Проще, чем анатомия

Глава 12. Федюхины высоты, 16–18 сентября 1941 года

Соседняя часть, на которую в первый день набрела Раиса, тоже оказалась учебной. Это по личному составу стало понятно: или мальчишки совсем, как бы не вчерашние школьники. И какой бы строгий ни был там командир, соседство с девчатами не могло обойтись без знаков внимания с обеих сторон. Не успело свежее пополнение “части без номера” обжиться на новом месте, как соседи стали присматриваться к ним с самыми честными намерениями познакомиться, вопреки всем требованиям устава караульной и гарнизонной службы.

Усердствовали прежде всего парни. Пока дело обходилось записками да “случайными” встречами у дороги, которая мимо расположения обеих частей тянулась, на это командование еще могло смотреть снисходительно. Но букет! Конечно, для женского населения приятно, но если подумать, откуда он взялся…

Мелкие осенние астрочки вперемешку с ветками краснеющей рябины были ох как хороши! Далеко же кто-то бегал, чтобы палисадник ощипать! Появились цветы на столе под навесом, где девчата обедали да “вечернюю сказку” давеча слушали, будто сами собой, и увидали их только утром, после подъема. Хихикали, удивлялись, даже на построении перешептывались, гадали, кому такое внимание оказали.

— Так, понимаю, привет боевым подругам передал стрелковый взвод? — умеет товарищ командир одними глазами улыбаться, а говорит, между прочим, строго. — Это, конечно, хорошо, товарищи бойцы! А теперь — начальник караула, разводящий и часовые — два шага вперед. Объясните, товарищ Мухина, как это ваш караул не заметил посторонних в расположении?

Сразу стало тихо, всех кузнечиков в сухой траве окрест слышно. Похоже, никому и в голову не приходило, что гости просочились между часовых так, чтобы те ни сном, ни духом. Хотя каким сном-то? На карауле в оба глядеть полагается!

Мухина покраснела до ушей и молчала. По лицу было видно, что еще слово — и расплачется.

— За такое несение караула выдать бы вам по три наряда вне очереди каждой! Да только когда вам их отбывать? Вам учиться надо, а времени — в обрез. Всему составу караула — устный выговор. Надеюсь, больше такого не повторится!

— Товарищ командир, а цветы? Куда их? — это не Мухина уже, Вера Саенко. Ее в том карауле не было, но за подругу, конечно, переживает.

— Как куда? В воду поставьте, придумайте, во что. Цветы красивые, пусть на столе и стоят. На радость личному составу и в назидание. Чтобы на карауле не спали.

— Вот так, — сказал Огнев Раисе после завтрака, отозвав в сторону, — Теперь смотрим в оба. Интересно, Мухина нашего гостя заметила или нет? Впрочем, неважно. Важно нам учебный процесс не срывать, а то сначала цветы, потом самоволка, а там и эксцессы, вплоть до приказа ноль-ноль-девять.

— А ноль-ноль-девять, это… — начала Раиса, тут же сообразила и покраснела.

— Именно то, что вы подумали. Как говорили в Империалистическую, “брюшное”.

Раиса хотела было возразить, что девчонки молодые, зеленые, и до такой беды вряд ли дойдет. Возраст не тот! Но договорить им не дали — прибыло еще пополнение. Ровно из одного человека. Не рядовой боец, а целый сержант. И как Раиса недавно, пришла пешком. По тому, как взмокла и пропылилась, видно, что шагала тоже от самого поворота и не подвез никто.

Раиса взглянула на нее и с удивлением перехватила озабоченный взгляд Огнева. Присмотрелась повнимательнее. Высокая, стройная, раскрасневшаяся от жары и ходьбы, русые локоны, не иначе как с утра подвитые и уложенные, липнут ко лбу, горячий степной ветер всю красоту порушил. Два треугольника в петлицах. Постарше остальных девчат, ей лет двадцать. Хорошо бы, чтобы и опыт имелся, втроем молодое пополнение учить проще будет. Кадровая? Похоже на то, форма новехонькая, сидит как влитая, не в пример девчатам. Те который день пытаются хоть как-то на себя гимнастерки ушить, а все не выходит. А тут как на заказ делали! Может и впрямь на заказ. И материя у формы не та, что у остальных девчонок. Лучше, это даже сквозь пыль видно. На что-то сержант здорово сердится, будто только-только с кем-то крепко разругалась. Старается не показывать вида, но плохо выходит. Вот только что не шипит как рассерженная кошка. Если сержант, почему ее сюда? Раиса-то понятно, после окружения. А эта? И отчего так хмурится товарищ командир?

