

— А просто подождать пока я освобожусь тебе зазорно? Утешайся тем, что с тобой хочет переговорить полиция и прокуратура. Точнее, прокурор Эрхард.

— И ты хочешь нас здесь задержать? Ты работаешь на полицию, Хофман, я все понял.

Но Карл шутку не поддержал. Объяснил, что прокурор Эрхард — серьезный человек. При нацистах лишился должности и преподавал юриспруденцию в Дрездене. У него училась половина нынешнего правительства ФРГ. Считается мудрым и честным юристом.

— Знаешь Хофман, всегда есть шанс принять старого мудака за мудрого старика. Сейчас не этот случай?

Хофман, к моему удивлению, ответил расплывчато. В том смысле, что ты, по всем раскладам, потерпевший. У него не может быть претензий. Но вообще-то, прокурор, в Германии, лицо процессуально независимое. И если захочет, будет преследовать кого угодно, невзирая. А этот Эрхард, гоняет министров с чиновниками как клопов.

Когда дверь за ним закрылась, Катарина деловито подвинула меня на этой огромной медицинской кровати, и улеглась рядом. Привычно закинула на меня руки — ноги, и уткнулась носом в шею.

Меня мутило, и ныла раненая рука. Поэтому я заявил, что это все тебе, Кэт, не поможет. Давай расстанемся? А то вокруг сплошная стрельба и шпионы.

Она устроилась поудобнее, и проронила про то, что ранения в голову рождают у некоторых странные мысли. Расстаться, сбежать… Я договорилась с полицейским, без меня он тебя отсюда не выпустит.

— Значит, ты мне не доверяешь?

— Нет. С тех пор, как нашла себя у тебя в постели в дикой глуши…

— Кэт, ну чего ты во мне нашла?

— Ты совсем не дружишь с головой, Питер.

— Ну знаешь ли… я всего лишь позволяю красоте мира играть на потаенных струнах моей души!

— Это одно и то же, Ши.

— Что, и совсем не злишься?

— Я не могу на тебя злиться.

— Не расстраивайся, я что-нибудь придумаю…

— Ты только не сбегай, пожалуйста…

— Как ты не понимаешь, мне нужно в Прованс!

— Зачем?

— Скоро сезон гадания на толченых жабьих лапах, я не могу это пропустить! Да и вообще, Мюнхен мне разонравился, хочется сменить географию…

— Географией это не лечится, Питер — сказала Кэт, и сонно засопела.

Я перебирал рукой, на которой она заснула, тяжелые волосы, вдыхал ее тонкий аромат, и размышлял, что и вправду нужно скрыться. Хотя бы на время, пока страсти не улягутся. Решено, завтра же беру Кэт в охапку и валю из Германии.

Лениво думал, что если бы не стрельба, то достигнутые договоренности между ФРГ и СССР вполне тянут на сделку века. С другой стороны, полет Гагарина отвлек мировую, и немецкую общественность от презренной прозы жизни. Лишь в немногих изданиях вышли серьезные статьи на эту тему.

В прошлом, похожие переговоры прошли в конце шестидесятых, при личном участии Брежнева, и результаты были скромнее.

А сейчас планируется построить газо-нефтепровод. Два нефтеперерабатывающих завода. Автозавод, и фабрику по производству колготок в Иваново. Это не считая новых прокатных станов для производства рельсов. Чтобы расширить пропускную способность ж/д на первом этапе. И создания что-то типа рекрутинговой фирмы, что будет нанимать немецкий персонал на строительство и работы.

На круг сделку оценивают более чем в десять миллиардов марок. То есть, почти два миллиарда долларов. Хм, по плану Маршалла, ФРС США предоставила Германии, для валютной реформы, кредит в миллиард двести. А тут — чуть не вдвое.

И все, вроде бы, отлично. Но ведь никаких гарантий, что Хрущеву с Кеннеди вожжа под хвост не попадет! И опять начнут членами мериться вокруг Кубы.

