Проще, чем анатомия

Глава 1. Москва. Август 1940

— Первое, что нужно запомнить каждому медработнику, попадающему на войну — слова нашего замечательного хирурга Дитерихса: “Всякая огнестрельная рана опаснее, чем кажется”.

“… опаснее… чем кажется. Надо записать. Хорошо сказано Но спать, спать до чего хочется!”

Откуда на районную больницу в Белых Берегах, под Брянском, свалилась разнарядка “одного фельдшера в Москву, на курсы повышения квалификации среднего медперсонала” — Раиса Поливанова, “фельдшер, русская, беспартийная” и так далее даже не представляла. С другой стороны, почему поехала именно она — понимала отлично. Мужа нет, детей нет, хозяйства, которое боязно оставить, тоже.

Да и возраст вполне призывной, а в курсах значилась военно-полевая хирургия. Случись что — может, и придется в госпитале работать.

“И везет же тебе, Райка! Столицу повидаешь”, - судачили подруги, а она только отмахивалась. Не любила Раиса слова “везет”. Все двадцать девять лет, что прожила на свете, оно цеплялось к ней хуже репейника! Что бы ни случилось, хорошего ли, худого, всегда находилось, кому сказать, что ей мол везет. Хотя какое тут везенье? Не она ли просиживала часы за учебниками, ездила на такие же вот курсы в Брянск? Нет тут никакого везения, работа одна, дух перевести некогда. И полное отсутствие того, что может от этой работы отвлечь, то есть семьи. А это везением как-то не хочется называть.

На занятия, они шли в Институте усовершенствования врачей, собрали их как говорится с бору по сосенке. Из Брянска два человека, Раиса — третья, а дальше — вся география, от Куйбышева и до Смоленска. Девчата подобрались больше молодые, год-два как после медицинских училищ и фельдшерских школ. Раиса рядом с ними смотрелась как завуч среди старшеклассниц.

В первый же день объявили: учить вас будут военные врачи, спрашивать строго. Так не опаздывать и ничего не упускать. Опоздать-то сложно, общежитие вот оно, совсем рядом. Дело за малым — не уснуть на первой же лекции после того, как чуть не до света бродила по огромному, никогда прежде не виданному городу.

Когда всю их группу собрали и поселили в общежитии, сказали сразу: лекции завтра с восьми утра. А сегодня отдыхайте, товарищи, можете по городу погулять, но не увлекайтесь. В следующий выходной для всех приезжих устроим экскурсию.

Но до выходного оставалась еще целая неделя, а Раиса в Москве никогда прежде не бывала и городов крупнее Брянска вообще не видела. А потому, решив воспользоваться разрешением погулять и осмотреться, пропала на весь день. Утонула в огромном незнакомом городе.

Столица, которую она до сих пор видела лишь на фотографиях и в кинохронике, и раньше представлялось ей местом почти сказочным. Москва же настоящая оказалась настолько невероятной, огромной и занимательной, что Раиса напрочь забыла о времени.

Одно метро чего стоило! Когда Раиса впервые оказалась в вагоне, от скорости даже замерло сердце. А потом она выходила на каждой станции, чтобы полюбоваться. Подземный дворец! Будь у нее впереди хотя бы пара дней, не успокоилась бы, пока все станции не объездила и не осмотрела. Темные внизу и белые поверху колонны будто сами лили свет на сводчатый потолок. В Парке культуры качались над головой диковинные граненые фонари, переливалась золотым блеском Киевская. Такая красота, что наружу не хочется!

Снаружи — еще удивительнее. Улицы текли широкие, как реки, звенели трамваи, басовито рычали машины. На тротуарах столько народу, что тесно. Порою прохожие шагают прямо по мостовым. Весь город будто куда-то отчаянно торопился. Стоит засмотреться на какой-нибудь дом, обязательно начнут ворчать, что мол мешаешь. Какой-то сердитый товарищ с портфелем очень неаккуратно подтолкнул Раису на перекрестке, проворчав: «Чего рот разинула?». Но она слишком увлеклась, чтобы рассердиться: по улице катил диковинный троллейбус в два этажа, словно одну машину поставили на другую. Прежде она их никаких не видела.

