Предательство

Глава 3

Нью-Джерси, май 1980 года

Когда на перекрестке зажегся красный свет, Стефани Фаррел резко затормозила. Она сидела за рулем отцовского черного «мерседеса».

«Черт тебя побери, Трэси Бушанан, — думала Стефани, нетерпеливо барабаня пальцами по баранке машины. — Из-за моего опоздания мне устроят дома хорошую взбучку, и это все из-за тебя». Почти сразу же она пожалела о незаслуженном обвинении в адрес подруги. Они обе были виноваты. Трэси слишком долго засиделась в Мурестаун-Молл, а у Стефани кончился бензин по дороге домой.

— Скажи отцу, что мы ходили в Художественный музей Филадельфии и потеряли счет времени в зале итальянского Ренессанса, — посоветовала Трэси, когда вылезала из машины Стефани. — Он же не имеет ничего против искусства, не так ли?

— Нет, не имеет, если, конечно, я сумею соврать с невинным выражением лица.

Стараясь не превышать скорость, Стефани направилась на юг, минуя богатые фермы и ранчо. Ее предки были одними из первых поселенцев в Винсентауне и когда-то владели большей частью здешней земли. Но потом ее отец и дед основали государственную фирму по реконструкции и продали по частям свои владения, чтобы финансировать новые, более рискованные проекты.

Когда Стефани свернула с шоссе на длинную дубовую аллею, она все еще обдумывала, как объяснить отцу свое опоздание. Дорога вела к особняку Вильямсбург, построенному еще прапрадедом Стефани в колониальном стиле. Здание величественно возвышалось как бессмертный символ богатства и могущества ее предков. Трудно было отрицать, что этот огромный особняк, набитый бесценным антиквариатом, представлял собой историческую ценность. Проезжающие мимо даже указывали на него пальцем. Но для Стефани этот дом был тюрьмой, где ежедневно приходилось расплачиваться за совершенную когда-то ошибку. Она не падала духом только потому, что скоро уедет в колледж и все останется позади.

Не удосужившись поставить машину в стоящий отдельно гараж, Стефани бросила ее прямо на дороге и быстро взбежала по ступенькам к передней двери. В свои семнадцать, хотя с тем же успехом ей можно было дать и все двадцать, Стефани выглядела так же, как и ее мать, бывшая актриса Бродвея Алисия Карр. У нее были такие же красивые серые глаза, такая же копна густых каштановых волос и та же очаровательная грация. В отличие от других девушек своего возраста Стефани одевалась очень консервативно, но не по своей воле — на этом настаивал отец. Ей запрещалось носить кроссовки, свитера, джинсы, не важно какого фасона. Ее повседневный наряд состоял из строгой юбки или брюк нейтрального цвета и блузок в классическом стиле. Напуганная с детства сильными приступами отцовского гнева, Стефани до последнего времени не решалась противоречить ему и спорить насчет своего гардероба.

— Я уже выросла, отец. Почему я не могу одеваться, как другие?

— Потому что у меня есть определенная репутация в этом округе, и я не собираюсь рисковать ею, позволяя своей дочери одеваться, как какой-то легкомысленной особе, — отвечал Уоррен.

Стефани никогда не приходило в голову ослушаться отца. После стольких лет, прожитых под одной крышей с ним, девушка поняла, что проще повиноваться ему, чем столкнуться с его гневом.

Сейчас она молила Бога, чтобы отец не услышал ее. Стефани проворно пересекла темный тихий коридор, стены которого были увешаны фамильными портретами середины семнадцатого века, миновала комнаты, куда никогда не проникал ни один луч света из-за отцовского опасения, что солнце причинит вред антикварным диванам и креслам или обесцветит бесценные картины. Затаив дыхание, Стефани побежала вверх по широкой изогнутой лестнице, бесшумно, как кошка. Она не успела добежать до третьего этажа, где почувствовала бы себя в безопасности, когда дверь кабинета с шумом распахнулась и громоподобный голос отца заставил ее замереть на месте.