Новенькая при виде начальства, наоборот, расцвела. И злость недавняя куда-то делась, как стерли. Приосанилась, заулыбалась.

— Здравия желаю, товарищ капитан! Сержант Лыкова для прохождения службы яви… простите, прибыла! — сбилась она на последнем слове, зато откозыряла с фасоном, как кадровые.

— Военврач третьего ранга, а не капитан, — строго поправил Алексей Петрович. — Вольно, товарищ сержант! Давайте документы, перехватите на кухне чаю и сухпайка и в строй.

В нагрузки отряд понемногу втягивался. Хотя бы обмотки у девочек перестали спадать, портянки — натирать ноги, а санитарные сумки не норовили больше сползти или зацепиться.

Кажется, так и будет выглядеть наш обычный день на ближайшие недели полторы, думала Раиса, марш-бросок, стрельбы, тактика, шины, повязки, самоподготовка. И вечерняя сказка.

Правда, на этот раз сказку пообещали страшную — про гангрены. После объявления темы строй притих, и только Лыкова громко прошептала:

— А если у меня от такого бессонница будет?

— Значит, днем физнагрузки мало, — невозмутимо ответил командир, — То, что вы увидите, будет куда страшнее рассказов. Но вы справитесь.

С этого вечера команда «отбой» наступала для Раисы на час-два позже остальных. Спать она устраивалась поперек выхода из палатки, чтобы никто мимо нее в самоволку не проскользнул. И засыпала последней.

— Мухина! Накажу, уши оборву, — не открывая глаз произнесла Раиса в ответ на шорох.

— А уши не по уставу, товарищ старший сержант, — пробормотала пойманная с поличным барышня, отправляясь обратно под одеяло.

— Правильно, — Раиса зевнула. — Старший сержант тебе уши оборвать не может. А вот тетя Рая — непременно открутит. Марш спать!

А товарищу профессору, как она скоро убедилась, и вовсе выспаться было не суждено — дважды за ночь Алексей Петрович лично караулы проверял. В полночь и перед рассветом. Персонально никого он после не распекал, и общего разноса не устраивал. Но на утреннем построении заметил: “Сон на посту — это не только гибель часового, это гибель всей части. Потому карают за него в военное время как за дезертирство”. Сказал ни к кому специально не обращаясь, но Раиса заметила, как одна из нынешних караульных залилась краской и прикусила губу.

Занятия шли обычным чередом. Раиса тихонько наблюдала за новым пополнением, решив поглядеть, на что Лыкова в деле способна. Ойкать да глазами хлопать, дело нехитрое. Бессонница, ты скажи на милость! Вот сейчас пробежишься с полной выкладкой, будешь спать, как младенец. Но сержант оказалась покрепче остальных девчат, давались ей занятия легче, да и в армии она ясно, подольше их. И сама старалась, и остальных подбадривала, шутила даже. Первое, что сделала, когда скомандовали “Привал!”, вытащила зеркальце и помаду. На носовой платок воды из фляжки плеснула, обтерла запыленное лицо и губы подкрасила. На недоуменный взгляд кого-то из девчат только вздернула нос, и без того курносый:

— Что же, раз война, то замухрышкой ходить, что ли?

Это Раисе понравилось. Хорошо, когда человек за собой следит даже в чистом поле. Бойкая девчонка, видная, вроде неглупая и не зазнайка. Ну, строит глазки, старшине, засмущала начхоза так, что он чуть не прячется. В двадцать лет простительно. Вряд ли эта в самоволку побежит, а побежит — так поймаем.

Выдохся под вечер личный состав основательно, и Раиса понадеялась, что на сей раз можно спать спокойно, никого на свидание не потянет. Да и ребят из соседней части командир, видимо тоже почуяв, куда личный состав равнение держит, загонял до седьмого пота. Видела Раиса, как пылил вечером взвод по степной дороге в свое расположение. Вот и порядок, стало быть напрасно беспокоится товарищ профессор!

Устроилась она, тем не менее, опять поперек выхода, и задремывала уже, когда поймала краем уха разговор, ну совсем не девичий. Подслушивать специально, ясное дело не думала, но не глухой же родилась!

— Знала б я, что он такое занятие проведет, с тобой бы поменялась! Чтоб он на мне показывал. Да после отбоя пошла бы еще с просьбой о дополнительном занятии. В учебнике написано, пульс можно мноооого где прощупать… И на щиколотке, и под коленкой, и еще повыше, — знакомый голос над ухом аж в мурлыканье перешел, ну чисто довольная кошка, и стал еле слышен. — Глядишь, после таких занятий и в звании повысят…

Ах ты ж здрасьте вам! Сержант Лыкова! Вот пришла беда, откуда не ждали. Внезапно совсем по-другому стало выглядеть и кокетство, и бойкость.

