Психотерапевт

Глава 12

– ОСТАВАЙСЯ СКОЛЬКО НУЖНО, — говорит Уилл на следующее утро, забирая свою тарелку и кофейную чашку с барной стойки и загружая их в посудомойку. — Просто закрывай дверь, когда уходишь.

— Спасибо, — благодарю я.

— Мы вместе выходим, Ева? — спрашивает он, заправляя в джинсы рубашку, которая за завтраком была навыпуск. — А то мне уже пора.

Ева, соскользнув с табурета, с тревогой смотрит на меня:

— Ты уверена, что мне не надо отменить встречу с мамой? Она поймет.

— Нет, все в порядке, я должна подумать о том, что сказать Лео.

— Тогда да, Уилл, я иду с тобой. — Она коротко обнимает меня. — Если я понадоблюсь, просто позвони. Мой номер у тебя есть.

— И вечером сегодня мы оба дома, — прибавляет Уилл, подхватывая свой рюкзак.

— Спасибо вам. Вы такие добрые.

Ева нерешительно топчется на месте.

— Ты справишься?

— Да, все будет хорошо. У меня есть работа.

Однако я слишком взвинчена, чтобы сосредоточиться на книге. Уязвлена. Растеряна. Если Лео врал и мне, и про меня, то что еще он от меня скрывает? Мне мало что известно о его прежней жизни. Я знаю, что в восемнадцать лет он ушел из дома из-за напряженных отношений с родителями и перебивался случайными заработками, пока не осознал, что образование может решить его проблемы. И он старательно учился, потом работал в двух инвестиционных компаниях, а затем уже стал менеджером по управлению рисками.

Нужно чем-то заняться. Я открываю ноутбук, потом достаю визитку, которую Ева передала мне вчера вечером, когда мы с ней пришли ко мне домой. Держу ее, крепко зажав края. На ней черными буквами вытиснено: «ТОМАС ГРЕЙНДЖЕР». Набираю в поисковике: «Томас Грейнджер, частный детектив». Хочу посмотреть, настоящий ли он. К моему удивлению, да; у него профессиональный сайт с неброским дизайном и офис в Уимблдоне. Я сохраняю в телефоне адрес сайта. И с новым воодушевлением принимаюсь за поиски информации об убийстве Нины Максвелл. Хочу узнать все, что есть на эту тему, хотя не очень понимаю зачем. Возможно, это подсказка подсознания: мне станет лучше, когда я узнаю все факты. Когда почувствую, что все под контролем, а не наоборот.

Я читаю статью за статьей, делаю заметки, но почти ничего нового не узнаю. Нину убили примерно в 21:00. Ее муж набрал 999 около 21:20 и сказал, что пришел с работы и обнаружил ее мертвой в спальне.

Желудок сжимается, едва я вспоминаю, как Лео настаивал на объединении двух спален в одну. «Хочется тут что-то поменять», — сказал он. Еще бы тебе не хотелось, возмущенно думаю я. Чтобы потом я, когда наконец узнаю об убийстве, не имела права психовать, что мы спим в той самой спальне, ведь де-факто спальня будет ужене та. Хотя на самом деле — все та же.

Согласно одной из самых подробных статей, в спальне происходила борьба, Нина Максвелл героически сопротивлялась, пока не потеряла сознание, и ее привязали к стулу поясами от банных халатов — ее и мужа. Насколько я могу понять, все указывает на то, что убийца — муж.

Приходит сообщение: «Надеюсь быть дома к семи. Сегодня вечером встреча ассоциации жителей, так что успею только наскоро поужинать. Жду не дождусь встречи. Чмоки».

Я пишу в ответ: «Напиши, когда проедешь Юстон».

Заметил он, что я не прибавила в конце «чмоки»? Когда Лео без четверти семь пишет из Юстона, я набираюсь смелости, беру ноутбук, книгу и сумку и иду домой.

Домой. «Сейчас это мой дом», — напоминаю я себе, вставляя ключ в замок. За несколько недель, прожитых здесь, я превратила его в наш дом, мой и Лео. Что будет, если я не смогу в нем остаться?

Стоя в холле, пытаюсь представить, как хорошо в этом доме жилось Нине Максвелл. А как иначе? У нее были друзья и, как утверждает Ева, симпатичный муж. Вот только он в итоге ее убил. Судя по фотографиям и по рассказам свидетелей, которые я видела в Сети, он не выглядел человеком, способным на убийство. А кто выглядит?

Полная решимости думать о них как о Нине и Оливере, а не жертве и преступнике, я иду по дому и рисую картины их совместной жизни, взяв за основу воспоминания о своей сестре и ее парне. Я представляю их на кухне — болтают и готовят ужин; на диване в гостиной — смотрят кино, Нина кладет ноги ему на колени. Все было абсолютно нормально до тех пор, пока кошмар не изменил их жизни навсегда. Как и в случае с моей сестрой.