Хотя, глядя сейчас, понятно. У пиндосов сейчас две тысячи ядерных зарядов. У СССР — триста. Плюс к этому — американцы в Турции. Из за чего все, по большому счету, и началось. И стычка шла между желанием пиндосов настоять на своем, но сберечь своих граждан, и советской готовностью на любые жертвы среди мирного населения.

Читая историю карибского кризиса, меня покоробило именно то, что Хрущева впечатлило именно критическое снижение советского промышленного потенциала, в результате обмена ядерными ударами. А вовсе не жертвы среди населения. Впрочем, все в этой истории хороши. Американцы тоже изрядные пидоры. Тем не менее, выводы сделали все.

А потом я как-то незаметно тоже задремал.

Меня разбудил телефонный звонок. Кэт все так же сопела мне в шею. А я, наконец-то огляделся. С чего-то решив, что я в той же палате, что и в прошлый раз, я не смотрел по сторонам. А смотрел я на Катарину, если честно.

Но сейчас я увидел, что палата побольше, за окном белый, солнечный день, а на тумбочке у кровати звонит незамеченный мной телефон. С некоторым сомнением, но достаточно быстро, чтоб Кэт не проснулась, снял трубку, собираясь сказать несколько ласковых звонарю, что беспокоит раненых героев. Это оказался Хофман. И был он несколько возбужден:

— Во что ты одет, Грин?!

— Гм. Это так неожиданно, Карл. На мне новые, голубые больничные трусы. Они так приятно липнут к заднице.

— У тебя там галстук есть?

— Ты хочешь меня связывать? Какой ты проказник, Хофман!

— Грин, ты можешь говорить серьезно?!

— Ты можешь объяснить в чем дело?! И помни, я раненый в голову, и когда я убью тебя за то что ты разбудил Кэт…

— Точно! Как я мог забыть, что рядом с тобой есть нормальный человек, дай ей трубку…

— Хофман, объясни в чем дело!

И Карл, несколько сумбурно, поведал, что ко мне вскоре приедет прокурор. Дядя, как он уже говорил, серьезный. Поэтом меня вскоре осмотрит врач, чтоб, в том числе, засвидетельствовать мою вменяемость. А потом меня допросит герр Эрхард. Он человек старой закваски, поэтому не хотелось-бы смущать его твоим голым телом, Грин. Найди во что одеться! А лучше, пошли за костюмом.

Разговаривая, я наткнулся на взгляд проснувшейся Кэт, что внимательно слушала Карла. Сильная мембрана делала наш разговор не тайной.

Потом пошла движуха. Пришел медбрат с каталкой, и я, под охраной полицейского, отбыл в процедурную. Уже знакомый врач, размотав бинты, осмотрел ранения, и поболтал со мной вполне по-свойски. Видимо, убеждаясь в моей вменяемости. Даже мой неважный немецкий не смог скрыть мою нормальность, с чем я был и отпущен. Разве что, бросил взгляд в зеркало, когда перевязывали. Ну а чего я хотел. Правая щека опухла так, что слегка заплыл глаз. Рана на руке, то есть плече, тоже. Но болит не очень. А головокружение должно скоро пройти, заявил мне врач.

В палате Катарина облачила меня в больничную пижаму. Я пытался сам, но она настояла. Это так интересно, когда мужчина беспомощен. Можно делать с ним что хочешь. Буду теперь тебя бить тяжелым по голове, Ши. Какой костюм?! Это — больница, Питер, и болеть в костюме — неприлично. Потом нам принесли перекусить. Та же курица с овощами.

Когда пришел прокурор Томас Эрхард, стало очевидно что игры кончились. Старый дед появился под вечер, и был столь кристально вежлив, что Кэт без звука свалила домой, переодеваться. Лишь демонстративно поцеловала на прощание, гневно фыркнув старику в лицо.

— Для чего?

— Я допускаю изменение вашего статуса.

— Всеми силами постараюсь остаться случайным потерпевшим.

— Мне привычнее самому определять свои решения — ответил герр Эрхард, устраиваясь поудобнее за столиком, что услужливо принес медбрат — исходя из фактов, а не того, что за них пытаются выдать.