— Дура ты, Зинка! — не выдержала Лыковская соседка. — А еще комсомолка! И слушать тебя не хочу. А уж командир наш, он же в отцы тебе годится…

— Сама дура, — Лыкова только фыркнула по-кошачьи. — Да хоть в прадеды. Лучше пусть он по моему передку елозит, чем я по батальонному. Небось, насквозь не прострелит… Ну да ладно, все одно, поперек тети Раи я не полезу. Но кормилица-то со мной, не здесь — так в другом месте ей зацеплюсь.

Смысл сказанного до Раисы дошел не сразу. Но когда дошел — лицо как кипятком окатило. Соседка что-то зашептала в ответ возмущенное, но этого Раиса уже не услышала, потому что Лыкова громко зевнула и сама разговор оборвала:

— Ладно, нечего крыльями хлопать. Спать давай. А то разбудишь лихо, — под «лихом» понималась не иначе как Раиса.

А у Раисы весь сон прошел. Ах ты ж… шлындра! Первое что обожгло — обида. До сердца обидно сплетницам на язык попадать. Дома ей таким манером бабий телеграф приписал роман с молодым хирургом, которого назначили в Белые Берега сразу после института. Какая-то курица увидала, как Раиса его обнимает, и замолола мельница… А кому еще было парню выговориться, когда у него в первое самостоятельное ночное дежурство «exitus на столе» приключился? Это и опытному врачу хуже нет, а уж молодой себя и только себя будет виноватить.

Так и тут… То, что Раиса и Алексей Петрович знакомы давно, это сразу видно. Но про остальное — грех клепать. Чего нет, того нет. Но разве Лыковой-то объяснишь? И главное, такой болтовней она и в самом деле девчонок с панталыку собьет, вот что худо! Одна сейчас рассердилась, усовестить пробовала. А какая поглупее, глядишь и уши развесит. И пойдут тогда вместо боевой учебы — эксцессы. И научатся девчонки не санитарному делу — а этой … бррр… “кормилицей цепляться”…

Вмешиваться и устраивать Лыковой трепку прямо сейчас Раиса не стала. Но дала себе слово разобраться с этим делом раз и навсегда в ближайшие же сутки.

Следующим днем снова были занятия по стрельбе. Лыкова отстрелялась неплохо — и рука твердая, и зрением природа не обидела. Торопилась малость, но норму выбила, ругать не за что. Но на первом же привале пошел опять в компании прибившихся к ней девчонок, для которых двадцатилетняя деваха, ой какой авторитет, шепоток да хиханьки. Как поняла Раиса, на сей раз перемывали кости тому самому начхозу, молодому и по возрасту очень резвому старшине. Тот недавно заработал по служебной линии хороший такой нагоняй от Алексея Петровича. За что, бог весть. Распекал его командир с глазу на глаз, но старшина до вечера ходил весь красный, наглядно показывая, что не одного рака горе красит.

И на словах «на старшине далеко не уедешь, но коли нравится — дарю», Раиса не выдержала. В два шага оказалась рядом:

— Товарищ сержант, на пару слов.

И уже на ходу поняла, что копирует манеру командира. Да и ладно, плохому от кадрового не научишься!

Отошли. Раиса всматривалась в лицо Лыковой, пытаясь хоть тень смущения заметить. Но та глядела насмешливо, щурила глаза. Брови аккуратно подведены карандашом, губы подкрасить опять успела. Что же за порча живет в человеке? Сообразительная ведь девка, старательная. А на тебе…

— Что случилось, товарищ Поливанова? — Лыкова улыбнулась, хотя и почуяла, что дело пахнет разносом. “Хорохорится, перед девчатами осанку выдерживает, — поняла Раиса. — Вот только куда такая девчат-то заведет?”

— Значит так, Лыкова, — начала она строго, стараясь говорить негромко, не дело, чтобы остальные слышали. Разнос, его и в мирное время устраивать лучше с глазу на глаз, а хвалить при всех, — Я тебя караулить не буду. Но если вздумаешь дальше девчатам своей болтовней головы морочить… Крапива здесь не растет, но хворостину я про тебя найду! Они зеленые, молодые, не тебе, шлындре чета! Не дай бог еще раз услышу! Я тебя до самого Севастополя буду хворостиной гнать, и никакой трибунал не осудит!

Лыкова вспыхнула, скорее от досады, чем от стыда. Верно, впрямь, бесстыжие глаза и дым не ест. Но улыбаться не перестала.