— Стефани!

Плечи девушки опустились. «Больше не разрешит водить машину», — удрученно подумала она.

— Слушаю, отец…

— Спускайся сюда. Мне надо поговорить с тобой.

Готовая защищать себя от потока упреков, которые непременно должны были последовать, Стефани повернулась и спустилась на второй этаж. Уоррен Фаррел стоял в дверях своего кабинета, скрестив руки на широкой груди. В шестьдесят восемь лет он оставался крупным мужчиной с глазами филина, коротко постриженными седыми волосами и острыми, как лезвие бритвы, германскими чертами лица.

— Добрый вечер, отец. — По его же просьбе Стефани перестала называть его «папой» много лет назад.

— Ты опоздала на двадцать пять минут.

— Знаю. Прости меня. Трэси и я…

К ее большому удивлению, он махнул рукой в знак прощения.

— Я не поэтому позвал тебя сюда. — Отец сверлил Стефани взглядом своих прищуренных глаз. — Лионел Бергман говорит, что ты до сих пор не послала ответ на приглашение на вечеринку по случаю дня рождения его сына, которому исполняется двадцать один год.

Стефани еле сдержала раздражение. Она всегда объясняла отцу, что у них с Джоном чисто дружеские отношения, но ни он, ни сенатор Бергман не делали секрета из взаимного желания объединить две самые могущественные семьи штата, поженив детей.

— Я не ответила письменно, потому что уже сказала Джону, что не смогу прийти, — постаралась произнести Стефани как ни в чем не бывало.

— Почему? Что у тебя за дела, из-за которых ты не сможешь посетить одно из самых важных событий сезона?

— Мне нужно учить свою роль в пьесе. Осталось всего неделя до спектакля.

— Это просто смешно. Тоже мне причина! — Уоррен нетерпеливо махнул рукой и направился к письменному столу. — Я хочу, чтобы ты написала ответ сенатору Бергману сейчас же. Дуглас вручит его собственноручно.

— Но, отец…

— Вопрос закрыт, Стефани. — Он неодобрительно посмотрел на ее растрепанные ветром волосы. — А теперь иди и приведи себя в порядок, попятно? Ужин скоро подадут.

Стефани покорно вздохнула, напомнив себе, что в пятницу утром отец уедет в Гросс-Пойнт провести выходные со своим братом. Вовсе проигнорировать вечеринку Бергмана было слишком рискованно, но сбежать с нее пораньше не составит особого труда, и тогда они с Трэси успеют на десятичасовой киносеанс.

Вернувшись к себе в комнату, Стефани перерыла гардероб в поисках строгого платья в серо-розовых тонах, которое так нравилось ее отцу и которое сама Стефани ненавидела. Но, надев его, Стефани сможет угодить Уоррену, и он отстанет от нее на какое-то время. В последующие три месяца ей нужно быть образцом послушания. Всего три коротких месяца. А затем она уедет в колледж и будет поступать как ей заблагорассудится. Стефани не выбирала школу Вассар. Она с большим удовольствием поехала бы в Нью-Йоркский университет изучать театральное искусство, как ее мать. Но при одном упоминании об этом ее отец пришел в неистовство.

— Актерство — ремесло бродяг, — взревел он. — А одной паршивой овцы уже больше чем достаточно в нашей семье. Попятно тебе?!

Стефани было невыносимо слышать, когда отец так говорил о ее матери. Однажды, когда Стефани было двенадцать лет, после одной из подобных унизительных реплик она вскочила из-за обеденного стола и посмотрела на отца со всей ненавистью, на которую была способна в столь юном возрасте.

— Мама не паршивая овца! — кричала Стефани дрожащим от негодования голосом. — И не смей больше никогда говорить о ней так!

Эта вспышка ей дорого обошлась. С бледным лицом и перекосившимся от злобы ртом Уоррен встал, снял ремень и безжалостно отлупил Стефани. Если бы ее няня Анна, безумно любившая девочку, не услышала крики Стефани, отец, наверное, забил бы дочь до смерти.

