ПО ДОРОГЕ В РЕСТОРАН У МЕНЯ ЗВОНИТ ТЕЛЕФОН. Это Джинни.
— Что ты сказала Лео?
— О чем?
— Об убийстве.
— М-м... — Я не знаю, что говорить, если Лео передал ей мои слова о Бене. А они с Марком Бена очень любят.
— Я спрашиваю, потому что он все утро читает о нем статьи в интернете.
— И на работу не пошел?
— Нет. Сказал, что ты по-прежнему убеждена, будто произошла судебная ошибка, а ты, мол, не из тех, кто станет громоздить проблемы на ровном месте. Он пытался найти статью, которая заставила тебя усомниться в виновности мужа этой женщины. А теперь пытается дозвониться до Бена. Я не очень поняла, по какому вопросу. По-моему, хочет узнать, не он ли продал Максвеллам дом.
Мне становится не по себе. Конечно, это очень мило со стороны Лео — пытаться мне помочь, но как ужасно, что он тратит время на поиски статьи, которой не существует. К тому же вдруг Бен все-таки имеет отношение к убийству Нины и вопросы Лео его насторожат?
— Думаю, он просто хочет выяснить, когда именно Максвеллы поселились в «Круге», — говорю я.
— Ну, возможно, — отвечает Джинни.
— Извини, мне нужно бежать. Обедаю с Евой, Тамсин и Мэри.
— Удачи, — говорит она.
— Придется сказать им, что я уезжаю. Тамсин наверняка вздохнет с облегчением.
Джинни смеется и вешает трубку.
Когда я прихожу, они уже ждут меня, сидя за круглым столом. Мне осталось место напротив Тамсин. Я быстро всех поочередно обнимаю и сажусь между Евой и Мэри.
— Извините, что опоздала, — говорю, пока Мэри наливает мне вина. — Собирала вещи.
— Вроде к тебе подруга должна была приехать погостить?
— Нет, я решила поехать к ней сама. Но не просто на выходные. Я решила вернуться в Харлстон навсегда.
Ева застывает, не донеся бокал до рта.
— Правда?
— Да.
Она ставит бокал на стол.
— Ох.
— А Лео? — спрашивает Мэри.
— Он остается.
Ева накрывает мою ладонь своей.
— Жаль, что так вышло.
— И мне, — говорит Ева, и кажется, она сейчас расплачется.
— Не переживай, — говорю я и слегка склоняюсь в ее сторону. — Я буду к тебе приезжать.
— Но ты больше не будешь жить по соседству, — горестно произносит она.
— Мне всех вас будет не хватать, вы так здорово меня здесь приняли, — говорю я и поднимаю бокал. — Давайте выпьем за то, чтобы наша дружба продолжалась.
Мэри передает мне меню, и мы выбираем еду. Ева спрашивает, смогу ли я вернуться в свой дом в Харлстоне, и я говорю, что первое время поживу у Дебби — а там что-нибудь придумаю.
— А с Лео вы уже точно не сойдетесь? — спрашивает Тамсин.
— Точно, — говорю я и снова тянусь за бокалом. — Думаю, да.
— Потому что он не сказал тебе об убийстве?
— С этим все не так просто, — отвечаю я. — Как и с самим убийством.
Тамсин издает отчаянный стон:
— Слушай, ну не начинай опять, ладно?
— Мне нужно узнать только одну вещь, — быстро говорю я. — И больше я ни о чем тебя спрашивать не буду.
— Что? — настораживается она.
— Ты говорила, у Нины был психотерапевт. Мужчина или женщина?
— Мужчина.
— А она никогда не упоминала его имя?
Она задирает бровь:
— Это уже второй вопрос. Нет, я тебе уже говорила, что спрашивала у нее, но она мне не сказала.
— Ты не знаешь, где был его кабинет? Где-то поблизости?
— Неважно, где был его кабинет, потому что он сам к ней приезжал, — отвечает Ева, пока Тамсин не объявила, что лимит вопросов исчерпан. — Она из-за этого перестала ходить с нами на йогу. Занятия совпадали с ее сеансами психотерапии.
— Она нарочно назначила сеансы именно в среду днем — чтобы иметь уважительную причину не видеться со мной, — замечает Тамсин.
Я хмурюсь, вспомнив, что Нина начала избегать Тамсин за несколько месяцев до смерти.
— То есть эти сеансы психотерапии начались у нее недавно?
— Да.
— И он приходил к ней домой? Это нормально для психотерапевтов?
— Я, конечно, не психотерапевт, я логопед, — говорит Мэри, — но я бы не стала встречаться с клиентом у него дома — кроме тех случаев, когда он не может приходить ко мне по медицинским показаниям.
— А Тим тоже не знает, как звали психотерапевта Нины? — спрашиваю я, оборачиваясь к ней. — Я помню, он во многом из-за Нины решил специализироваться на психотерапии. Возможно, она называла ему фамилию?
— Я спрошу. Но тебе-то это зачем? Раз ты все равно уезжаешь, может, лучше подыскать специалиста там, поближе к твоему дому?
— Это я не для себя, — говорю я и умолкаю, потому что не знаю, как объяснить, зачем мне понадобилась фамилия психотерапевта Нины.
Слишком поздно.