— Да будет вам, Раиса Иванна, — мурлыкнула она прежним своим голоском. — Что они, сами всего не узнают-то? Чай, не в монастыре. Да и напрасно вы беспокоитесь. Вы на эту табуреточку первая забрались, вам и карты в руки. Ну, то бишь, “шпалы”. И все остальное, от довольствия до удовольствия.

Зря Лыкова про “шпалы” да довольствие помянула, ой зря! Все-таки, не достало ума сообразить, что не надо сейчас Раису злить. Впрочем, такого командного голоса та сама от себя не ожидала.

— Сержант Лыкова, как себя ведете со старшим по званию?! Вы здесь не на голом пляже, а в Красной Армии! Забыли?! Могу напомнить! Настоишься в карауле, враз дурь из головы выскочит! — от гнева Раиса сбилась, назвав ее на “ты”, тут же поправила себя и припечатала неведомо откуда всплывшим, чуть ли не старорежимным, — Потрудитесь вести себя соответственно. Вопросы есть? Нет? Кругом марш! — вот тут улыбка у сержанта сбежала как и не было. Подобралась Лыкова, откозыряла и сгинула.

Обернувшись, Раиса поняла, что на них смотрит в тридцать пар глаз весь личный состав: “Команды на общий сбор не было! Разойдись”.

Оставшись одна, Раиса переобулась, наново намотала портянки, затем долго и старательно оттирала сапоги пучком травы от серой степной пыли. Не дело девчатам видеть, что она от злости чуть не дымится. Распатронила Лыкову и хватит о том. Держи лицо, старший сержант, и так расшумелась как на базаре. Скверно!

А в душе все кипело: "Отправить бы ее отсюда к чертовой матери! Какой с нее здесь прок? Пускай в штабе сидит, бумажками занимается! Найдет, за кого… зацепиться". Раисе аж плюнуть захотелось, до того разбирала ее злость. Носит же земля таких! Даже та связистка, "натурой" расплатившаяся с подвезшим ее водителем не вызывала такого отвращения.

В тот день физподготовки им выпало от души. Девчата положенный марш отшагали сравнительно бодро, Мухина, и та втянулась и от подруг почти не отставала. А вот Раиса выдохлась, как сама от себя не ждала. К вечеру тяжко ломило колени, ноги не хотели гнуться, будто ей не тридцать лет, а все шестьдесят. “Какая же ты тетя? — корила себя Раиса, — Бабушка ты, как есть. Только клюку взять осталось”. Утешало то, что вспыхнувшая злость перегорела в усталость и про сержанта эту непутевую, которую Раиса прозвала про себя Горе Лыковое, уже не думалось. Уснули в ту ночь без шепотков и девичьих разговоров, повалились все.

Разнос, что Раиса устроила Лыковой, до командования не мог не дойти. Скорее всего, Алексей Петрович в первый же вечер все знал, но вызвал он Раису только через два дня, с утра, после завтрака. А все это время два сержанта делали вид, что друг для друга не существуют, общались строго в рамках устава.

— Товарищ Поливанова, а что вы с Лыковой не поделили? Она на вас уж второй день так смотрит, будто вы ей ногу отдавили. За что отчитывали? Почему мне не доложили?

— Не доложила, виновата. За аморалку я ей всыпала. Эта краса ищет, где бы ей благодаря… — Раиса запнулась, — натуре своей женской хорошо устроиться. И личный состав тому же учит. Одна такая весь отряд разложить может.

— И начать разведку боем сержант Лыкова решила с меня, о чем поспешила уведомить остальной состав?

“А тут есть к кому еще клинья подбивать? — хотела сказать Раиса. — Мужского пола вы, начхоз да повар”. Но вслух ответила, конечно, совсем другое, и коротко, потому что пересказывать то, что услышала после отбоя, не хотелось настолько, что проще язык себе откусить, чем вслух повторить лыковские слова:

— Именно так.

— И девочек уже жизни учить начала?

— Вот за это и получила.

— Ясно, — вздохнул командир. — Вот и эксцессы! У нас на выходе должен быть личный состав санитарной службы, а не походно-полевой бордель на конной тяге. А времени на все — чуть больше недели осталось. Ну, что ж. С обидами ее она пусть сама разбирается, а дальше… в пульбат ее.

— И что она там делать будет? Хвостом вертеть? — спросила Раиса и тут же осеклась — не по уставу спросила, а как с языка сорвалось.

