Пуля всегда права

ГЛАВА 14

Гуссейн почивал на лаврах. Пять дней назад, когда он отдал команду похитить мальчишку, у него были еще сомнения на предмет того, правильно ли он поступает и не проще ли «наехать» на «компаньонов». Но дело повернулось самым неожиданным образом — компаньоны сами подставились, как последние лохи.

Утром в четверг Гуссейн, как обычно, лежал на тахте, вел неспешный разговор с выписанным из Узбекистана поэтом и ждал завтрака. Эти дни он решил провести в своем «бункере» — так назывался оборудованный на заброшенном заводе схрон, в одном из помещений которого держали и Костю. Внезапно дверь отворилась и на пороге возник Гарик.

— Падишах, — сказал он возбужденно, — я могу говорить?

Гуссейн взмахом руки отпустил поэта, который, поклонившись, удалился.

— Говори, где пожар, что случилось… Нет покоя на свете… — он все еще был в расслабленном состоянии после беседы с поэтом, которая, как он считал, способствует утреннему аппетиту и последующему пищеварению.

— Васнецова убили.

Гуссейн приподнялся на тахте:

— Когда?

— Вчера, около десяти утра.

— Почему только сейчас я это узнаю? — угрожающе спросил он.

— Мне только что перезвонил тот капитан из ментовского штаба, которому мы платим…

— Мы что ему, мало платим?

— Много платим, падишах, много. Но он сам только сегодня узнал.

— Ладно. Кто ж его, бедного-несчастного, угробил?

— Да понятно кто. Компаньоны!

— Это официальная версия?

— Нет, падишах. Официальной версии пока нет. Его жена, которую тоже ранили слегка, утверждает, что понятия не имеет, кто послал киллера. Кстати, про похищение сына она тоже ни слова не сказала. Странно, не так ли?

— Гарик, когда ты начнешь разбираться в людях? Ну что ей толку, если она поднимет ментов? В этом был смысл, когда пацан был у этих…

— Боровикова и Садальского, — услужливо подсказал визирь.

— Да, у этих… А теперь что? Где будут его искать менты? В стопятидесятимиллионной России? В Чечне? В Казахстане, шайтан тебя побери? А может, на Луне? Она ждет, что мы сами выйдем на связь и сделаем свои предложения. Но мы спешить не будем. Зачем спешить? Подождем. Эти козлы должны сами ко мне прийти.

— Падишах, но права на эту фирму сейчас, наверное, у вдовы… — осмелился подать голос Гарик.

— Ты часто видел строптивых вдов, визирь? И чему только я тебя учил? Вообще ни черта не рубишь! Ну, дадим ей откупного, она и не дернется. Тем более что ее сын — вот он, за стеночкой. Да, кстати, надо показать ему наше благоволение, чтобы матушке рассказал, как мы тут с ним хорошо обращались. Вели подавать завтрак и пригласи нашего юного гостя разделить с нами трапезу.

И поэта позови, пусть стихи почитает. Только не свои, ради аллаха, скажи ему, пусть Омара Хайяма или Навои прочтет… Хотя нет, не надо. Мало ли как разговор повернется. Кстати, а ты точно убежден, что про гибель Васнецова — не туфта? Может, он жив остался?

— Можно проверить, падишах. Я сейчас, при вас, в «Склиф» позвоню. Знакомый есть. Он должен знать…

Визирь набрал номер и минуты две ждал, пока на том конце ответят. Наконец в трубке послышалось:

— Да…

— Вахтанг? Гамарджоба! Это Гарик. Слушай что. Вчера утром к вам привезли жмурика, Васнецов Василий Васильевич. Огнестрел головы. Как он? С концами ожмурился или не совсем?

— Подожди, сейчас посмотрю по журналу„. Хана твоему Васнецову. Жмур. Труп, как записано, забрали на экспертизу.

— Спасибо. Живи долго! — Гарик дал отбой и повернулся к Гуссейну: — Порядок. Он умер.

— На все воля Аллаха, — возвел очи Гуссейн, сам отправивший в его чертоги не один десяток душ. — Давай распорядись насчет завтрака.