— А-а! Я поняла-а! — Тамсин глядит на меня с веселым изумлением. — Ты считаешь, что Нину убил ее психотерапевт.
— Нет, но и в то, что ее убил Оливер, тоже не верю. Как и ты, — добавляю я, разозленная тем, что она надо мной смеется.
— Я этого не говорила.
— Нет, говорила. В тот день, когда ты пригласила меня на кофе, я случайно услышала ваш разговор с Евой, и ты сказала, что никогда не верила в виновность Оливера.
В зеленых глазах блеснуло раздражение.
— Я догадывалась, что ты подслушиваешь на крыльце, но хорошо, что ты сама подтвердила, что у тебя, помимо прочего, еще и длинные уши. — Она бросает на меня презрительный взгляд: — Я рада, что ты уезжаешь. Наконец-то мы снова вернемся к нормальной жизни.
— Тамс, — говорит Мэри, коснувшись ее плеча.
— То есть тебя устраивает, что убийцу Нины так и не поймали? — возмущенно спрашиваю я. — Ты знаешь, что это был не Оливер, но предпочитаешь сидеть, молчать и ничего не делать?
Тамсин вспыхивает.
— Ага, зато ты много всего сделала. Мы все, конечно, были просто счастливы, когда ты заявилась сюда и принялась совать нос в то, что тебя вообще не касается. Да ты с Ниной даже знакома не была, как и с Оливером, так какого черта ты лезешь? — Она оглядывает меня с ног до головы и спрашивает: — Сказать, что мы все о тебе думаем?
— Тамс, не надо, — умоляет Ева.
Но Тамсин уже понесло, и она никого не слышит:
— Ты фантазерка, Элис. Навыдумываешь всякой чуши и сама начинаешь в нее верить. Мы это сразу поняли — когда ты стала заливать, будто к тебе на вечеринку заявился таинственный незнакомец, которого никто, кроме тебя, не видел и с которым никто, кроме тебя, не разговаривал. Вот почему нам всем было наплевать, узнала ты, кто это такой, или нет. Ясно было, что ты его просто выдумала, чтобы показаться интереснее, чем ты есть на самом деле. — Она презрительно фыркает. — Ты сама Уиллу призналась, что с тобой такое бывает.
— Я его не выдумывала!
Она смотрит на меня с жалостью:
— Да всё мы знаем, Элис. Знаем, что ты по очереди успела заподозрить в убийстве Нины и нас, и наших мужей, и все твои приглашения на обеды и ужины шиты белыми нитками, как и твои вопросы, и все вранье, которое ты городишь. Ты опасна. Заведи себе уже собственную жизнь, вместо того чтобы портить ее другим.
Я смотрю на Еву и Мэри в надежде, что они придут мне на помощь. Но Ева, которая обычно из кожи вон лезет, чтобы загладить любую неловкую ситуацию, на этот раз молчит.
Тишина становится невыносима. Тамсин отодвигается от стола.
— Я вдруг вспомнила, что у меня важные дела, — говорит она напряженным голосом.
Я тоже выдвигаю стул.
— Да нет, оставайся, я ухожу, — говорю я и достаю из-под стола сумку. — Просто, к вашему сведению, я влезла во все это ради сестры Оливера. Я делала это для нее. Но раз всем остальным плевать — всем, включая вас, лучших подруг Нины, — то с чего мне-то волноваться? — Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но вдруг останавливаюсь. — И, кстати, того человека, который пришел на вечеринку, я не выдумала. Лорна ведь призналась, что впустила его, помните?
Мне удается сдержать слезы и не расплакаться, пока не выйду на улицу. А уж там я даю себе волю. Быстрым шагом, низко опустив голову и зарывшись в шарф по самые уши, иду в Финсбери-парк и плюхаюсь на первую же скамейку. Так вот кто я такая — фантазерка? Перебираю в голове все, во что успела поверить за последние недели, и мне становится стыдно. Тамсин права, я действительно успела всех их поочередно заподозрить в причастности к убийству Нины.
Я представляю себе, как они смеются у меня за спиной, и щекам становится жарко. Слова Тамсин о том, что пора бы мне завести собственную жизнь, ранят меня особенно сильно, потому что ведь и тут она права. С тех пор как умерли родители и сестра, у меня действительно нет никакой жизни. Вот почему я так рьяно бросилась помогать Томасу и Хелен. Мне нужно было хоть что-нибудь, чтобы почувствовать себя живой и полезной, ведь бо́льшую часть времени я просто существую. Но я зашла слишком далеко. Я думаю о Лео и Томасе, которые оба сейчас пытаются выяснить, имел ли Бен отношение к убийству Нины, и мне становится страшно. Нужно их остановить.
Чтобы успокоиться, я думаю о Нине — не о Нине Максвелл, а о своей сестре. Мне кажется, я слышу, как она говорит, что я должна перестать себя жалеть, признать, что на меня нашло затмение, и двигаться дальше. Она права, надо двигаться. Пока я доберусь до дома, будет уже почти три часа. До прихода Томаса мне едва хватит времени на то, чтобы побросать в коробки оставшиеся вещи. Через несколько часов я буду уже в дороге, на пути к Харлстону, а Нина Максвелл и «Круг» останутся всего лишь воспоминаниями.