— Ты вот, Мага, вроде ребенок из хорошей семьи. Папа — Аслан Алиев — уважаемый в народе депутат, дядя в полиции с большой звездочкой на погонах… А ты, один хер, вырос, как вы это называете… шакал шакалом.
После этих слов Магомед Алиев подбирается. Взгляд становится бешеный, ноздри дрожат. В воздухе разливается напряжение. Предвестник того, что, еще одно неосторожное слово, и быть драке.
В детстве у меня никогда не возникало такой мысли, чтобы спустить обидчику всё на тормозах. Там в ход сразу шли кулаки, разбитые носы и взрослые разговоры с отцом, что драться можно только с теми, кто не уступает тебе в силе и мастерстве, и только там, где это называют спортом. А чуть позже отец привел на меня первую тренировку по боксу, где я познакомился с философией Рустама Агабеговича.
«Если так сильно хочется почесать кулаки — ринг свободен. В жизни головой чаще думать надо, а не жопой!»
А дед бы обязательно добавил, что человечество до сих пор не вымерло только потому, что научилось играть в дипломатию лучше, чем в войну.
Вот и мы с Магой пытаемся играть по правилам в то время, как кровь кипит от адреналина, а кулаки зудят.
Десять лет назад я бы без раздумий бросился на противника только за косой взгляд на свою девушку. Вчера же, увидев испуганные глаза своей жены, я будто ушат ледяной воды на себя вылил. Всего одна мысль остановила желание убивать. Я не хотел, чтобы она увидела то чудовище, что я успешно прятал в себе долгие годы.
Последствия…
Именно поэтому мы сидим сейчас напротив друг друга, едва сдерживая ярость.
— Ты не тому человеку решил зубы показать, — выплевывает слова Алиев. — Это в своей Масквэ можешь выебываться. Здэсь ты, Соболев, никто. Сегодня бумажка твоя на столе, завтра ей жопу ослу подотрут и выбросят. По-хорошэму пока прошу, забирай свою шалаву и вали из моего города, пока тебе все кости не пэрэсчитали.
Резко наклоняюсь вперед и, сцепив руки перед собой, громко и четко говорю:
— Два.
За столом провисает тишина.
— Ты уже дважды оскорбил мою жену за сегодня, Мага. Подумай хорошенько, прежде, чем повторить эту ошибку в третий раз. — Пристально смотрю ему в глаза, незримо транслируя: «Опасно».
Тот подбирается и только открывает рот, как я его опережаю:
— Давай-ка, я тебе расскажу одну притчу. Жил на свете молодой и глупый шакал. Кровь его была горяча, а ум скуден. И вот решил шакал, что он сильнее царя зверей. Подкараулил его львицу и унизил при всех. Лев прогнал шакала, но стоило царю зверей отвлечься, как шакал напал на него со спины и укусил. Гордился шакал своей победой. Ходил по саванне, задрав куцый хвост. Вот только забыл глупый шакал, что у львов отличная память. Уснул шакал под раскидистым кустом, а на утро нашли только его кости.
Хмыкнув, Магомед Алиев, толкнул по столу пепельницу, выдавая свой гнев:
— И какая же мораль у твоей притчи, Соболев?
— А она простая, как пять рублей, Мага. Львы не живут в одиночку и всегда охотятся прайдом. И пока ты копался в моей биографии, пытаясь понять масштаб последствий от простого офисного планктона, лев из ФСБ и львицы из ФНС покопались в грязном белье твоей семьи… Мне рассказать тебе об их находках, или ты все-таки умнее шакала из притчи?
Взревев, Алиев смахивает со стола посуду, фарфор разлетается и разбивается с громким звоном.
«Помни, Мир, что свой бой ты начинаешь задолго до того момента, когда встретишься с противником в центре ринга».
Спасибо, тренер. Твои слова врезались мне в память, спасая в такие моменты, когда нельзя показывать слабину.
Сохраняя спокойствие, наблюдаю, как Алиев, матерясь, громит мебель. Удивительно, что на грохот не прибежал персонал. Устав от мельтешения, тихо говорю:
— Сядь уже. Давай, наконец, поговорим, как мужчина с мужчиной.
Магомед, резко замерев, возвращается за импровизированный стол переговоров.
— Чего ты хочешь? — от гнева его лицо покрылось красными пятнами. Вот только в глазах уже не превосходство, а самая настоящая паника.
Еще бы, я бы не так испугался на его месте, вскройся махинации его семьи с госзакупками и отмывание денег через фирмы, зарегистрированные на подставных людей.
— Сатисфакции, Мага. Ты принесешь моей жене глубочайшие извинения за свое вчерашнее поведение, расскажешь, как ты раскаиваешься, что посмел ее оскорбить. И дашь клятвенное обещание впредь вести себя в обществе дамы прилично, рук не распускать. И если дама говорит «нет», это значит нет, Мага. Я понятно донес до тебя свою мысль?
Алиев прожигает меня далеким от раскаявшегося взглядом.
— А если я нэ захочу перед ней извиняться? — с вызовом бросает мне.
Криво ухмыльнувшись, припечатываю:
— В этом случае, Магомед, сегодня же моя жена напишет другое заявление… «Насильственные действия сексуального характера», слыхал о такой статье? Камеры запечатлели момент, когда ты лапал мою жену и силой тащил в сторону выхода из отеля, а она оказывала явное сопротивление. Это тебе уже не административка, от которой дядя отмажет. И не надейся, что хоть одно из этих заявлений потеряется. Так, что выберешь, Мага?
И да простит меня святое семейство Алиевых за подлый шантаж, но не зря же говорят: «Хорошими делами прославиться нельзя».
Покончив с записью видео с извинениями, не прощаясь, двигаюсь к выходу с террасы. Стекло противно хрустит под ногами, звук ввинчивается в мозг раскаленными спицами. Как же меня утомила эта беседа.
В спину летит:
— И всё-таки, Соболев, почему твоя женщина сидэла одна в баре, накачиваясь алкоголем?
Бросаю, не поворачивая головы:
— А вот это, Мага, тебя ебать не должно.