Психотерапевт

Глава 34

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ИДЕТ ДОЖДЬ, поэтому вместо Гайд-парка я отправляюсь в Британскую библиотеку и брожу по залам, потрясенная их великолепием. Случайно забредя в зал с компьютерами, вспоминаю вчерашний разговор с Томасом и ввожу в строку поиска «фетиш волосы». Прочитав несколько публикаций, неожиданно для себя вдруг начинаю искать «фетиш волосы убийство». Появляется несколько ссылок на статьи во французских газетах, и, просмотрев их, я понимаю, что все они посвящены одному и тому же убийству, которое произошло в Париже. Французский я знаю неплохо и, читая первую статью, холодею. Жертва — Марион Карто, 31 год. Ее задушили, предварительно отрезав ей волосы.

Вглядываюсь в фотографии. Как и у Нины, волосы у Марион Карто были длинные и светлые. Смотрю на дату убийства — 11 декабря 2017 года, приблизительно за год и три месяца до смерти Нины.

Все это занимает не так много времени, и я думаю еще порыться в Сети, но, взглянув на часы, понимаю, что опаздываю на встречу с Евой.

Бегу в оранжерею Кенсингтонского дворца.

— Извини, что опоздала, — говорю, заталкивая мокрый зонт под стол и обнимая Еву. — Пошла в Британскую библиотеку и так увлеклась первыми изданиями, что забыла про время.

— Я как увидела дождь, сразу подумала, что ты наверняка поменяешь планы.

— Тут так красиво, — говорю я, оглядываясь по сторонам. — Потрясающе, что тебе удалось забронировать столик у окна.

— Да я вообще думала, нам ничего не достанется. Тут, похоже, бронировать надо за много дней. Но мне повезло — кто-то как раз отменил бронь.

Мы заказываем чай, и, пока ждем, Ева рассказывает, что вчера долго не могла уснуть и чуть не позвонила мне, чтобы поболтать, — увидела, что у меня тоже горит свет.

— Вообще-то я легла довольно рано, — признаюсь я. — Но мне несколько ночей казалось, что в доме кто-то есть, и, хотя я понимаю, что все это только воображение, на всякий случай оставляю теперь свет на лестнице.

Рассказывать Еве о том, что верю в духов, я не собираюсь.

Она хмурится, и я виновато добавляю:

— Понимаю, что безответственно расходую электричество, но так мне спокойнее.

Она качает головой:

— Не в этом дело. Просто Нине тоже несколько раз казалось, будто в доме кто-то есть. Но поскольку это происходило только в те ночи, когда Оливера не было дома, она, как и ты, списывала все на воображение. Но ее это ужасно тревожило.

Сердце подскакивает в груди.

— Когда это было? — спрашиваю я.

— За несколько месяцев до ее смерти.

— Ты говорила об этом полиции?

— Нет, вспомнила только сейчас — когда ты пожаловалась. Поскольку это происходило только в отсутствие Оливера, я подумала то же, что и она: просто ей не по себе, когда она дома одна. Я, когда Уилл уезжает, тоже начинаю прислушиваться к каждому шороху. Что-нибудь скрипнет — и все, это уже кто-то поднимается по лестнице. Ну, ты понимаешь.

Я откидываюсь на спинку стула — официант ставит на стол сначала многоярусную менажницу с бутербродами, булочками и пирожными, а потом — два чайника с чаем.

— А что именно говорила Нина?

— Рассказывала, как она внезапно просыпалась и ей казалось, будто в комнате кто-то есть. Но потом это чувство проходило.

Я тянусь за чайником и наливаю Еве чай — не хочу, чтобы она видела, какое впечатление на меня произвели ее слова. Если с Ниной происходило то же, что и со мной, возможно, пора перестать убеждать себя в том, что я чувствую присутствие ее духа, — и признать страшную правду: кто-то на самом деле по ночам приходит в дом.

Еве я ничего не говорю, но, вернувшись домой, открываю ноутбук и нахожу небольшой бутик-отель неподалеку от «Круга». Бронирую комнату на четыре ночи, поднимаюсь в спальню и собираю в большую сумку предметы первой необходимости: пижаму, белье, туалетные принадлежности. Я не из тех, кто легко сдается перед трудностями, но после разговора с Евой спать в доме не смогу. Вот только если кто-то пробирается в дом, то как он это делает? И зачем приходит снова и снова, рискуя быть обнаруженным? Как ухитряется улизнуть незамеченным, не оставляя следов? Кто бы это ни был, у него должны быть ключи. Насколько мне известно, ключи есть только у нас с Лео.