Гарик вышел. Через минуту в зале возник одетый по-восточному слуга и принялся накрывать завтрак на низком столике, привезенном из Хорезма. На вышитой скатерти возникали вперемежку азиатские и европейские блюда. Повар Гуссейна приготовил далму — тип голубцов, завернутых вместо капусты в виноградные листья, которые специально для этого присылали из Грузии. Далма аппетитно дымилась в огромной пиале, стоявшей в центре стола. Вокруг, словно свита около генерала, толпились серебряные чеканные блюда с пахлавой, фаршированными яйцами, перепелками, запеченными в сметане, и тому подобными кулинарными изысками. Стол, за которым должны были сидеть трое, мог накормить взвод солдат после марш-броска на десять километров. Впрочем, остатки как раз и доедали «солдаты» Гуссейна, так что ничего из этой гастрономической благодати не пропадало.

Слуга поклонился, прижав руки к груди, и ушел. Гуссейн позвонил в колокольчик. Тут же в комнате появился Гарик, за которым шел Костя Васнецов.

— Здравствуй, друг, — сердечно приветствовал Гасанов своего пленника. — Проходи, дорогой, садись. Извини, у нас тут по-простому, сидим, как предки, прямо на ковре…

— Мои предки на стульях сидели, — парировал Костя. За четыре дня, проведенных «в гостях» у Гуссейна, он успел убедиться, что его «хозяин» повернут на всяких-разных восточных делах. — Но, раз уж я у вас, так сказать, в гостях, уважим ваших предков.

«Падишах» и «визирь» переглянулись:

— Вай, дорогой, ты очень вежливый мальчик. Тебя даже мальчиком не назовешь. Ты уже юноша. Присаживайся и пойми, что мы забрали тебя у плохих людей, у очень плохих…

— А вы хорошие, да? — не остался в долгу Костя, устраиваясь на невероятно дорогом персидском ковре.

Гуссейн захохотал басом:

— Конечно, хорошие. Мы — благородные люди, да?

— Благородных разбойников не бывает, — спокойно заявил Костя в тот момент, когда Гарик накладывал ему далму. — Я не знаю, кто вы, хотя и сижу с вами за одним столом…

— Извини, дорогой. Меня зовут Гуссейн, а его — Гарик. Как вы, русские, говорите, прошу любить и жаловать. Ты кушай, кушай, Константин… Васильевич. — Говорить сыну в такой момент о том, что он уже наполовину сирота, Гуссейн посчитал лишним.

— Ну, и что вы от меня хотите? — спросил Костя, наворачивая завтрак. Впрочем, двое других от него не отставали.

— Костя, конечно же, от тебя мы ничего не хотим. Кроме одного: если спросят, ты скажешь правду, как к тебе здесь относились. Надеюсь, жалоб нет?

— Есть, конечно. Домой хочу, к маме и папе, — Костя налил себе шербета и стал пить маленькими глоточками. — Если вы уж такие благородные, отпустите — и никаких претензий. А не то может стать, как один герой литературный выражался, хлопотно.

Гуссейн засмеялся.

— Да ты, паренек, зубастый. Ну, да это и хорошо. А что хлопотно нам будет… А нам и так хлопотно. Жизнь — штука хлопотная. Такова воля Аллаха, и тут ничего не поделаешь. Скажи лучше, что ты хочешь? Телевизор я приказал тебе поставить, видик, приставку для игр. Еще что-нибудь? Может, компьютер хочешь? Так это не вопрос.

Костя понял, что надо ковать железо, пока оно горячо.

— Хочу три раза в день гулять. Утром, после обеда и вечером. По часу. Удрать мне отсюда не удастся, я это уже понял. — На самом деле именно об этом он и мечтал все эти дни. Но не представлялось ни малейшей возможности. Сторожили его крепко, охрана здесь была не чета прошлой.

Гуссейн задумался. В самом деле, а почему бы и нет? Стены высокие, крепкие, местные не успели растащить по своим дачам, охрана всегда начеку… Никуда пацан не денется.

— Хорошо, я не возражаю. Будешь гулять с сегодняшнего дня. А теперь ешь, тебе расти надо, вон какой тощий!

Костя, ликуя в душе, посмотрел на заплывшего жиром Гасанова. Впрочем, под слоем жира у него явно был не менее прочный слой мышц, и вряд ли быстро можно было найти человека, который выстоял бы в рукопашной схватке с главарем бандитов. Филатова бы сюда…

А тот, на кого так надеялся Костя, в это время еще крепко спал в постели Юлии. Пак, который звонил ему до двух часов ночи, понял, что совместный визит в логово Гуссейна срывается, и решил действовать в одиночку. По опыту он знал, что охранники в большинстве случаев гораздо лучше исполняют свои обязанности ночью, нежели днем, когда, по их понятиям, сунуться на охраняемый объект может только самоубийца. Поэтому около восьми утра, набрав для очистки совести телефон Филатова и услышав «абонент временно недоступен» (Юлия отключила мобильник Филатова, чтобы не мешал спать постоянными звонками), он сел за руль и погнал машину в сторону Павловского Посада. Он не укорял десантника, полагая, что у того были веские причины не отзываться на телефонные звонки.