В своей жизни Стефани любила только двух женщин: свою мать и Анну. Она бы никогда с ней не рассталась, если бы это зависело от нее. Но когда Стефани исполнилось четырнадцать лет, отец заявил, что девочка осенью поедет учиться в школу-интернат и больше не нуждается в услугах няни. Стефани рыдала, ползала на коленях и умоляла, чтобы отец изменил свое решение. Ей было невыносимо даже думать о том, что Анна уедет. И совсем уж не хотелось учиться в Принстоне в пансионате, носящем название «Высшая школа для девочек». Но Уоррен Фаррел был непреклонен, настаивая на том, что Стефани необходимо учиться хорошим манерам, а не превращаться в строптивого подростка.

Сначала Стефани решила никого не слушаться и вести себя так плохо, чтобы ее вышвырнули из школы. Но Трэси, мудрая не по годам, отговорила ее.

— Он отправит тебя куда-нибудь еще, Стеф. Может быть, даже в Швейцарию, где учатся напыщенные детки из богатых семей.

Испугавшись разлуки со своей самой близкой подругой, Стефани изменила стратегию. Она старательно училась, не нарушала правил и была образцовой ученицей четыре года подряд. «И это стоило того», — подумала Стефани, застегивая последнюю пуговицу на платье. Все, что от нее требовалось с сегодняшнего дня и до 26 августа, — это не попасть в какую-нибудь переделку.

Насвистывая популярную мелодию, Майк Чендлер остановил свой фургончик на дороге в полуквартале от дома сенатора Бергмана в Мурестауне. Когда Майк выпрыгивал из машины, мимо промчалось, громко сигналя, красное авто, набитое хихикающими девицами в мини-платьицах. Идея работать по вечерам по пятницам, паркуя машины в каком-нибудь богатом особняке, принадлежала не ему. Но когда его босс по клубу, где он обычно парковал машины в выходные, позвонил ему и предложил подзаработать сто долларов, Майк согласился.

Двадцатидвухлетний Майк Чендлер родился и вырос в небольшом историческом городке Лумбертоне на юге штата Нью-Джерси и, сколько себя помнил, без устали работал то там, то здесь. Но не потому, что не любил отдыхать. Просто работа была единственным известным ему способом получить то, что ему хотелось. Сначала ему нужно было, как и многим другим подросткам, купить блестящий десятискоростной велосипед, новые бейсбольные перчатки и иметь достаточно денег, чтобы пригласить иногда на свидание девушку.

В течение многих лет родители Майка верили, что ему предначертано судьбой жениться на местной девушке, купить домик недалеко от старого семейного ранчо на улице Росс и со временем унаследовать слесарный бизнес отца. Но когда двенадцать лет назад Майк впервые вошел в темный зал кинотеатра и открыл для себя волшебный мир кино, его единственной мечтой стало создавать фильмы. Хотя отец поддерживал и одобрял сына, Майк был уверен, что в глубине души старик надеется на то, что слепое увлечение кино просто чудаковатый каприз, который со временем пройдет. Но увлечение не только не прошло, а переросло в страсть, которая не покидала Майка ни днем, ни ночью. Уже ко второму году его обучения в киношколе Нью-Йоркского университета профессора, ошеломленные разносторонним талантом Майка, стали считать его одним из студентов, подающих большие надежды. И когда Эли Амберг, ведущий режиссер Нью-Йорка, посмотрел короткометражный фильм, снятый Майком на старшем курсе по собственному сценарию, он сразу же предложил юноше начать осенью работать в «Амберг пикчерз». Конечно, помощник ассистента — работа для новичка, но это только первый шаг на пути к большой карьере, о которой так долго мечтал Майк.