Иные улицы представляли собой сплошную стройку. Стоят дома, все в лесах снизу доверху, как в гигантской корзине. Тащат рабочие наверх кирпичи или ведра, известкой пахнет, аж через улицу чуешь, летят вниз золотистые стружки, капает краска. Берегись, прохожий! Попадут на шляпу или рубашку — сам виноват, не стой. И так — на целый квартал.

Где-то ближе к вечеру Раиса перешла немыслимых размеров мост. Он висел над Москва-рекой словно на гигантских струнах и даже удивительным казалось, что ветер в них не звенит. У прохожих она узнала, что мост называется Крымским, и тут же придумала себе, пока ноги держат, новое развлечение — считать мосты. Но хватило ее ненадолго. Казалось, что эта часть города вся состоит из мостов, широких улиц, зеленых бульваров, старинных домов и строек.

В каком-то сквере она позволила себе немного отдышаться. Посидела на лавочке, купила фруктовой воды в маленьком киоске, похожем на стакан в подстаканнике. Вечерело, стало прохладнее и пора было бы собираться обратно. Но утешившись тем, что метро бегает невероятно быстро, Раиса решила остаться у реки дотемна. Если здесь днем так хорошо, какой должен быть закат…

«И в самом деле, наверное, в этот раз девчата правы — мне повезло. Сама бы не подумала, что так повезет. Приехать бы еще. Просто так, ходить, смотреть, — думала она, медленно шагая вдоль набережной. — Я бы весь день так бродила, а ночью села в поезд — и утром дома».

В речной глади отражались строгие башни и зубцы кремлевской стены. Солнце катилось за горизонт, последние отблески его гасли на куполах старинных церквей. Зажглись фонари. И стало видно, как на той стороне, за стеной в полумраке светятся два окна. Хотя трудно было разобрать, горит ли там в самом деле свет или просто отблеск от фонарей падает на стекло.

Раисе вспомнился плакат: «О каждом из нас заботится Сталин в Кремле». А вдруг, это он там сейчас? Может быть, все знающий советский руководитель вот так же как на том плакате сидит за столом у лампы. Вдруг, это его кабинет? Работает дотемна, или, подошел прямо сейчас к окну и видит ту же реку. И даже Раису видит.

Посмеявшись этой нелепой мысли, она внезапно поняла, что отчаянно устала, хочет есть и кажется, стерла ноги. Не удивительно, давно не приходилось столько ходить. В общежитие вернулась затемно, на ужин опоздала, и хорошо, что девочки-соседки оставили перекусить.

В ту ночь Раиса спала плохо. Вернее сказать, и не спала почти. Ныли перетруженные ноги, от волнения колотилось сердце, как перед экзаменами. Или перед свиданием. Она сама бы не сказала, как точнее. Только закроет глаза, плывут над головой фонари, похожие на елочные шары. Глядит на кипящий у его ног Тверской бульвар задумчивый Пушкин, уносятся в тоннели поезда метро.

Утром Раиса еле сумела открыть глаза. Соседки растолкали: «Вставай, путешественница! Первая лекция — хирургия. Сказали, настоящий боевой командир читает, военврач. С Финской пришел».

Вот незадача. С первого дня нужно постараться, а Раисе так хочется спать, аж голова падает. Но закаленная ночными дежурствами в больнице, она решила, что нарочно не позволит себе клевать носом, и специально села в первый ряд. На глазах у лектора и в голову не придет задремать.

А лектор оказался интересен. Голос у него был громкий, четкий, отлично поставленный, прямо как в театре. Можно и не устраиваться так близко, его наверняка и на “галерке” не хуже слышно. Раиса назвала его про себя “профессором”. “Интересно, бывают ли в армии профессора? А в каком он звании, я не расслышала”. Внешне тоже очень приметный. Чем-то он на Дзержинского похож. Будь Феликс Эдмундович такого же саженного росту и в плечах пошире, были бы как братья. Тоже в возрасте, лет сорока наверное, а глаза молодые — острые и светлые. Кажется, всех он в аудитории видит, разом и насквозь. И Раису, которая пытается не казаться слишком сонной, тоже видит.

Сидеть ровно и не клевать носом у нее еще получалось. Но лекция воспринималась, как рваный и склеенный фильм, а это было ужасно обидно и досадно. Рассказывал “товарищ профессор” подробно и понятно, не опуская глаза в бумаги.