Я открываю шкаф, чтобы достать джинсы и несколько футболок, и вздыхаю с усталым раздражением. Опять несколько пар обуви сдвинуто в сторону, и на меня накатывают воспоминания о том, как мы с Ниной играли в прятки в нашем доме в Харлстоне. Там было сколько угодно мест, где можно спрятаться, но Нина вечно выбирала один из шкафов с одеждой, потому что знала: мне будет страшно открыть дверцу — что, если она на меня оттуда выпрыгнет? Иногда я звала на помощь папу, мы с ним подкрадывались к шкафу, где, как я предполагала, пряталась Нина, я открывала дверцу, а папа рычал и набрасывался на одежду, как тигр, и Нина пугалась гораздо сильнее, чем собиралась напугать меня. Иногда мы с папой ошибались шкафом, и тогда все кончалось общим хохотом.

Моргаю, чтобы не расплакаться: счастливые воспоминания о детстве всегда вызывают у меня слезы. Я скучаю по Нине, по родителям, скучаю по всему, что нам не довелось делать вместе. И вдруг, стоя перед открытым шкафом, понимаю. Здесь кто-то прятался.

В оцепенении опускаюсь на кровать. Ну конечно, Лео. В тот день, когда мне показалось, что я увидела его в окне кабинета, в этой комнате явно ощущался запах его одеколона. Я тогда подумала, что он прячется за дверью ванной, а он, видимо, был в шкафу. Сказал, что не приезжал, и Джинни тоже подтвердила, что он был у них, звонил мне из гостевой комнаты на втором этаже. Джинни мне врать не стала бы, так что он, видимо, улизнул, пока она не видела, когда Марк играл в гольф с Беном. Но зачем ему от меня прятаться? Голова идет кругом. Какой нелепый поступок для взрослого человека — прятаться в шкафу. Как он вообще туда уместился? Впрочем, шкаф глубокий, пространство между дверцей и штангой для вешалок большое, так что, наверное, вполне уместился.

Я возвращаюсь к шкафу и захожу внутрь, потом поворачиваюсь лицом к комнате и закрываю за собой дверцы. Для меня места тут вполне достаточно, и для Лео — тоже, даже его крупные ступни уместились бы. И главное, если бы кто-нибудь вошел сейчас в спальню, я бы увидела его через щели в дверцах. А он меня — нет.

Я толкаю дверцы и выхожу из шкафа, в ужасе от мысли, что Лео мог там прятаться. Мне хочется только одного — поскорее убраться прочь из этой спальни, прочь из этого дома. Я тянусь на верхнюю полку, над штангой, где лежат, аккуратно сложенные, мои свитера. Тот, который я ищу, — синий, под цвет джинсов, — оказывается нижним в стопке. Засовываю под него руку, чтобы вынуть аккуратно, не разворошив всю стопку, и рука касается чего-то пушистого, похожего на мех. Вскрикнув, инстинктивно отдергиваю руку — даже подумать жутко, что это может быть такое — дохлая мышь или, еще хуже, гигантский паук! Жду, пока пульс восстановится: надо спокойно достать стопку свитеров и посмотреть, что там под ней, а не сбрасывать все разом вместе с этой странной штукой. Полка слишком высокая, я приношу из угла комнаты стул и ставлю перед шкафом. Залезаю на него, набираюсь смелости и осторожно приподнимаю свитера.

Вопль вырывается из моей груди, и я, потеряв равновесие, перелетаю через спинку стула и, выронив свитера, падаю на пол. Задыхаюсь, с трудом ловлю воздух и ощупываю себя — все ли цело. В локте и левой ноге сильная пульсирующая боль, и затылком я тоже здорово стукнулась. Пролежав несколько секунд, с усилием поднимаюсь на ноги, опираясь на опрокинутый стул и не обращая внимания на боль, которая пронзает руку. Мне до того страшно, что из глаз льют слезы. Я стараюсь убедить себя в том, что мне только показалось, будто под свитерами лежит пучок длинных светлых волос, но прекрасно знаю, что мне не показалось. В голове кружатся сбивчивые возражения:нет-нет, это не волосы Нины, нет, Лео ее не знал, не убивал, не мог ее убить, ни за что бы ее не убил, — но все мои «нет» натыкаются на суровые факты:он хотел этот дом, именно этот, — и я прихожу к ужасающему выводу:он знал Нину, он убил ее здесь, в этом доме, отрезал ей волосы и хранил как трофей. А теперь вернулся на место преступления.