Ральф Чендлер был глубоко разочарован решением сына, хотя заранее знал его. Временами Майк чувствовал себя виноватым, что покинул отца. Семь лет назад, после смерти матери, Чендлеры стали испытывать большую зависимость друг от друга. Какое-то время старшая сестра Майка Эмили была для них лучиком света, но она лелеяла свои собственные мечты и надежды. Выйдя замуж за учителя с Западного побережья, Эмили переехала с мужем в Калифорнию, и пустота, образовавшаяся после отъезда, так ничем и не заполнилась. Майк пытался уговорить отца оставить работу и проводить шесть месяцев в году с ним, а остальные полгода с Эмили в Калифорнии, но Ральф, трудившийся с восьми лет, даже не хотел об этом слышать.

Обойдя свой фургончик, Майк заметил темное пятно на блестящей голубой поверхности колпака и вытер его тыльной стороной рукава. «Старушка» машина честно отслужила четыре года. Ему нужно хорошо о ней позаботиться, чтобы выгодно продать в сентябре. Майк купил фургон в тот год, когда закончил высшую школу. На машине он зарабатывал деньги для оплаты за учебу в колледже. Используя навыки, приобретенные во время работы на фирму «Бассейны Ван Дорна», он осуществлял перевозки и предлагал свои услуги всем, кого знал в округе Бурлингтон. Через неделю после покупки фургончик сиял новой ярко-голубой краской, а на бортах можно было прочитать: «Купайтесь в своем бассейне, а его чисткой займемся мы. Звоните в сервисную службу Майка по тел. 555-27-28». Этот бизнес не сделал Майка богатым, но позволил наполовину оплатить учебу в колледже. Вторую половину он раздобыл через студенческий кредит.

Серебристый «порше» с подростком за рулем свернул на дорогу к дому Бергмана, разбрасывая в стороны гравий из-под колес. Майк неодобрительно покачал головой. Проклятая показуха. Он бы вешал всех, кто так обращается с автомобилем. Затем, засунув руки в карманы брюк, он побежал за «порше».

Майк уже знал, что этот вечер будет безнадежно скучным.

В восемь часов вечера, когда Стефани приехала в огромный дом в стиле Тюдор, оркестр из шести человек, который миссис Бергман всегда приглашала на вечеринки, играл модную мелодию.

Слава Богу, Дуглас все-таки сдался и разрешил Стефани самой поехать на машине на вечеринку.

— А если ваш отец обнаружит, что вы взяли машину? — спросил дворецкий, проработавший у них много лет.

— Как это ему удастся? Ведь он за тысячу миль отсюда. О, Дуглас, — умоляла Стефани, — позволь мне поехать туда самой. То, что мне вообще нужно ехать туда, уже само по себе плохо. А если я появлюсь там с шофером, то меня просто все засмеют.

Вздохнув, Дуглас протянул Стефани ключи от «мерседеса», предупредив, чтобы она не превышала скорости.

Стефани положила свой подарок рядом с остальными на столик трюмо и оглядела огромную, как музейный зал, гостиную, где уже собралась большая толпа гостей. Она еще раз прокрутила в голове свой до невероятности простой план. Она пробудет здесь час-другой, чтобы ее заметили, а когда все будут заняты танцами и ужином, незаметно ускользнет.

— Стефани, дорогая! Как хорошо, что ты пришла.

С дежурной улыбкой на губах Стефани повернулась поприветствовать отца Джона. Государственный сенатор Лионел Бергман, которому только что пошел седьмой десяток, был дородным мужчиной с жидкими седыми волосами и широкой голливудской улыбкой.

— Как поживаете, мистер Бергман?

— Замечательно. — Он чмокнул Стефани в щеку и оглядел с расстояния вытянутой руки. — Ты выглядишь восхитительно. Зеленый цвет тебе определенно к лицу.

— Спасибо за комплимент.

— Ты позволишь мне сопровождать тебя? — Отточенным за много лет жестом он предложил Стефани руку. — Не каждый день мне доводится входить в комнату с такой красивой молодой леди.

Стефани слегка наклонила голову и взяла сенатора под руку. Лучшего способа, чтобы ее заметили на вечеринке, просто не было.