Что-то по военной медицине и в Брянске, в фельдшерском техникуме читали. Но кроме кружочков и стрелочек на схемах в голове ничего с тех пор не застряло. Здесь же все предельно ясно и четко, и главное — интересно. Рассказывать так, чтобы тебя студенты слушали, это вообще вещь редкая. В техникуме хорошие преподаватели тоже были, но такой, к которому весь поток бегал — один-единственный. Пожалуй, с “товарищем профессором” они бы друг друга поняли. И как все строго выстроил, будто дом строил, кирпичик к кирпичику, хотя начал — для общего ознакомления — аж с Пирогова. Но быстро к настоящему времени перешел, свои случаи из практики привел. Раиса торопливо записывала, пару раз за руку себя ущипнула, чтобы не уснуть, но скоро с нее сон сбежал совсем. Только к концу занятия чуть ломило виски. Но это вполне можно пережить.

“Хороший состав, — думал Огнев, глядя на слушательниц, — Конечно, барышни почти все при параде, но никто ворон не ловит и на часы с тоской не глядит, и пудра с носиков не сыплется. Даже те две подружки с "галерки" не шушукаются”.

Когда искали преподавателя для этих курсов среди военных, кого привлекать к работе, и вопроса у командования не стояло. Вы, товарищ Огнев, любой личный состав понимаете как аудиторию, вам и передавать боевой опыт.

Группа в основном женская подобралась, точнее сказать, девичья. Только в пятом ряду трое ребят. Рядом устроились, похоже, из одного города. Хмурятся парни, что-то прикидывают. Их ведь в случае чего первыми призовут. А вот та, на первом ряду, наверное, ночью приехала, глаза сонные. Волосы убраны на затылок, ни волоска не выбивается, привыкла, наверное, по работе. Типичная прическа хорошей операционной сестры. Не выспалась, но держится.

“Очень похоже мы занимались с личным составом в боевых условиях. Денисенко это "вечерней школой" тогда называл. Только сейчас светло, тихо и мы не в палатке среди сосен. Вон, воробьи за окнами спорят, лето… Хотелось бы верить, что вам этой практики все-таки не выпадет, товарищи. И так, продолжим. О чем мы? Правильно, о вечном. О сортировке”

— В англоязычной терминологии сортировку называют triage — потому, что американцы в свою гражданскую войну придумали делить раненых на три потока. Да, у них была своя гражданская, четыре года воевали так, что разорение проигравшего Юга было видно и через полвека. В той войне было не только уничтожено рабство. Америка создала свою военную медицину, и ее опыт на десятки лет стал образцом для всей Европы. Их врачи показали себя прекрасными организаторами, но до научного подхода Пирогова им оказалось далеко. Пирогов, в зависимости, как сейчас бы сказали, от санитарно-тактической обстановки, делил раненых на четыре или пять потоков, и американцы много бы выиграли, имей они в руках его работы. Так, у вас вопрос?

— А почему они не воспользовались его работами? Крымская война же была раньше?

— Потому, что Пирогов вернулся с войны нервно-надломленным, опыт свой считал малоудачным и малоценным, и писал свои “Начала” очень медленно. И пока он их дописывал, американцы успели закончить войну, обработать статистику и издать первый в мире медико-санитарный отчет о ней. Их статистика и показала Пирогову, насколько его опыт ценен, так что в “Началах” американская статистика уже приведена. А сейчас сортировка — основа этапно-эвакуационной системы, выработанной нашим замечательным хирургом Владимиром Андреевичем Оппелем еще в 1917 году…

“Преемственность, значит, научного подхода. От Пирогова и до наших дней, — Раиса промокнула исписанную страницу. — И идея Оппеля, что вся прифронтовая полоса — как госпиталь, а медицинские пункты в нем — как палаты. Только от палаты до палаты — километры”.

Ей вдруг представилось, как она работает на батальонном медпункте — до линии боя километр, а то и меньше, и она тут — самая главная, за все отвечает. Понятно, что совсем-то на фронт ее не пошлют. Будет где-нибудь в тылу работать, может, и в Белых Берегах развернут госпиталь глубокого тыла… Хотя сейчас не верится как-то, что он может понадобиться.

Когда лекция закончилась и всех выпроводили в коридор на перерыв, чтобы проветрить аудиторию, сделалось даже жалко, что так быстро. Она бы еще столько же слушала и записывала, неважно, что спать хочется. И вот тут-то, в коридоре, “товарищ профессор” ее и окликнул:

— Товарищ Поливанова, если не ошибаюсь, Раиса Ивановна? У вас все в порядке?

