Призрак Шекспира

17

Старые люди наслаждались длительным осенним теплом. Как бы извиняясь за холодные весенние месяцы, год надолго остановил антициклон над Слобожанщиной, да и, считай, почти над всей Украиной.

«Король Лир» весной прошел премьерным спектаклем трижды — каждый раз с аншлагом. Олег Гардеман уговорил Петриченко-Черного отпустить его на пробы. Олега утвердили — правда, не на главную, но все же значительную роль. Он не очень переживал, потому что главная — по сценарию — казалась настолько прямолинейной, что актеру делать в ней было нечего. Олегу достался персонаж тоже не первой киношной свежести — антипод героя, интриган, связанный с криминалитетом, но негодяи всегда ярче.

Режиссер и хозяйка студи Крапивина, эффектная сорокалетняя женщина, дама солидного веса и крутого нрава, ставила актеров в жесткие контрактные условия — не могло быть и речи об опоздании на смену, а об отсутствии на площадке вообще речи не было — штрафы сводили гонорар практически к нулю.

Гардеману повезло: театр в этом году не уезжал на гастроли, а съемки фильма укладывались в рамки отпуска.

Вне съемок Олег посетил чуть ли не все столичные театры с надеждой где-то зацепиться. Похождения эти кончались ничем — так, туманные обещания подумать, иметь в виду, ну и подобные формулы мягкого отказа.

В театре, с которого после института началась его актерская карьера, Олег встретил Ольгу. Она немного располнела, но была свежая и привлекательная, словно не прошло столько лет с тех пор, как жизнь их соединила и вскоре развела на разные пути.

Они посидели в кафе на Крещатике, Ольга запретила ему заказывать что-то существенное — только мороженое и кофе: «Здесь цены как в театральном буфете, не дай им заработать». Ольга пообещала узнать, есть ли какая-то щель в штатном кондуите, но в голосе ее оптимизма не ощущалось.

Она спросила о гонораре за работу в кино. Олег назвал сумму, которая не вызывала у него энтузиазма. Ольга покачала головой: «Боже, какие скряги! Ты бы хоть расспросил нашу братию подписывать ли такое соглашение. Недаром у этой матроны репутация стервы. Смотри, чтобы тебя вокруг пальца не обвели при расчете».

Настроение у Гардемана после этой встречи было не из лучших. Хорошо, что съемки заканчивались, и при выплате гонорара неожиданностей не произошло.

Он вернулся в город, ожидая премьеры фильма, но производственный процесс длился дольше, чем планировалось, кассеты с ним тиражировались долго, а показ на телевидении должен был состояться только под Новый год.

— Наверное, я уже не увижу тебя на экране, — сказал Степан Степанович после того, как Олег рассказал о своей столичной Одиссее.

— Чтобы я этого не слышала, Степа! — голос Марии был решительным, но Олегу послышались все же нотки неуверенности.

Степан Степанович очень сдал, подолгу сидел во дворе с глазами, устремленными в землю, ходил медленно, тяжело ступая.

Как-то среди бела дня Бобыря посетил Салунский — он никуда не поехал на отдых, изредка рыбачил со Шлыком, и решил пригласить на рыбалку старого знакомого. Как водится, пришел с бутылочкой, Мария накрыла стол, сидели по-домашнему уютно.

— Что это ты, Степан, чаркой гнушаешься? — спросил Салунский, когда Бобырь закрыл ладонью рюмку. — Еще по третьей не выпили!

Степан Степанович вздохнул.

— Без меня, Кононович, пейте на здоровье. Вот Олег тебе в помощь. А я… отпил свое. Будете скоро, видимо, поминать старика.

Как ни старался Салунский, сбить Бобыря с минора не удалось.

На следующий день Степан Степанович взялся копать за домом — хотел под осень малину сажать, копнул несколько раз, осел и упал рядом с лопатой.

Хоронили старика как положено, некоторым из его сверстников из совета ветеранов, которые заставили власть отдать должное их поколению, иногда казалось, что вернулись старые времена и советские ритуалы: на похороны приехал новый губернатор, депутаты облсовета, городской голова и куча чиновников, которые и понятия не имели, кто такой Степан Степанович Бобырь, и удивлялись, что герои соцтруда еще не перевелись.