Около десяти часов вечера, когда Стефани смогла улизнуть из дома Бергмана, на улице было уже темно. Красивый парковщик машин, которого она заметила еще до вечеринки, вышел из тени.

— Все в порядке. Я сама выведу машину, — махнула рукой Стефани.

Но когда она добралась до своего «мерседеса» и увидела, что он плотно зажат между фургончиком с рекламой чистки бассейнов и «линкольном-континенталь», Стефани ругнулась про себя. Выруливать с узкой стоянки она не умела. После трех безуспешных попыток она сильнее нажала на педаль газа… и «мерседес» врезался в фургончик, стоявший сзади.

— О Господи! — Стефани резко затормозила, переключила скорость на нейтралку и выпрыгнула из машины. Слава Богу, «мерседес» был цел. Ни одной царапины.

Почти сразу же она услышала звук быстрых шагов.

— Что случилось? С вами все в порядке? — раздался чей-то голос.

Стефани увидела парковщика.

— Со мной все хорошо. Но… я не уверена, что…

— Боже мой! Мой фургон! — При тусклом свете уличных фонарей девушка увидела, как выражение сострадания на лице юноши сменилось шоком.

— Ваш фургон?! — повторила она.

— Да. Что произошло? Неужели вы не заметили такой большой машины?!

Парковщик бесцеремонно оттолкнул девушку, чтобы подойти поближе и осмотреть свой фургон спереди. Грубый риторический вопрос разозлил Стефани. В любой другой ситуации она не полезла бы за словом в карман. Но сейчас она была виновата, и конфликт с пострадавшим только усложнит дело. Она наклонилась, чтобы поближе посмотреть на фургон.

— Ничего страшного, не так ли? Я имею в виду, ничего серьезного? — быстро добавила Стефани, увидев угрюмое выражение лица повернувшегося к ней юноши.

— Это зависит от того, что вы подразумеваете под словом «серьезного». Для меня две разбитые фары и помятый бампер достаточно серьезно.

— О-о-о.

Майк выпрямился и окинул темноволосую девушку быстрым оценивающим взглядом. Ей было не больше восемнадцати-девятнадцати. Ее лицо, обрамленное длинными волосами, спадающими на оголенные плечи, могло заставить любого мужчину забыть, что у него вообще был фургон. Вечернее платье девушки было переливчато-зеленого цвета и туго стянуто в талии. Как мужчина, ценящий прежде всего в женщине ноги, он поставил девице высшую оценку.

— Послушайте. Мне кажется, дело не такое уж сложное. Просто дайте мне координаты вашего страхового агента и… — Ругая себя за непозволительные мысли об этой девушке, Майк снова переключил свое внимание на аварию.

— Страхового агента? Зачем?

— Чтобы мой страховой агент мог позвонить вашему прямо завтра утром и уладить дело. — Майк пристально и с подозрением посмотрел на девушку.

Стефани обуяла паника. Страховая жалоба станет концом и для нее, и для Дугласа.

— В этом нет необходимости. Мы можем все уладить сами. Не так ли? Прямо сейчас.

— Почему? Разве ваша машина не застрахована?

— Конечно, застрахована. Просто… — Она колебалась. Раньше правда не раз помогала ей выпутываться из затруднительных ситуаций. Весь вопрос в том, можно ли довериться этому человеку? И все-таки Стефани решила рискнуть.

— Мне нельзя было сегодня садиться за руль. Если мой отец узнает, что я взяла машину без его разрешения, он запретит мне садиться в нее до конца лета.

— Может, это и неплохая идея, принимая во внимание, как вы рулите.

— Послушайте, а что если я отдам вам все, что у меня есть? — Ей пришлось прикусить губу, чтобы не огрызнуться на его замечание. Она открыла сумочку и порылась в ней. У нее оставалось чуть больше сотни долларов из тех денег, что отец дал ей на новую одежду для колледжа. Стефани протянула Майку пять двадцатидолларовых банкнот, надеясь, что этого будет достаточно. — Если ремонт будет стоить дороже, позвоните, и я оплачу разницу.