“Надо же! И фамилию успел запомнить. А я даже звание не расслышала”, - подумала про себя Раиса. Неловко выходило, заметил-таки, какие сонные у нее глаза.

— Совершенно в порядке, товарищ профессор!

Последние слова выскочили сами собой. Надо же как-то вежливо назвать человека, чье имя и звание ты, сонная тетеря, прослушала.

— За профессора, конечно, спасибо, но пока перелет. Военврач третьего ранга Огнев Алексей Петрович. Вы ночью, что ли, приехали? Я смотрю — когда не спите, то пишете старательно, у тех, кто в Москву приезжает, чтобы вместо учебы погулять, такого не бывает. Они честно спят.

Раиса почувствовала, что краснеет. Ведь она именно прогуляла весь вчерашний день, как и положено приезжему человеку, век не выбиравшемуся из своего угла.

— Извините… Я днем приехала, даже утром. Брянский поезд в восемь утра. Просто заснуть не получилось сразу. На новом месте. И ходила много. Я же никогда Москву не видела.

Ей неловко было признаваться, что она как школьница на каникулах, прокружила целый день по городу, но человеку, который сходу может и фамилию запомнить, и мало что насквозь тебя не видит, лучше не врать. Тем более военному.

— В Москве есть, на что посмотреть, это правда. И частая ошибка у тех, кто в столице впервые — попытаться увидеть и обойти все и сразу. Получается, как сказал по совсем другому поводу Пирогов, калейдоскоп, в который можно насмотреться до усталости.

От такого начала беседы Раиса повеселела. Хотя бы не сердится! А то такой интересный преподаватель, не хотелось бы в первый же день перед ним оплошать.

— У меня и не получилось, все и сразу, — призналась она. — Даже метро, и то все не разглядела. И мосты через Москва-реку, — и тут же, потому что и интересно было, и хотелось показать, что она не глазеть по сторонам все-таки приехала, спросила, — А ваша следующая лекция когда?

— По расписанию — Огнев улыбнулся, — еще два академических часа сегодня, потом завтра в это же время. Так что, скоро у вас будет время отдохнуть. А беседу о Москве предлагаю продолжить завтра после лекций. Хотите, покажу вам город?

Раиса совсем смутилась. По ее мнению, вчерашняя прогулка заслуживала все-таки порицания, ведь учиться приехала, не ворон считать. Взрослый серьезный человек с пятью годами практики, не студенточка какая! И сразу согласилась. Такого подарка она даже не ждала. “Не решил бы только, что я ему вздумала глазки строить. Серьезный человек, со званием. С войны пришел… Неловко, что приходится голову задирать, когда беседуешь. Рядом с ним я девочкой смотрюсь совсем”, - метались мысли, сумбурные, одна бестолковее другой.

— Очень хочу! Но вы не думайте, что я только головой вертеть приехала. Нас ради этих курсов целый год в Брянске готовили. А город… он такой необыкновенный. Конечно, Москва — столица, она и должна быть самой красивой. Но я никогда не думала, что здесь настолько хорошо.

Раисе хотелось еще добавить, счастливые мол люди, кому повезло здесь жить, но не стала. А то выходит, что она свой родной город не любит, а это совсем не так. Брянск тоже красивый, он зеленый, уютный. Но в сравнении с Москвой — совершенно тихий, домашний. Даже самый центр его со столицей не сравнить.

— Если человек не вертит головой, у него пропадает подвижность шеи. А там и подвижность мозга. Многие великие хирурги занимались и занимаются, и очень неплохо, чем-то немедицинским. Юдин наш Сергей Сергеевич на скрипке играет. Не так, конечно, блестяще, как оперирует — но тоже очень хорошо. А канадец Беттюн — он в Испании переливанием крови занимался — отлично рисовал, и детей рисованию учил. Считайте это, как упражнение для развития пальцев, только для мозга.

— Рисовал? А что с ним стало после Испании?

— Погиб. В Китае, в прошлом году. Порезался при гнойной операции.