Олег Гардеман отвез вдову домой, где соседки готовили поминки.

Василий Егорович Емченко получил новое назначение через три дня после премьеры «Лира». Он брал телефон, чтобы набрать номер Нины, но коробочка жгла ему руку, он клал ее на место, думая, словно в лихорадке, как встретиться с ней.

Нина позвонила сама — услышала новость по радио.

— Ты где? — спросил Емченко.

— Дома. Сама.

— Я пришлю Николаевича. Выходи через пятнадцать минут.

Емченко сел в машину в тихом переулке, взял Нину за руку.

— Ты знал, что так будет? Там, на банкете? Знал?

— Информация была неофициальная.

— Боже, знал, не сказал. Убегаешь?

— Не говори такого. Это такая же неожиданность для меня, как и для тебя.

— Недаром я тогда говорила о Чехове. Гуров — в Москве, Анна в провинции… Кто к кому будет ездить?

— Да брось ты литературу. Скоро будешь в столице.

— А там?

— У тебя будет театр. Обещаю.

— Что еще у меня будет? Твоя сановная тень?

— Как там у Чехова? «Мы увидим все небо в алмазах».

— «Дядя Ваня». Я играла Соню… Никогда бы не подумала…

— О чем? Я не безнадежный, Нина. Никогда тебе не говорил…

— Чего?

— Я тебя люблю. Мы что-нибудь придумаем.

Нина вдруг заплакала — беззвучно и безнадежно, так продолжалось с полминуты. Николаевич выехал за город и кружил объездной трассой.

— Успокойся, — наконец сказал Емченко.

— Я спокойна, — ответила Нина.

Он поцеловал ее ладонь, потом достал из кармана пиджака синюю коробочку.

— Только не вздумай бросать мне в лицо. Это не подарок. Это клятва.

С коробочки засветился красный камень в розетке кольца.

— Возьми. Твой камень.

Нина взяла коробочку, вынула кольцо. На пальце камень светился, как крошечный огонек.

— Что я скажу, Василий?

— От коллектива театра. На день рождения.

— Он прошел.

— У них раньше не было денег.

— А если расспросит?

— Когда?

— Действительно, он завтра уезжает.

— Я тоже.

Нина вышла в центре города, измученная поездкой, как горем.

Пальченко, заняв пост в министерстве, несколько месяцев ждал решения квартирного вопроса. Емченко дважды смог вырваться к Нине, их свидания, строго законспирированные, оставляли у обоих нежность и горечь.

Наконец муж получил жилье — не очень роскошное, но и не на киевских выселках, и Нина начала собираться в столицу.

Московский метр Анненков выполнил свое обещание — в самом хвостике лета в журнале была напечатана его статья, иллюстрированная, убедительная и высоколобая, как все, что выходило из-под его пера.

Экземпляр он направил в адрес Ирины Соломахи, та, только просмотрев, помчалась на квартиру Петриченко.

Ночью, когда Тамара уснула, Александр Иванович пошел на кухню и еще раз перечитал статью. Не верилось, что наконец к нему пришло настоящее признание. Он вспомнил разговор со Стасом Петровским, иронические рассуждения приятеля о маршальском жезле, он наконец держит его в руках, этот иллюзорный символ несбывшихся надежд. Ощущение это было приятным, и одновременно Петриченко понимал: статья Анненкова мало что изменит в его судьбе — и житейской, и художественной, даже если постараться и положить московский журнал на стол министра культуры. Что уж говорить о столичных коллегах, режиссерах с более или менее известными именами: они либо пожимают плечами — ич, выскочка, каким это образом сумел сделать себе паблисити, что это за театр такой, Богом забытый, или найдут способ подложить какую-нибудь свинью, а хотя бы и поросенка.