— Я даже не знаю, кто вы. — Майк не обратил внимания на деньги.

— Меня зовут Трэси Бушанан, — соображая на ходу, ответила Стефани. — Мои координаты есть в телефонной книге. Но разговаривайте только со мной, если будете звонить. Ничего не говорите моим родителям. — Не получив ответа, она протянула юноше деньги.

— Ну что, мы договорились, мистер?

— Чендлер. Майк Чендлер. — Он колебался. Но, взглянув еще раз на фургон, пожал плечами и взял деньги. Имя Бушанан было ему знакомо. Если девчонка вздумает обвести его вокруг пальца, он пойдет прямо к ее родителям.

— Полагаю, все нормально. — Майк сложил банкноты и засунул их в карман. — Но если вы не возражаете, лучше я сам выведу вашу машину со стоянки.

— Буду вам очень благодарна.

Одним ловким маневром Майк вывел «мерседес» на дорогу.

— Пожалуйста. — Юноша вышел из машины. — В следующий раз оставляйте себе немного больше места.

— Хорошо. Спасибо за понимание, Майк, — ответила Стефани. Она больше не боялась молодого человека и могла расслабиться.

Помахав юноше на прощание через открытое окно, она уехала.

Майк рассеянно слушал утренние новости по маленькому радиоприемнику, стоящему на холодильнике. Он взял со стойки электрический кофейник, налил себе в кружку кофе и медленно отхлебнул, глядя в кухонное окно. На другой стороне улицы старый доктор Купер наблюдал за своими двумя внуками, играющими в мяч в ожидании школьного автобуса.

Майк улыбнулся, вспомнив, как он точно так же гонял мяч с младшим сыном Купера всего несколько лет назад. И хотя за последние годы по соседству появились новые семьи, по большому счету ничего не изменилось. На улице Росс все еще стояли маленькие, скромные домики с хорошо ухоженными лужайками и вековыми деревьями.

Майк задумчиво перевел взгляд на то, что его окружало и всегда было неотъемлемой частью его жизни: развалившийся от времени сарай, который они построили вместе с отцом, уже давно сломанный трактор, старый отцовский грузовичок со слесарными инструментами. На клумбах по бокам дорожки уже зацвели посаженные матерью много лет назад азалии. Их лепестки были красными и влажными, как девичьи губы. Это сравнение почему-то напомнило Майку о Трэси Бушанан.

— Ты ищешь в небе какой-то загадочный НЛО, сынок, или о чем-то задумался?

Майк с улыбкой повернулся. Спустя столько лет способность отца угадывать его мысли не переставала поражать Майка.

— Я думал о вчерашнем происшествии у Бергманов. Один из гостей помял мой фургон. — На самом же деле ему никак не удавалось выкинуть из головы эту девушку.

— С тобой все в порядке? — спросил Ральф Чендлер, сидя за круглым сосновым столом. Он отложил свою газету и с беспокойством взглянул на Майка.

— Конечно. Меня не было в машине. — Два кусочка белого хлеба выскочили из тостера, и юноша намазал их клубничным джемом, рассказывая отцу о вчерашних событиях.

— Все это странно. — Ральф задумался. — Я знаю Бушананов. Никогда не думал, что у них «мерседес-бенц», — старик встал и ополоснул в раковине свою чашку, прежде чем положить ее в посудомоечную машину. — Фургон сильно пострадал?

— Пустяки. Помятый бампер и две разбитые фары. Я отогнал его в гараж Уилли рано утром.

— А как будешь работать?

— Уилли одолжил мне свой грузовичок.

Ральф полез в карман брюк и достал свой бумажник.

— Мне не нужны деньги, папа, — остановил его Майк.