Так, беседуя, они шли по коридору к лестнице. Раиса исподволь рассматривала нового знакомого. Жесткий профиль, черные, чуть тронутые сединой волосы. Высокий, Раиса ему едва до плеча дотягивает. Насколько же он старше? Лет на десять, а то и больше. О том, почему человек, только-только ее увидавший, предложил эту прогулку, она особо не задумывалась. Но с таким искренним человеческим интересом не смотрят на барышню, за которой хотят приударить. Ерунда какая! Алексей Петрович чем-то напомнил Раисе преподавателя из брянского фельдшерского техникума. Только тот был специалист по инфекциям, на занятиях рассказывал, как в юности ездил “на чуму”, где чуть не погиб. По счастью недуг, принятый им за смертельную болезнь, оказался на проверку скарлатиной. Тоже не дай бог, но все-таки не чума.

Рассказать бы ему про Андрей Евгеньича, пожалуй, эти двое нашли бы, о чем поговорить. Но техникум далеко, а много болтать Раиса стесняется. Лучше будем молчать и слушать

Когда по коридору прокатился звонок, Раиса не удержалась от разочарованного вздоха. Как жалко! Но ей обещали показать город и само ожидание прогулки прогоняло остатки сна.

Весь следующий день, слушая лекции, Раиса то и дело украдкой косилась в окно, откуда видны были уличные часы на столбе. Ей как никогда хотелось, чтобы поскорее наступил вечер.

Когда занятия окончились, “товарищ профессор”, как и обещал, поджидал ее у крыльца главного корпуса:

— Что же, товарищ Поливанова, не передумали? Вижу, на этот раз у вас получилось выспаться.

В центр города добирались на трамвае. Троллейбусы тоже туда ходили, но двухэтажное чудо, так поразившее ее в первый день, у Алексея Петровича симпатий не вызывало. С его ростом там нельзя стоять иначе, чем согнувшись в три погибели.

В дороге Раиса успела рассказать, откуда приехала, про Брянск и про свой техникум, про Белые Берега.

— В маленьких городах есть своя прелесть. Но практика в местных больницах непростая. Мы с вами по пути несколько сложных случаев вспомнили, но похоже, ни одного, совсем для вас незнакомого, не было. Вот мы и приехали, дальше можно пешком. Но прошу сказать сразу, если устанете. Повторять ваше вчерашнее путешествие думаю, все-таки не стоит.

Что правда, то правда. Если больница одна на район, чего только не привозят! По-хорошему, не пришли Москва разнарядку, Раиса все равно продолжила бы учебу. Иначе трудно. Хотя с самых первых дней заметила, что не всем приехавшим курсы интересны.

— С контингентом, который приезжает в Москву на повышение квалификации, возникают примерно те же проблемы, что у Петра Первого.

Раиса удивленно подняла глаза на собеседника. Ей не сразу понятно было, причем тут царь-плотник, хотя про то, что он университеты открывал, по урокам истории помнила.

— Когда Петру потребовались будущие русские врачи, — начал Алексей Петрович, и голос его снова сделался громким и звучным, как на лекции, — оказалось, что приглашенные немцы знают латынь да немецкий, а русский и учить не хотят, и терминологии еще нет.

На голос начали оборачиваться. Алексей Петрович привычно улыбнулся и снизил тон:

- “Негде взять — потребуй у церкви, там хотя бы латынь знают”, решил Петр. За колокольную медь церковники на него были крепко обижены, а ведь большая часть переплавленных колоколов так пушками и не стала, состав сплава неподходящий. Словом, направили ему пьяниц, буйных, больных да тех, кто любит задавать неудобные вопросы.

Раиса слушала, забыв глядеть по сторонам. И почему на уроках истории о таком не рассказывали? Хотя бы в техникуме, уж там можно бы, все ведь по специальности. Когда учишь то, что тебе потребуется здесь и сейчас, как-то забываешь, что у медицины своя история есть, длинная и интересная. Где бы про это прочитать? Надо обязательно потом спросить. Может в Брянске в библиотеке что найдется.

— Пьяницы спились, буйные разбежались, больные поумирали, а вот из задающих неудобные вопросы и выросла русская хирургия. Так и на курсы едут нередко те, кому у себя заняться нечем, или те, кто хочет за казенный счет по столице погулять. Ну, и те, — Алексей Петрович посмотрел на Раису очень внимательно и улыбнулся, — кто настолько любопытен, что им в районной больнице тесно!