Сосредоточившись на Нине и Оливере, я кое-как справляюсь с тревогой, сжимавшей мне сердце со вчерашнего вечера. Желая проверить себя, направляюсь к лестнице. На верхней площадке я чувствую себя нормально; в гостевой спальне тоже. Но, открыв дверь на другой стороне площадки и заглянув в нашу спальню, я вижу лишь то, что все это время пыталась прогнать из головы: безжизненное тело Нины, привязанное к стулу, и рассыпанные по полу светлые волосы. Картинка настолько реальна, что у меня перехватывает дыхание. Захлопнув дверь, бросаюсь вниз по лестнице, пошатываясь и цепляясь за перила. Лео будет с минуты на минуту; я спешу на кухню, к крану, и, плеснув водой себе в лицо, сажусь за стол в ожидании. Каково это — жить в доме, где убили женщину?

Долго ждать не пришлось. Я слышу, как Лео поворачивает ключ в замке, как идет через холл, как со стуком бросает сумку на пол.

— Я дома!

Я слышу все: шорох материи, когда он сбрасывает с плеч пиджак; звон монет в кармане, когда он вешает пиджак на столбик в конце лестничных перил; легкий удар галстука по рубашке, когда он ослабляет узел; вздох, с которым он освобождает шею.

— Элис, где ты? — зовет он.

Я не могу увидеть, как он хмурится, не получив ответа, — могу лишь представить. Он идет через холл и появляется в кухне, в уличных туфлях и с озабоченным лицом, которое при виде меня, сидящей за столом, мгновенно разглаживается.

— Вот ты где, — говорит он, и в его голосе слышится улыбка. Он наклоняется поцеловать меня, я уворачиваюсь. — Что такое? — спрашивает он тревожно.

— Кто ты, Лео?

Кровь мгновенно отливает от его лица, и я уже порываюсь вскочить и усадить его, однако остаюсь на месте и бесстрастно наблюдаю, как он хватается за спинку стула и тяжело облокачивается на него, отчаянно пытаясь вернуть самообладание.

— Как ты мог? Как ты мог скрывать от меня нечто настолько… настолько ужасное, кошмарное? — говорю я, сердясь, что не могу найти других слов, кроме «ужасное» и «кошмарное», для произошедшего наверху. — Как ты мог надеяться, что я не узнаю?

— Кто тебе сказал? — спрашивает он так тихо, что я с трудом его слышу.

— Соседи. — Мне все равно, что это неправда. Я расскажу ему про Томаса Грейнджера, когда разберусь в его обмане до конца.

Он поднимает на меня глаза; сквозь муку на его лице пробивается изумление.

— Соседисказали?

Я выдерживаю его взгляд:

— Да.

— Но… — Он проводит рукой по волосам, продолжая другой держаться за стул. — Кто именно?

— Какая разница? — нетерпеливо отвечаю я. — Как ты мог врать мне, Лео?

— Я… я… — Он чуть не плачет, и я пугаюсь и немного смущаюсь. Наверное, он очень боялся, что я узнаю. Но я не могу простить его; не сейчас.

— И что еще хуже, ты вралнасчет меня, а не только мне.

— В смысле? — бормочет он.

— Ты сказал Бену, будто я согласна тут со всем этим жить, потому что так я смогу сохранить коттедж в Харл­стоне.

Лео так долго смотрит на меня, что я уже начинаю думать, не собирается ли он откреститься от всего или сказать, что Бен не так понял. Проходит целая вечность, и наконец он выдвигает стул, за который держался, и опускается на него.

— Прости меня. — Судя по облегчению на его лице, он рад, что все вышло наружу.

— О чем ты думал? Надеялся, что я не узнаю?

Лео разглядывает свои руки.

— Нет, я понимал, что ты узнаешь. Но надеялся, что успею сказать тебе раньше.

— И когда ты собирался мне сказать?

— Я… я хотел, чтобы ты сначала тут немного освоилась.

— Почему?

— Чтобы тебе труднее было отказаться. Потому я и не сказал тебе перед покупкой дома. Я знал, что ты откажешься тут жить, а мне, — он поднимает на меня глаза, — очень хотелось.

— Настолько сильно, что ты готов был закрыть глаза на убийство женщины?

— Дом уже не тот, Элис. Была перепланировка, ремонт, и наверху все изменилось.

Я хлопаю ладонью по столу:

— Это абсолютно тот же дом! Не понимаю, как ты этого не видишь. Это по-прежнему тот самый дом, в котором произошло убийство!

Он беспомощно пожимает плечами, что меня совсем не успокаивает.