Трасса была скользкой, чуть ли не на каждом углу «вольво» корейца тормозили гибэдэдэшники, хотя он не нарушил ни единого правила, и добраться до небольшого городка, славного своими шалями, телефонными аппаратами и обивочными материалами, он смог только к десяти часам. В это время как раз Гуссейн со своим «визирем» и Костя сидели за столом. Дорогу к заброшенному заводу, который располагался довольно далеко от города, Пак нашел быстро. По словам Филатова, от поворота с трассы до него было километров пять.

Пак остановил машину, двигатель которой, несмотря на почтенный возраст, работал почти бесшумно, за полкилометра от проходной. Он переживал, что отправился на такое рискованное дело без напарника, но ждать не мог — если бы с Костей что-то случилось, он бы себе не простил.

Когда-то на заводе, стоявшем в глухом по подмосковным меркам лесу, выпускалось что-то относящееся к военному ведомству, поэтому по углам забора стояли сторожевые вышки. Осмотрев одну из них, Пак заметил фигуру охранника и решил не рисковать понапрасну. Из рассказа Филатова об одном из его прошлых «подвигов» он знал, что тому удалось проникнуть на территорию подобного завода через сеть подземных коммуникаций. Но здесь такой вариант не проходил. Прямо к забору примыкал подлесок, который раньше в целях безопасности вырубали, но теперь он разросся, и к ограде можно было подобраться без особого риска.

Пак никогда не пользовался огнестрельным оружием — его тренированное тело было не менее опасно, чем пистолет, да и еще кое-какие средства в его распоряжении имелись. Выбрав довольно высокое дерево, откуда прекрасно просматривалась ближайшая вышка, до которой было метров пятнадцать, он без малейшего шума мгновенно забрался на него, выждав, пока охранник отвернется. Устроившись так, чтобы иметь возможность размахнуться, он достал метательный нож и приготовился. Когда охранник повернулся в его сторону, он метнул клинок… Охранник умер в тот же миг, когда нож вонзился ему в глаз и проткнул мозг. В ту же минуту Пак слетел с дерева, пробежал отделявшие его от трехметровой стены метры и в лучших традициях ниндзя взобрался по стене, верхний край которой опутывала ржавая колючая проволока. Кореец подпрыгнул и ухватился за край металлической ограды сторожевой вышки. В мгновение ока он был внутри, радуясь тому, что с большого расстояния, на котором находились друг от друга угловые вышки, увидеть его было невозможно, а чтобы поставить охрану на промежуточных, у Гуссейна явно не хватило людей.

Несколько одноэтажных корпусов располагались правильным квадратом, в центре которого был асфальтированный двор, часть которого Пак смог разглядеть. Двор, как и вся видимая территория, был пуст, через щели асфальта уже пробились молодые деревца.

На крышах корпусов, против ожидания, никаких снайперов не наблюдалось. Но вдруг Пак прищурил глаза — в последнее время зрение, когда-то безукоризненное, стало портиться — и напрягся.

По лестнице на крышу одного из корпусов лез человек, вооруженный автоматом. Он огляделся и залег на расстеленный брезент, контролируя внутренний двор. Через пять минут в секторе, который просматривался с вышки, появились трое. В одном из них Пак с несказанной радостью узнал своего ученика.

Костя шел медленно, часто оглядываясь и, кажется, спрашивая о чем-то своих спутников. Те, по всей видимости, молчали, и Пак понял, что Костю вывели на прогулку. Задача упрощалась.

«Интересно, сколько их здесь? — подумал кореец. — Четверо на вышках, один на крыше, двое с Костей, итого семеро. Не меньше трех-пяти человек внутри. Итого, как минимум, десять. Не много… Но и не мало. Так, надо снять того, который на крыше».

Устранение наблюдателя много времени не заняло. Прячась за остатками каких-то конструкций, Пак в минуту оказался возле пожарной лестницы и выглянул на плоскую крышу здания. До охранника было метров десять. «Далековато», — подумал кореец и тут же рванулся вперед, покрыв это расстояние за несколько секунд. Услышав шорох, парень с автоматом успел перевернуться на спину и обмяк, издав невнятный писк.