— Герр прокурор. Я катастрофически труслив и жалок. Я соглашусь со всем, что вы от меня потребуете. — тоже устроился поудобнее — и не обращайте внимания на байки о моем героизме. В моем возрасте не прослыть трусом, гораздо важнее почти всего. И я изо всех сил делаю вид.

Эрхард, внешне не слушая, тем временем достал из портфеля диктофон, с микрофоном на проводе. Положил на столик, установив микрофон между нами. Положил рядом блокнот и ручку. Выглядело это устрашающе.

— Все, что я от вас требую, мсье Грин — это рассказать мне правду, ничего не утаивая и не придумывая — мы, как-то незаметно кстати, перешли на французский. Никогда не думал, что у немцев к французскому какое-то особое отношение. И ладно Кэт, с родственниками. Они и сами не очень понимают, кто они больше, немцы или французы, из Лотарингии. Но Гелен и Эрхард тоже весьма неплохо владеют френчем. Всяко получше английского.

— Я не собираюсь от вас ничего скрывать, господин прокурор.

А потом Томас Эрхард за меня взялся, невинно попросив подробно рассказать под диктофон все, что со мной случилось, начиная с восьми сорока утра, двенадцатого апреля.

Я всегда с огромным пиететом, отношусь и относился к серьезным специалистам своего дела. Но тут было что-то запредельное.

Мало того, что уже через десять минут стало ясно, что я вру. И он проронил, что ему известно об участии в перестрелке еще одного стрелка. И у него теперь есть все основания задержать меня за введение следствия в заблуждение.

После этого я рассказал все как есть. Пять раз. Постепенно рассказывая все больше и больше. Сам того не желая, я объяснил причину интереса ко мне китайцев. И подробно рассказал о своей роли при нападении на Хофмана-младшего. Как-то незаметно рассказал историю с центрифугами.

В общем, разговор о двухминутной перестрелке занял больше трех часов. Есть подозрение, что при желании, герр Эрхард, выяснил бы у меня все, вплоть до моего попаданства. Будь у него в запасе пара суток. Но тут явилась Кэт. И прокурор, засобирался. Уже чисто по дедовски проворчав, что к сожалению, нет возможности полноценно вас опросить, мсье Грин. Я содрогнулся. Боюсь, он запросто выяснит у меня то, что я и не знаю. Просто отвечая на его вопросы, я вдруг с изумлением понял, что видел гораздо больше чем мне казалось.

А прокурор Эрхард, собрав диктофон, надев обратно дождевик и шляпу, сообщил:

— Согласно письму Канцлера, до рассмотрения этого вопроса комиссией Бундестага, делу, что я веду, присвоен гриф «Совершенно Секретно». В связи с этим, мсье Грин, я бы вам рекомендовал, хотя бы на время, покинуть Германию. И сделать это как можно быстрее.

— Хм, меня конечно радует, что я вне подозрений. Но к чему такая срочность?

— В завтрешней «Бильд» будет статья о перестрелке в Мюнхене. Просто информация. Тем не менее, среди потерпевших фигурирует имя Питера Грина, американского телепродюсера. Переговорив с вами, мсье Грин, я допускаю, что журналисты вас смогут разговорить, и вы проболтаетесь. Согласитесь, это не к чему.

— Тогда у меня к вам небольшая просьба, герр Эрхард. Донесите это ваше мнение до Карла Хофмана. Он может решить что я малодушно сбежал.

Старомодно приподняв шляпу, старик откланялся и ушел. А я заявил Кэт:

— Уходим! Бежим! Ты не видела, там есть такси?

— Успокойся, Питер. До завтра нам ничего не грозит. Да и завтра — поговорю с журналистами, и лечись.

— Нет уж, Кэт. Я только прикидывался немощным. Но еще слово, и я тебя свяжу и увезу силой.

— Я на машине, Ши. Не психуй. У нас дома никто не посмеет тебя беспокоить. И куда ты собрался?

— Туда, куда объявят рейс, когда мы войдем в аэропорт. Надеюсь, это будет Бразилия.

— Держи меня под руку, Питер. Хорошо, значит, летим в Париж.

— Логично, Кэт.