“Как же легко она краснеет, — думал он, — Мало хвалят, к этому она точно не привыкла, начальство строгое, в больнице график тяжелый. Да и слишком любопытных у нас часто не очень-то любят. Хотя ради таких и преподаем. Уже не девочка, а глаза как у подростка. Сколько ни расскажи, все мало!”

Что же — старая Москва перед ними. Ради таких удивленно-восторженных глаз можно ходить хоть до сумерек. Все прошлое, все утекло. А эта прогулка, пожалуй, стоит всей лекции. Нет, не одна она старается. Эта группа подобралась особенно хорошая. Но такого искреннего интереса, пожалуй, больше ни у кого не заметил. Ну вот, она уже улыбается.

От Крымского моста свернули на старинную неширокую улицу, где над окнами домов сонно смотрели вниз львиные морды.

— Вот уголок старой Москвы, сохранился. Жила здесь некогда знать, московское дворянство, купцы. Но не только они. В этом доме, например, жил Денис Давыдов.

— Тот самый? Партизан?

— Именно так. По нашим улицам можно учить историю. Посмотрите, начали мы с вами от петровских реформ, прошли два квартала — и вот перед нами 1812 год. Некоторые здешние дома помнят тот пожар Москвы. Дом Давыдова, например, его пережил.

— Вы, наверное, каждую улицу тут знаете?

— Представьте себе нет, Раиса Ивановна. В Москве я такой же гость, как и вы. Хотя я здесь родился, но не был больше двадцати лет. Только сейчас вернулся. Город переменился необычайно, в первый день, признаться, я даже заблудился.

— Настолько сильно изменилась?

— Да. Уезжал я из одной Москвы, а приехал в совершенно другую. Сейчас она похожа на старый дом после пожара с потопом одновременно, а потом еще капитального ремонта и генеральной уборки. От того, что снесли стену Китай-города, ее остатки мы с вами еще увидим, мне до сих пор грустно, как и любому старожилу. Но чистоту и широкие улицы не могу не приветствовать.

Впрочем, Остоженка, куда они свернули, так и осталась узкой и тихой. Если уж показывать старую Москву, то именно здесь. И душа не так болит, улица-то почти прежняя, с детства памятная, хотя он никак не может привыкнуть называть ее Метростроевской. Цел еще фонарь над дверью писчебумажного магазина с уютным названием “Привет”, хотя самого магазина давно уже нет. Живы переулки и закатное солнце играет на стенах домов и балконных решетках. Все так же глядит с угловой башенки дома на перекрестке, из-под самой крыши, лепная диковинная птица. Как и сорок лет назад глядит. На улицу, на них. А рядом через квартал — чудовищный круглый котлован, похожий на вулканический кратер. При виде него даже у малость привыкшей к московским стройкам Раисы округлились глаза.

— Что же здесь строят?

— Дворец Советов. Читали, наверное?

— Да. Какой огромный будет!

— Верно, — ее спутник от чего-то вздохнул расстроенно.

«Всё поменялось. Да, без сомнения, будет нечто монументальное. Но стоила ли эта стройка того, чтобы ради нее уничтожать памятник героям Отечественной войны 1812 года? Спросить не с кого. Когда вернулся, все уже взорвали. Хотя бы взрыва не застал».

И острых шпилей Воскресенской церкви тоже нет. Там, где стояла она, шумят молодые липы в новом сквере. По этим шпилям он искал когда-то знакомые дома, бредя по непоправимо изменившейся Москве как слепой. Остоженка, Пречистенка — все поменяли свой лик и имена, потерялись старые адреса. Многое, многое в городе уже последние лет пятьдесят ждало, когда его снесут, но так тотально перестраивать — нужно ли? Верно, этим вопросом задавались многие старожилы. Неужели так высока плата за то, что Москва вновь стала столицей?

Его новой знакомой можно в чем-то позавидовать. Для нее Москва — чудеснейшая книга, открытая впервые, она читает ее с самого начала, жадно перелистывая одну страницу за другой. И глаза горят от ощущения новизны и радости познания. Как не у всяких двадцатилетних, честное слово!

Брянск — город маленький. Проездом он в нем был. Показалось: железная дорога огромна, а вот сам город — похож на множество других небольших российских городов, в которые только с революцией вдохнули новую жизнь. Ему еще предстоит расти.

А человек из этой новой жизни смотрит сейчас на древнюю столицу восторженным взглядом первооткрывателя. Для Раисы Москва навсегда останется в памяти вот такой. Не будем же разочаровывать хорошего человека.