Кореец подполз к краю крыши. Костя в сопровождении охранников прогуливался по периметру двора, насвистывая какую-то мелодию. Дело оставалось за малым. Пак прыгнул вниз, рассчитав момент так, чтобы оказаться между охранниками, одновременно с приземлением нанося им удары ребрами ладоней в область шеи. Это получилось у него не совсем чисто — один здоровенный бугай сразу лег на землю, зато второй отпрыгнул, успев нажать на спусковой крючок автомата. Прогремела очередь, Костик вскрикнул. Пак вынужден был снова применить метательный нож, и почти в тот же момент во дворе появилось новое действующее лицо.

Ли Хой увидел перед собой противника за секунды до того, как тот, расправившись с охранником, понял, что за его спиной творится что-то неладное. И пропустил удар ногой, который любого другого отправил бы в глубокий нокаут.

Пак подпрыгнул, переворачиваясь в воздухе и уже понимая, что подоспел настоящий противник. А времени драться с ним по всем правилам утонченных восточных единоборств не было.

— Костя, беги в арку, я за тобой! — крикнул он и начал бой в стиле тигра, самом молниеносном из стилей.

Он узнал китайца, которого видел несколько раз в Москве, — владельцы залов рукопашного боя иногда собирались, чтобы обсудить свои проблемы. Но раскланиваться коллеги не стали. Пак нанес удар растопыренными пальцами руки, который назывался «удар тигриной лапы». Китаец отскочил, качая маятник, и тут же перешел в контратаку, взлетев в воздух и целясь ногой в горло Пака. При этом он издал классический клич устрашения: «Ки-я-а-а!!!»

Пак устранился с пути соперника, толкнув его в спину локтем, и придал ему такую скорость, что Ли Хой ударился о стену. Правда, он успел сгруппироваться и, извернувшись, подобно кошке, снова стал лицом к корейцу.

Но, видно, судьба не посчитала нужным в этот раз дать ответ на вопрос, кто из них сильнее.

Двор вздрогнул от мощного взрыва, после которого одна из вышек в дальнем углу территории взлетела на воздух. Ли моментально устремился к дверям, ведущим в заводской корпус, а Пак, который успел потерять Костю из виду, бросился в арку между корпусами, куда за минуту до этого нырнул паренек.

Когда Пак выбегал со двора, взорвалась вторая вышка, и через забор невдалеке стали один за другим перелезать мужики в защитных комбинезонах. Сперва Пак обрадовался, подумав, что громить Гуссейна явился какой-нибудь спецназ, но буквально за секунду до того, как его мог увидеть первый из нападавших, решил спрятаться и выждать. Это ведь могла быть и очередная бандитская разборка, кто его знает…

Кореец затаился возле насквозь проржавевшего гусеничного трактора и принялся наблюдать. Кости нигде не было видно. Но вот из-за газгольдера с помятыми боками появилась его фигурка и помчалась навстречу человеку, который, судя по всему, был старшим группы, к этому моменту рассыпавшейся по территории завода. Где-то в глубине была слышна стрельба, приглушенные стенами взрывы, крики и ругань. Нападавших было человек тридцать — целый взвод. Пак услышал, как Костя сказал старшему, лицо которого, в отличие от лиц всех остальных, не было закрыто маской-чеченкой:

— Я — Костя… Они держали меня в заложниках…

— Слышишь, Швед, — послышался голос еще одного «спецназовца», стоявшего рядом. — А это не тот пацан, которого похитили? Если так, нас за него озолотят!

При этих словах Пак понял, что Костя, как и он сам, снова попал из огня да в полымя.

Старший, которого помощник назвал Шведом, внимательно всмотрелся в лицо паренька:

— Он, как пить дать, и фамилии спрашивать не надо. Одно лицо… Ступай, парень, в машину. Ганс тебя проводит…

— Подождите, — перебил Костя. — За мной приехал мой учитель, Пак, он уже почти меня вытащил, когда вы появились. Вы его только не раньте!

— Что за Пак? Китаец, что ли? — спросил Швед.

— Кореец. Мой учитель боя…

— Понятно. Иди в машину, найдем твоего корейца — представим в целости и сохранности. Да, кстати, этот «Махмуд» хренов глубоко там спрятался?

— Его Гуссейн зовут…

— Один хрен, Махмуд… Так глубоко?