Страх, что это волосы Нины, сильнее, чем боль в руке или ноге. Я тянусь за телефоном, чтобы звонить в полицию, хотя прекрасно понимаю, что меня примут за сумасшедшую. Может, я и в самом деле сошла с ума, может, это шутки моего воображения, может, на самом деле я видела что-то совсем другое. Преодолевая дрожь, делаю шаг к шкафу, вытягиваю шею, чтобы заглянуть на полку. Он по-прежнему там, отрезанный хвост длинных белокурых волос, перехваченный вверху и внизу красной лентой.

Но ведь Лео не убивал Нину. Перебирая в голове доводы, почему Лео никак не может быть убийцей Нины, не свожу глаз с этих волос и вдруг вижу: с ними что-то не так. Подхожу ближе и вижу, что они блестят как-то неестественно и выглядят чересчур идеально. Мне ужасно не хочется прикасаться к ним, но нужно разобраться. Я протягиваю руку и осторожно провожу по ним пальцем. И с облегчением выдыхаю. Волосы не настоящие, это синтетика.

Падаю на кровать. Зачем Лео спрятал в шкафу хвост из синтетических волос, который любой — любой, кто знает, что случилось здесь с Ниной, — принял бы за ее волосы? Чтобы меня напугать? Увидел, как я достала ключ из его бумажника, и решил сыграть со мной злую шутку?

Меня охватывает холодное бешенство. Так и подмывает набрать номер полиции и сообщить, что я нашла у себя в шкафу волосы Нины, пусть арестуют моего сожителя. Но, приехав, они сразу обнаружат, что волосы синтетические. Возможно, стоит позвонить Лео и сказать, будто я уже вызвала полицию, — немного его припугнуть? Но он только посмеется над моей наивностью и скажет, что это всего лишь шутка. Я изумлена тем, насколько плохо я его, оказывается, знаю. Изумлена тем, как низко он пал. В ярости набираю сообщение: «Волосы — это тупо».

Он отвечает почти сразу: «Я и не рассчитывал, что тебе понравится».

Подхватываю с пола синий свитер, другие оставляю, надо поскорее отсюда убираться. Рука болит. Я захожу к себе в кабинет и стягиваю кофту — посмотреть, что там. Под самым локтем — огромная шишка, это я при падении ударилась о стул, и на ноге в ближайшие дни наверняка появится жуткий синяк. На затылке тоже шишка.

Хочется пить, я иду на кухню. На рабочей поверхности — мои волосы. Последняя капля, как будто мало мне на сегодня ужасов. Сгребаю волосы и собираюсь бросить в ведро, но замираю. В свете флуоресцентной лампы, прикрепленной снизу к кухонной полке, видно, какие они белые — на целый тон светлее моих. Зажимаю один волос между пальцами и сматываю в клубок. Он ненастоящий.

Зажав волос в кулаке, бегу обратно в спальню и достаю с полки хвост. Моя догадка подтверждается: волосы, которые я нашла на кухне, — из этого хвоста.

Новый поворот в игре Лео не укладывается в моей голове! Я ведь не рассказывала ему, что после смерти сестры и родителей начала терять волосы. Он не мог знать, как меня расстроят волосы, валяющиеся по всему дому. Значит, мотив у него был другой. Может, я должна была решить, что это волосы Нины? То есть он прокрадывался по ночам в дом и нарочно раскладывал повсюду волосы, чтобы я их потом находила? Нет, этого не может быть. Ведь в тот первый раз, в воскресенье после того, как к нам приходили соседи, это Лео услышал кого-то в доме, а не я… Если, конечно, он тогда не притворился, чтобы в будущем все таинственные ночные звуки в доме я списывала на таинственного незнакомца.

Но для чего ему могло это понадобиться? Ответ приходит почти мгновенно. Чтобы я, если не захочу остаться с ним, когда узнаю о его вранье, побоялась здесь находиться. И тогда он получит дом, а я уеду.

Но все пошло не так, как он планировал. Это он уехал, а я осталась. И тогда он пошел дальше и стал пробираться в дом по ночам, надеясь, что я испугаюсь и уеду. Я напоминаю себе: бо́льшую часть времени он находился в Бирмингеме, а не в Лондоне. Но я точно не знаю, останавливался ли он там. Возможно, на самом деле он жил в Лондоне — как и раньше, ночевал в отеле, а по утрам ездил в Бирмингем на работу. Я пытаюсь совместить в голове того Лео, которого знаю, с человеком, который ходит на цыпочках по дому, где спит его бывшая девушка, чтобы напугать ее и заставить уехать, но не могу. Это просто смешно. Если бы Лео хотел, чтобы я уехала, он мог бы прямо об этом сказать. В конце концов, дом-то его.