В «Карусели» я разговорился с городским, который для городского, на самом деле, весьма симпатичный. Он работает в грузоперевозках «Холмс» и думает, что Фассбиндер это французское пиво. Иными словами — идеал. Но Виктор Джонсон, который мне никогда особо не нравился и тут вдруг вернулся, в той же алкоголической кондиции, в какой и уехал, продолжает докучать мне вопросами типа «А где же все?», и мне приходится без конца его отшивать. В итоге он удаляется к игровым автоматам вместе с этим поэтом-разоблачителем, который до того, как обрил башку, был очень даже ничего, и строит мне рожи. Я спрашиваю городского, чем он собирается заниматься, когда уйдет из «Холмса» («Проблемы с работой», — сообщает он по секрету).
— Поеду в Эл-Эй, — говорит он.
— Правда?
Я даю ему прикурить и заказываю еще один «Морской бриз» (двойной, беззвучно артикулирую я бармену). Беру городскому еще один стопак «Джека Дэниелса» и пива «Роллинг рок». Еще он называет меня «сэром», как в «спасибо, сэр».
Лиззи, страшила с театрального, подходит, как раз когда я говорю городскому, как великолепен Эл-Эй (не был ни разу), и произносит:
— Привет, Пол.
— Привет, Элизабет, — говорю я, по ходу отмечая, как тупой городской оглядывает Лиз, и, когда он поворачивается обратно к своей выпивке, испытываю облегчение.
Лиз долгое время пыталась затащить меня в кровать. Если это и произойдет, то не сегодня вечером. Она ставила в этом семестре пьесу Шепарда и, в общем, не такая уж и уродина; на самом деле даже довольно симпатичная для «пидорской подстилки», но все же спасибо, не надо. Кроме того, я взял за правило никогда не спать ни с кем с театрального.
— Хочешь познакомиться с моим приятелем Джеральдом? — спрашивает она.
— Это еще что значит? — говорю я.
— У нас есть экстази, — говорит она.
— Это должно меня подманить? — Я гляжу на городского, а затем говорю Лиз: — Позже.
— О’кей, — пищит она и уходит.
Я гляжу на городского, на выражение его лица — оно отсутствует, — на засаленную футболку, драные джинсы, длинные нечесаные волосы, сильное крепкое тело и римский нос — не понятно. Затем отворачиваюсь, надеваю темные очки, изучаю помещение; поздний час, и на улице идет снег, и больше никого не закадрить. Опять смотрю на городского, и он, кажется, пожимает плечами. Почудилось, что ли, — или я и вправду заставил его пожать плечами? Или, может, любой пьяный жест я интерпретировал именно так, как хотел? Если чувак в футболке «Огайо», это совсем не значит, что он из штата Огайо.
И все же я принимаю решение отправиться домой с городским. Я извиняюсь и сначала иду в туалет. Кто-то написал: «Pink Floyd — круто» на стене, и я пишу под этим: «Да ладно, уж повзрослеть пора». Когда выхожу, в очереди стоят Лиззи и Джеральд, актер, которого я видел до этого пару раз. В позапрошлом семестре мы были вместе в пьесе Стриндберга. Джеральд выглядит о’кей: белокурые курчавые волосы, слегка костлявый, отличный костюмчик.
— Я вижу, у тебя там роскошный городской, — говорит Джеральд. — С нами не хочешь поделиться?
— Джеральд, — говорю я, оглядывая его; он, затаив дыхание, ждет. — Нет.
— Ты его знаешь? — спрашивает он.
— Да ну, я не знаю, — мямлю я, вытягивая шею — убедиться, что городской все еще там, где я его оставил. — А ты?
— Нет, — говорит Джеральд, — хотя я знаю его девушку. — И теперь улыбается он.
Наступает длительное молчание. Кто-то вклинивается между нами и закрывает дверь в туалет. Новая песня из джукбокса. Шумит бачок. Я пялюсь на Джеральда, а затем снова на городского. Облокачиваюсь о стену и бормочу: «Дерьмо». Девушка из местных уже заняла мой табурет у стойки. Так что присоединяюсь к Джеральду и этой великолепной Лиззи на выпивку в их кабинке. Джеральд подмигивает мне, когда городской уходит с девушкой, которая села рядом с ним.
— Какие планы? — спрашиваю я.
— Джеральд хочет сходить в качалку, — говорит Лиззи. — Просто посмотреть, конечно же.
— Конечно же, — говорю я.
— Как будет «шабаш» наоборот, Пол? — спрашивает Джеральд.
Я пялюсь в пол, пытаясь найти ответ.
— Шабаш? Не знаю. Сдаюсь.
— «Шабаш», — оживленно пищит Лиззи.
— Как умно, — бормочу я. Джеральд мне снова подмигивает.