— Ну, наверное, я просто могу с этим жить. Может, я бесчувственный, но меня это особо не беспокоит, если честно. И я помню, как однажды, когда в разговоре прозвучало, что в твоем коттедже, раз ему двести лет, наверняка кто-то умирал, ты ответила, что тебя это не беспокоит.

— Большая разница, если человек спокойно умирает в своей постели в преклонном возрасте или если его зверски убивают в тридцать восемь лет!

— Мы не можем знать наверняка, что происходило в домах, где мы живем. Может, в коттедже в Харлстоне тоже кого-то убили.

Меня бесит, что в его словах есть логика.

— Допустим, кто-то позвонил бы тебе и сказал: «Привет, я только что обнаружил, что пятьдесят лет назад в твоем коттедже произошло убийство», то ты бы тут же сбежала оттуда, ни дня бы не осталась?

Я колеблюсь. Я люблю свой коттедж. Лео, заметив это, напирает:

— Ты бы все равно осталась, так ведь? Не продала бы его.

— На самом деле нет, продала бы. Пятьдесят лет — слишком недавнее прошлое.

— Я тебе не верю, — отвечает он, растирая лицо руками.

Во мне снова поднимается ярость.

— Почему ты переводишь стрелки на меня? И с каких это пор ты мне не веришь? Это не я налажала, Лео, а ты!

— Я знаю и прошу прощения. — Он тянется к моей руке, но я убираю ее.

— Что подумали наши гости в субботу, когда я предлагала показать им наши переделки наверху? Они думали, что я знаю об убийстве!

— Ну, я не ожидал, что ты начнешь тут все показывать.

— Ты поэтому не хотел звать гостей, так ведь? — Я встаю, желая оказаться подальше от него. — Боялся, как бы кто не упомянул об убийстве? — Отхожу в другой конец кухни, прислоняюсь к рабочей поверхности. — Не понимаю вообще, как ты надеялся все это замять.

Лео поднимает руки, призывая меня выслушать.

— Я не надеялся. Я собирался сказать тебе, дождавшись подходящего момента.

— А до тех пор — ничего, что люди считали меня бессердечной сукой?

— Я уверен, никто так не думал.

— Тамсин думала.

— Рыжая?

— Я нечаянно услышала, как она сказала, мол, неужели меня это не волнует. Но я тогда не имела понятия, о чем она. А теперь понимаю.

Лео вздыхает:

— Что ты хочешь делать?

Схватив тряпку, я начинаю протирать стол, хоть он и так чистый.

— Я не могу здесь оставаться, по крайней мере пока.

— Можем пожить в отеле несколько дней.

— А потом что? Вернуться сюда и сделать вид, будто убийства никогда не было?

Он дергает плечом.

— Нет. Не сделать вид, что его не было. Но, может быть, принять тот факт, что оно было, и жить дальше. Я думаю, ты должна дать дому шанс, Элис.

Я прекращаю вытирать стол и поднимаю на Лео глаза.

— В каком смысле?

Он подается вперед, не отрывая от меня взгляда:

— Создать новые воспоминания. Быть счастливой здесь.

Я не могу сдержать возмущения:

— Счастливой здесь? Как это возможно? — Я рассерженно швыряю тряпку в белую эмалированную раковину. — Ее звали Ниной, Лео!

— Я знаю и еще и поэтому не хотел тебе рассказывать. — Он говорит спокойно, рассудительно, желая снизить накал. — Ты ведь совсем недавно приняла решение попытаться оставить прошлое позади и уехать из Харлстона; я опасался, что ты передумаешь. Ты так правильно сделала, что согласилась переехать сюда. Мы могли бы переступить через это? — Он ждет ответа, но я молчу: его слова насчет новых воспоминаний попали в цель. Лео снова трет лицо руками. — Что ты хочешь? Вернуться обратно в Харлстон? Хочешь, чтобы я выставил дом на продажу и снял квартиру в Лондоне, пока он будет продаваться? Потому что это, очевидно, и следует сделать — я не могу кататься из Харлстона в Бирмингем каждый день. Мне нужно жить в Лондоне в рабочие дни и видеться с тобой по выходным — иногда, как раньше, до переезда сюда. Ты этого хочешь?

Он сидит и ждет. Тонкие бороздки вокруг его глаз сейчас кажутся глубже. Я не в силах ответить; я хочу все, что он предложил, и не хочу ничего. Я не хочу оставаться — и не хочу уезжать. Я хочу, чтобы он ушел, — но если я намерена остаться в доме хотя бы на сегодняшнюю ночь, то не хочу быть одна. Единственное, что я сейчас знаю наверняка, так это то, что я не хочу быть рядом с Лео. И рядом с комнатой наверху.

Я направляюсь к двери.

— Я не знаю, чего хочу, — сухо отвечаю я. — И пока я думаю, буду спать в своем кабинете.

Лишь застилая постель в кабинете, осознаю, что не спросила, почему он так хотел купить этот дом.