— Пойдемте на набережную. Это лучшее место, откуда можно любоваться городом. И не жарко, с реки прохладой веет. Вот еще одно чудо нашего столетия — в Москва-реке можно удить рыбу и купаться, не боясь окраситься во все цвета радуги. В моей юности по берегам каких только фабрик ни стояло, и каждая, не чинясь, лила в воду что-то свое. А теперь — сами взгляните. И вода чистая, и берега Яузы в граните, а ведь эту реку московские газеты некогда называли “язвой на теле города”. Что самое грустное — совершенно справедливо.

Даже Хитровку, и ту одолели — а это было место скверное, воровское. Настоящий город в городе, где постороннему человеку и днем появляться опасно. Но извели бандитов, расчистили грязные дворы, разбили сквер, построили школу…

— Так и надо. А вы где жи… — черт, Раиса, думай, а потом языком мели! — … вете?

В мыслях она ругала себя ругательски за этот вопрос, который чуть не получился невежливым. Если Алексей Петрович из тех семей, где на высшее образование одному из детей отдавали последнее — то тут, в старой Москве, жили его классовые враги. А если он сам из этих мест — то где-то здесь дом, в котором осталось его детство…

— Далеко, на окраине. Даже не скажешь, это еще Москва или уже Подмосковье. Дома комсостава, совсем недавно построены. Не такая причудливая архитектура, но просторно и уютно.

“Не заметил?..” — она осторожно взглянула на собеседника. Вроде нет. Улыбается. Но как-то печально. Не то здесь жили люди, смотревшие на него свысока, не то … Да не будем гадать! Прогулка вышла — лучше всякой лекции. Удивительный человек, кажется, знает решительно все. Везет же его студентам! Раиса от всей души им по-хорошему завидует.

— У любого города, любой страны есть свое лицо. Москва его существенно поменяла. Сейчас оно выглядит почти юным. Столица теперь как молодая девушка со старинной бабушкиной брошью на груди. А уж что понимать под этой брошью, решайте сами — в Кремле вы побывали.

— А Финляндия? — спросила Раиса, радуясь, что разговор ушел от неловкого вопроса. — Вы ведь совсем недавно оттуда. Какая она?

— Как там у Тэффи? "Вся эта полоса России пахнет собакой, крашенной под енота". Финляндия выглядит, как операционный блок из стерильных простыней, а пахнет эфиром. На самом деле — очень красивые места, строгая такая красота, холодная. Цвета неяркие. Воздух в сосновых лесах изумительный. Но смотреть приходилось на бегу.

Вечерело. “Пора по домам, — сказал Алексей Петрович, — Уже смеркается, а надо еще подготовиться к завтрашним лекциям. И вам, и мне”.

Они спустились в метро. Раиса с осторожностью ступила на эскалатор и чуть не потеряла равновесие от удивления — навстречу им по соседней лестнице плыла вверх обнимающаяся парочка. Молодой человек стоял спиной по ходу движения, бережно поддерживая подругу за талию.

— Ой, а они не упадут?

— Нет, конечно! Это же московские студенты, они каждый день в метро, причем по утрам — запросто не просыпаясь едут. Когда перила становятся горизонтальными, это можно рукой почувствовать, и как раз успеть обернуться. А вы так осторожно заходите, сразу видно — недавно в Москве. Но вам тут еще почти три недели, научитесь. Это не анатомия, это гораздо проще!

Следующие недели Раисе стало не до прогулок. Дни проходили строго между институтом, библиотекой и общежитием, куда она возвращалась уже в сумерках. Не дающий лишней минуты промедлить, ход жизни большого города стал привычен. В нем вовсе не было, как казалось поначалу, лишней суеты и пустой спешки, в нем был ритм. Москва жила, повинуясь ходу своих собственных часов, бегущих вдвое быстрее, чем часы любого другого города на земле. Так это теперь виделось.

Раиса научилась спускаться и подниматься по бегущим под ногами ступеням эскалатора, и от мелькающих за окнами вагона сияющих ламп уже не замирало, как в первый раз, сердце. Ни в коем случае, не стала Москва от этого менее хороша, напротив! Вот только изучить ее еще раз так же тщательно, как в первые два дня, уже не было времени.