— Вот как раз нет. Пульбат — подразделение техническое, значит, культурное. Личный состав постарше, пообразованнее, меняется реже. Горлопанов там не любят. В стрелковом у такой особы есть шансы… покровительство себе найти. А в пулеметном батальоне женщин уважают прежде всего за умение стрелять, а не за то, что младший сержант Лыкова до сих пор считала единственным женским талантом. Вот тут ей и придется взяться за ум, если таковой обнаружится. Хотя не думаю, что она настолько безнадежна. Не похоже, чтобы была так уж глупа. Скорее, просто педагогически запущена. А теперь к вашим бедам, Раиса Ивановна. Она к вам слово, что ли, подобрать успела так, что до сердца зацепило?

Раиса почувствовала, что краснеет.

— Никому не в радость сплетникам на язык попадать, Алексей Петрович, — ответила она. Жаловаться Раиса с детства не любила, если ей сочувствовали — то особенно. Да и не та это обида, о которой расскажешь — и полегчает. Большую часть разговора Раиса и так глядела не на командира, а на свои сапоги. Будто это не Лыкова, а она одна была виновата, что дисциплина в отряде вот-вот и к черту полетит. А про свои обиды Раиса лучше промолчит. Это дело боеготовности не касается, да и выкладывать не просто командиру, а человеку, которого ты уважаешь, что насочиняла про него какая-то дурища… Нет, никак невозможно!

— Ну уж привыкайте. Живем, как рыбы в аквариуме, все у всех на виду. А дальше — каждый увидевший додумывает в меру… своего понимания прекрасного. Вот о том, что Лыкова еще и барышень жизни учить будет — я бы и сам догадаться мог, после того, как она ко мне на перевязке всем бюстом привалилась да в глаза заглядывать стала.

— И откуда такие берутся? Можно подумать, что ее к нам на перевоспитание прислали, — вздохнула Раиса, подумав, что таких как это Горе Лыковое нужно распределять по частям исключительно в качестве дисциплинарного взыскания командованию.

— Берутся, я полагаю, откуда все, а прислали… может и в самом деле на перевоспитание. Какой-то краевой случай. Вы с ней, извиняюсь, обе по возрасту и обучению в отряде смотритесь не вполне органически. У нее предыдущее место службы — штаб полка в формирующейся дивизии. Старший писарь. Почему ее вдруг в медицину перебросили — не знаю, разве для того, чтобы с глаз долой. Все равно ни сил, ни времени дальше с ней отдельно возиться у меня просто нет. Попробует что еще вытворить — сразу ко мне. Но — не думаю.

И опять два сержанта друг друга не замечали более, чем того требовал устав. Но все равно у Раисы на душе скребли кошки. “Краевой случай”. Никак не могла отделаться она теперь от мысли, что кому-нибудь там наверху, в штабе, и Раиса может с невеликого ума показаться такой же вот Лыковой. Иначе зачем ее, взрослую и обученную, направили в эту часть. Надумают невесть что, и как курс кончится, ушлют куда-нибудь к черту на рога. Далеко от человека, который стал ей не только наставником, но и другом! До конца выпуска-то осталось всего-ничего! И не скажешь никому, даже Алексею Петровичу не сумеет она о том сказать. Не появись этого Горя Лыкового, то Раиса набралась бы храбрости и попросила оставить ее при себе. С таким командиром можно и в огонь, и в воду! А сейчас… как после этой гулехи она будет смотреться с этим “возьмите меня с собой, товарищ военврач третьего ранга”?

Черт бы побрал эту вертихвостку! Болтать-то ей не запретишь. А там дойдет до командования — и не отмоешься, хоть тресни. И командира подведешь. Худо, хуже некуда!

— И все-таки, эта история здорово вас расстроила, Раиса Ивановна!

Или у нее на лице все написано, или Алексей Петрович ее опять насквозь видит. Раиса потупилась:

— Скоро конец курса. Неделя осталась, — и больше не нашла, что сказать.

— Верно. И чувствую, что эта группа — последняя. Честно скажу, с вами работать было значительно проще, чем одному. Уверен, и в боевой обстановке на вас можно положиться. Обещать ничего не могу, как командование решит, но я уже написал рапорт о направлении нас с вами в одну действующую часть. Видите?

Товарищ профессор отложил документы, что листал, и вытянул руки над бумагами. Раиса сначала не поняла, а потом ее озарило — пальцы не дрожат!

— С той бомбежки — как не было. Будет, чем неврологов озадачивать после войны.

От радости екнуло сердце. За командира, прежде всего, ведь руками не полностью владеть — для хирурга вещь страшная. И за себя, конечно. Сам предложил товарищ профессор, сам захотел забрать Раису под свое командование! Хоть бы начальство не возражало!

Впрочем, не успела она толком додумать эти мысли, как обстановка сменилась кардинально.