Правила секса

Шон

Девушку зовут Кэндис. Я стою у бочки с Тони, который читает Гетчу длинную лекцию о последствиях злоупотребления пивом, и наблюдаю, стараясь не дать Митчу Аллену занять собой все поле зрения. Для пятничной вечеринки одета она слишком нарядно и здесь, на лужайке перед общим корпусом, выглядит очень круто, действительно классно, может, немного слишком консервативно и сдержанно, в японском, что ли, стиле, но в то же время по-хорошему сексуально, будто смотришь на нее и знаешь, что она задала бы жару в кровати или что-то вроде того. По-любому, для Митча, который, насколько я могу судить, на самом деле вовсе не столь красив, она слишком хороша. Он всегда напоминал мне придурка-старшеклассника, который из кожи вон лезет. Я думаю: неужели ей действительно так нравится с ним трахаться? Потом я думаю: может, они вообще не трахаются? Может, просто пойти туда и заговорить с ней, и, возможно, она попросту примет мое предложение и скажет Митчу, что они увидятся потом как-нибудь. Эти мысли сводят меня в могилу, ну почти что. Опрокидываю очередное пиво, и к бочке подходит еще один япончик, Роксанн, и встает рядом со мной. Затем эта девушка уходит из «Конца света», следуя за ним. Им нельзя уходить, думаю я, слишком рано. Но они не уходят, а просто отходят от кого-то. «Слишком рано для чего?» — спрашиваю сам себя. Кончится все тем, что они отправятся к нему в комнату (у нее, наверное, соседка) и она даст ему себя выебать.

Так хочется трахаться, что от этого не радость, а слабость. Гляжу на Роксанн, которой должен кучу бабок. Интересно, переспит ли она со мной сегодня вечером? Есть ли хоть какой-нибудь шанс? Она курит косяк и протягивает его мне.

— Как поживаешь? — спрашивает она.

— Пиво пью, — объясняю я.

— Хорошее? Ты пьешь хорошее пиво? — спрашивает она.

— Слушай, — говорю я ей, сразу к делу, — хочешь пойти ко мне в комнату?

Она смеется, пьет пиво, теребит свои накрашенные ресницы и спрашивает меня:

— Чего ради?

— Как в старые добрые, — пожимаю я плечами.

— Как в старые добрые? — Она заливается еще пуще.

— Что такого смешного? Господи.

— Нет, не хочу, Шон, — говорит она. — Мне нужно заехать за Рупертом по-любому. — И по-прежнему улыбается.

Сучара. У нее жучок, мотылек в пиве. Она его не видит. Я помалкиваю.

— Одолжи пару баксов, — прошу я ее.

— Сумочку не взяла, — отвечает она.

— Ну да, — говорю.

— Да, Шон. Ты все такой же, — говорит она без язвы, но от этого мне хочется ее ударить (нет, выебать, а потом ударить). — Не знаю, хорошо это или плохо.

Я хочу, чтобы она выпила этого жучка. Куда, черт возьми, Кэндис отправилась? Я смотрю на Роксанн, с лица которой все не сходит эта дурацкая улыбка, счастлива, что я спросил ее, и еще счастливее, что у нее нашлись силы отказать. Я смотрю на нее, и меня в самом деле тошнит.

— Морфий у тебя есть? — спрашиваю.

— Зачем? — спрашивает она, замечает насекомое и выливает пиво на лужайку.

— Для внутреннего употребления. Тебе, похоже, как раз не помешало бы, — говорю я, уже отходя.

— Да-да, ты кое-что забыл у меня, любимый, — последнее, что я слышу отчетливо.

Моя реплика не была ни острой, ни эффектной, и мне не верится, что мы действительно какое-то время встречались. Это было, когда она начала барыжить коксом, чтоб сбросить вес. Затея удалась вроде как. Думаю, задница у нее до сих пор толстая, и сама она может показаться пухлой, у нее высохшие черные волосы, она пишет ужасные стихи, и меня бесит, что я позволил ей оказаться на высоте положения и отказать мне. Я возвращаюсь обратно в комнату и пару раз хлопаю дверью. Сосед уехал, включаю радио. Вышагиваю по комнате. По местному радио начинает играть «Wild Horses» [5]. Щелкаю по настройке. На следующей станции «Ashes to Ashes» [6], затем какой-то траурный Спрингстин, потом Стинг воркует «Every Breath You Таке» , а потом, когда я переключаю обратно на местную радиостанцию, этот урод диджей объявляет, что собирается поставить все четыре стороны пинк-флойдовской «Стенки». Не знаю, что на меня находит, но я хватаю приемник и швыряю его о дверь кладовки, но он не ломается, и я рад этому, пусть даже это и дешевка. Я пинаю его, потом хватаю коробку с кассетами, выбираю ту, что мне не нравится, разматываю и разбиваю каблуком ботинка. Потом беру коробку с синглами и, убедившись, что все они переписаны на кассеты, ломаю винилины пополам, а затем, если возможно, на четыре части. Я пинаю ногой стены на половине соседа, ломаю ручку на двери в кладовку. Потом иду обратно на вечерину.