Единственный раз она снова прошла по центру города, когда искала книжный магазин. Вот тут постигло разочарование: на то, чем Раиса наметила пополнить свою собственную библиотеку, тщательно записывая на лекциях заглавия и авторов, не хватило бы никаких денег. Вздохнув, она остановилась на двух книгах, которые в любом случае пригодятся. Добавила к ним новый “Справочник фельдшера”, не бог весть что, такой у нее и дома есть, но здесь все новые адреса больниц, институтов, аптек. Точно лишним не будет.

По пути к метро она вновь шагала по Метростроевской. Теперь Раиса знала, что до революции эта улица звалась Остоженка, и здешние стены помнят пожар Москвы во время нашествия Наполеона. “Вот бы еще раз так пройти!” Но, хотя лекции Алексей Петрович по-прежнему им читал, просить о второй прогулке она не решилась. “Подумает еще, что глазки ему строю! Серьезный человек, командир… Нет, не годится. Вот если бы сам предложил”. Но видимо, и у “товарища профессора” хватало забот.

Три недели пролетели как один день. Казалось, еще вчера вещи укладывала, слушая вздохи подружек, что вот мол, повезло. А теперь — все. Вручили свидетельства о прохождении курсов, торжественно, в актовом зале. Отметили наиболее отличившихся. Грамот, правда, не дали, ограничились устной благодарностью. Ну да ладно, не за грамоты учимся. Раису тоже отметили, это было приятно.

На торжественную часть все три брянских слушательницы пришли с вещами, три чемоданчика стояли под стульями. Вечером уходил поезд.

— Что же, товарищ Поливанова, доброго пути, — “товарищ профессор” все-таки отыскал ее перед отъездом. Подошел и пожал руку. При всех. Раиса даже покраснела, смутившись. — Мне не часто встречаются такие внимательные ученики. Успехов вам в Брянске, а будете в Москве — приходите в гости в наш институт. Думается, что мы с вами оба здесь не последний раз.

Возвращался домой Огнев уже затемно. Нынешняя группа была в этом году заключительной. У студентов начинались каникулы, у преподавателей — отпуска. К нему это не относилось — служба. Куда откомандируют, там и будем. Последний автобус, старый, с придушено хрипящим мотором подпрыгивал на каждой выбоине. Давно осталась позади старая Москва, начались новые кварталы и в сырой ночной воздух иногда вплетался запах теса, извести и краски.

Удивительное дело, новые улицы больше не вызывали прежнего ощущения оторванности. Уютно плыли желтые фонари, мягко светились окна. Вечерняя городская жизнь, все такая же торопливая, внушала спокойствие и уверенность в прочности бытия. Похоже, эта любознательная барышня, сама того не зная, примирила с новой Москвой. Город снова признал его своим или Алексей наконец уверился, что все-таки вернулся домой.

Наверное, поезд на Брянск уже отошел и проносятся за окном засыпающие поселки да паровозный дымок. “Стоило оставить свой адрес? Не приняла бы за попытку поухаживать. Хотя о чем поговорить бы, наверняка нашлось. Хорошая собеседница дороже симпатичной попутчицы. Откуда такие мысли, старею, не иначе? Не оставил адреса — и ладно. Я здесь на месяц-два, потом — новое назначение…"

Уже в поезде Раиса открыла наконец одну из купленных книг. И только руками всплеснула: ну как она раньше не посмотрела! Надо было хоть пару страниц перевернуть. Вот так медицина, курам на смех! Типография самым нелепым образом перепутала страницы, намешав хирургию… с паровыми двигателями. Нарочно не придумаешь. Впрочем, не велика беда, пропали вступление да заключение…

Опять долго не могла заснуть, хотя стук колес как будто должен успокаивать. Раиса то задремывала, то просыпалась. Паровоз протяжно гудел, в полной темноте громыхнул под тяжелыми колесами мост через реку, мелькнули стальные фермы и вновь — тишина, дремота. Наконец она уснула и во сне видела Москву, в странном обличье сказочного города, где на каждом доме высилась башня и в этих башнях звонили на разные голоса часы. И кажется, она шла с кем-то под руку и не видимый во сне собеседник рассказывал, откуда башни и для чего часы: “Чтобы жить в едином ритме со временем”. На этих словах Раиса проснулась. В окна вагона лилось горячее летнее солнце. До Брянска оставалось полчаса.