Однако событие неожиданно перечеркнуло скептические предсказания Александра Ивановича. Через некоторое время — как раз перед началом нового сезона, когда съехались и сошлись актеры после отпуска и нужно было восстановить в их — да и в своей — памяти сыгранный раз тридцать за прошлый сезон компактный и кассовый спектакль по пьесе столичного драматурга, из министерства раздался звонок, в реальность которого трудно было поверить. В министерство обратилось посольство Украины в Великобритании с просьбой прислать видеоматериалы спектакля «Король Лир», если таковые имеются. Оказалось, что Шекспировском обществу стала известна статья Анненкова, и это общество проявило «живой интерес», как сказал из Лондона атташе по вопросам культуры, к работе украинского театра.

Петриненко-Черному сделали копию диска, он собственноручно привез ее в Киев и проследил, чтобы министерская почта сработала без задержек.

В министерстве на Александра Ивановича смотрели как на представителя внеземной цивилизации, его пригласил министр, поздравлял с международным успехом, и в интонации чиновника ощущались удивление и непонимание — как все это могло произойти без участия его ведомства?

Постепенно волна подъема улеглась, театр начал сезон, все пошло своим привычным порядком, и призрак маршальского жезла, который было снова возник в воображении Петриченко, начал растворяться в пространстве и медленно исчезать.

Однако ненадолго. Минуя министерство, посольство в Лондоне направило в адрес театра официальное приглашение Шекспировского общества режиссеру Петриченко-Черному с женой, если он женат, посетить Лондон и Стратфорд-апон-Эйвон для переговоров о возможном участии театра в ежегодном апрельском Шекспировском фестивале. В приглашении, кроме официального текста, были положительные, хотя и сдержанные, оценки увиденного видеоматериала и просьба сообщить, когда именно уважаемый режиссер планирует прибыть в Лондон. Расходы брала на себя английская сторона.

Событие, что ни говори, было экстраординарное. Петриченко только раз, и то давно, выезжал за границу на гастроли, тогда с паспортами и валютой ломали головы другие, а теперь ему пришлось самостоятельно пройти Крым и Рим чиновничьих дипломатических шлюзов, чтобы наконец получить паспорта, визы и билеты на самолет Киев — Лондон.

В Лондоне супругов встретили представитель Шекспировского общества и молодой клерк из нашего посольства, владеющий английским значительно лучше, чем украинским.

Два дня в Лондоне и два дня в Стрэтфорде прошли со скоростью короткого дневного сна, когда за полтора часа человеку может привидеться сногсшибательный калейдоскоп событий — то прозрачных и вполне объяснимых, то фантасмагорических, загадочных, отнюдь не связанных с реальностью.

Английский провинциальный городок, в пять раз меньше, чем тот, где они с Тамарой жили и работали, возможно, и не произвел бы на них особого впечатления, если бы не дом и убогая комната в нем, где родился Шекспир, если бы не церковь Святой Троицы, место его пожизненного покоя, раскрашенное надгробие с памятником, над которым скульптор уложил череп и двух ангелочков, Шекспировский театр-музей, перед которым благодарные сограждане построили памятник земляку спустя многие века после его смерти.

Если бы не вконец навязчивый переводчик, Александр Иванович мог бы считать эту поездку подарком судьбы. Тамара тоже не могла скрыть приподнятого настроения.

Английские коллеги приглашали театр на Шекспировский фестиваль — полное обеспечение, кроме билетов на берега туманного Альбиона с Украины. Возник даже компромиссный вариант: одно действие из «Лира», где актеров немного. Так, говорили они, в семнадцатом веке, во времена королевы Элизабет, показывали бродячие театры, не имея возможности представлять публике всю пьесу.

Обидно было Александру Ивановичу, он скрывался за приятной улыбкой, обещал после согласования всех деталей сообщить формат предстоящего визита, а сам видел постные лица министерских чиновников, заранее слышал ссылки на строгий бюджет.

Ночью в лондонском отеле, уже перед возвращением, Тамара сказала:

— Может, скажу что-то не то, но, Саша, может, обратишься к Емченко? Все-таки администрация президента. Престиж Украины… Или… Попроси Нину Пальченко.

— Нину? Почему?

— У нее, кажется, роман с нашим бывшим губернатором…