— Не упрямься. Ремонт обойдется тебе намного больше ста долларов. Зная тебя, сомневаюсь, что ты будешь спрашивать с Трэси Бушанан разницу. Вот так. — Он протянул Майку две двадцатидолларовые бумажки. — Этого тебе хватит. Возьми их.

— Ни за что, папа, — покачал головой Майк. — Ты прав, я не пойду к Трэси Бушанан за деньгами. Но от тебя я деньги тоже не возьму. Поэтому перестань вести себя, как богатый спонсор, и убери свой кошелек.

— Черт побери, какой ты несговорчивый.

— Мама всегда говорила, что я как кремень, — ухмыльнулся Майк.

Ральф точно знал, когда спорить бесполезно, поэтому безропотно убрал деньги обратно в бумажник и взглянул на часы с кукушкой, висевшие на стене за его спиной.

— Полагаю, мне уже пора идти.

— Что? Не позавтракав? — Не дожидаясь ответа, Майк протянул отцу свой поджаренный ломтик хлеба, намазанный джемом. — Съешь хотя бы это.

— Не могу, — покачал головой Ральф. — Мне нужно бежать. Управляющий фирмой «Клайн электрик» хочет, чтобы все замки были заменены к пяти вечера. Если я не пойду сейчас, то не успею закончить работу сегодня.

— Ты очень много работаешь, папа, — Майк перестал улыбаться. У него были причины для беспокойства. У шестидесятилетнего Ральфа уже было два сердечных приступа, после одного из которых он чуть не умер. Сейчас отец здоров, соблюдает диету, но Майк все равно беспокоился за него. Он не мог допустить, чтобы болезнь, лишившая его матери семь лет назад, отняла у него и отца.

Ухмыляясь, Ральф снял с гвоздя па стене свою мягкую шляпу и лихо нахлобучил ее на голову. Ральф Чендлер, бывший морской лейтенант, имеющий несколько наград, был небольшого роста, но крепкого телосложения, с седыми, аккуратно зачесанными волосами, с кожей грубой, как старая дубленая шкура, и глубоко посаженными темными глазами, почти все время излучающими теплый свет.

— Может быть, я и много работаю, — согласился Ральф. — Но это единственный известный мне способ выжить, сынок. Если ты не позволишь мне трудиться, можешь сразу похоронить меня. — Он с любовью похлопал сына по плечу. — А что если нам вечером подзаправиться где-нибудь парой кусков жареного мяса?

— Если ты заменишь мясо цыпленком, считай, что мы договорились. Я сам все приготовлю.

— Теперь я уверен, что у нас проблемы с финансами, — заметил Ральф.

Стоя в дверях, Майк смотрел, как пикап «форд» 1968 года ехал то вверх, то вниз по неровной дороге, и юношу опять охватило знакомое чувство вины. Если бы Майк продолжал бизнес отца, старику не пришлось бы сейчас так много работать. Ральф не переживал бы так сильно, ходил бы на работу время от времени и занимался своим садиком.

Когда пикап исчез из вида, Майк попытался прогнать беспокойные мысли. Нью-Йорк не так уж далеко, и он сможет на выходные приезжать домой, как и все четыре года обучения в колледже. Он сможет присматривать за отцом, чтобы тот не перегружался.

В доме раздался телефонный звонок. Залпом выпив остатки кофе, Майк поднял трубку. Это был Уилли, хозяин автомагазина.

— Все не так плохо, как ты думаешь, Майк, — произнес Уилли, стараясь перекричать шум и помехи в трубке. — Я раздобыл бампер, бывший в употреблении. Он прекрасно подходит. Твой фургон будет готов сегодня вечером.

— Спасибо, Уилли.

«Это действительно хорошие новости», — подумал Майк, вешая трубку. В этом году с деньгами было туго, поэтому-то он летом и работал на двух работах: чистил бассейны и парковал машины. Конечно, это были не те деньги, которые он мог бы заработать официантом в Нью-Йорке, но тогда он не смог бы провести эти три месяца с отцом.

Некоторые вещи нельзя измерить деньгами.