Костя подумал.

— Там подземелье целое, двери стальные, как в сейфах, гранатой не подорвешь. И людей много. Я точного расположения не помню: когда меня выводили, глаза завязывали.

— Понятно. Ну, ступай, Костя!

Если бы паренек знал, что его похищают уже в третий раз, он вел бы себя по-другому.

Пак решил не высовываться из своего укрытия и подождать, чем окончится разборка. В любом случае пока жизни Кости ничего не угрожало. Ждать ему пришлось недолго — спустя минут двадцать стрельба затихла и вокруг командира начали собираться подчиненные. Некоторых из них поддерживали товарищи, одного несли — пуля разворотила нижнюю челюсть и застряла в позвоночнике. Он был мертв.

Высокий мужик с перевязанной рукой доложил:

— Гуссейн ушел со своим жополизом. Остальные в жмурах. Повара не тронули, только оглушили. Китайца не нашли.

— Почему Гуссейна упустили? — грозно спросил Швед. — Он-то был основной целью!

— Ушел ходом каким-то. Там дверь — из базуки не прошибешь, насыпная, как в сейфе. Резать автогеном — час времени потеряем, он уже в Москве будет. Пощипали Гасанова изрядно, треть его людей в расход пустили.

— Ладно, уходим, — скомандовал Швед, уверенный, что за привезенный «трофей» им простят упущенного Гуссейна.

Про Пака никто не вспомнил, и он, дождавшись, пока последний «десантник» покинет территорию, вышел из своего укрытия.

Поле боя он осматривать не стал — на его веку трупов хватало. Теперь нужно было оперативно догнать бригаду и определить, куда везут Костю. Но когда он добрался до своей машины, впервые пожалел, что в корейском языке фактически нет матерщины: оба задних колеса были прострелены. Не зная, чья это машина, нападавшие решили подстраховаться.

— Нет, ну не за этим же щенком они пришли? — который раз задавал риторический вопрос Гуссейн, сидя на пне в чаще леса, куда вел потайной ход из подземелий завода. Можно было только диву даваться, насколько военные в СССР любили разного рода подземные ходы. — Я ничего не понимаю! Мне же никто войны не объявлял, на разборку не звал, стрелку не забивал… Беспредел!

Гарик согласно кивал головой. Там, на заводе, осталось больше десятка их парней плюс повар, о потере которого Гуссейн горевал больше, чем обо всех остальных, вместе взятых. Да еще китаец, который пропал неизвестно куда.

«Визирь» отделался легким испугом, он даже не видел нападавших: услышав взрывы, Гарик метнулся к подземному ходу и открыл дверь, в которую тут же протиснулся его «падишах». Что происходило на заводе, как отбивались и гибли их парни, они до сих пор не знали. Понимали только, что «наезд» был исполнен на высочайшем уровне и «погасили» всех — ни один мобильник не отвечал.

Гуссейн понемногу приходил в себя.

— Сколько времени? — спросил он.

— Двенадцать сорок, — ответил Гарик, посмотрев на экран своего сотового телефона.

— Значит, так. Ждем еще двадцать минут. Потом ты вернешься назад и посмотришь, что там. Я буду ждать здесь, — скомандовал Гуссейн, проверяя свою «беретту», с которой никогда не расставался. — Понятно? На рожон не лезь, просто посмотри, и все.

Через час из замаскированного под корнями рухнувшей сосны лаза показалась голова Гарика.

— Падишах, там одни трупы. Только ваш повар жив, ему по голове дали. На заводе пусто, совсем пусто. Пацана нигде нет. Китайца тоже.

— Машины на месте?

— Одна осталась, которая в гараже. Остальные взорваны.

— Поехали в Москву, — приказал Гуссейн, с трудом вставая с пня и протискиваясь в узкий лаз. — Звони нашим, скажи, что я еду в Зябликово. — На улице Мусы Джалиля у Гасанова был один из его многочисленных схронов, где можно было пересидеть неприятности. — Там я переночую, вдруг что-нибудь новое узнаем, а завтра — за границу. Хватит с меня этой гребаной России.

Через десять минут «мерседес», за рулем которого сидел Гарик, рядом с ним Гасанов, а на заднем сиденье чудом выживший повар, выехал за ворота. «Падишах» не захотел осматривать место побоища, которое устилали трупы членов его бригады. Гуссейн не любил крови… Если не проливал ее сам.

На подъезде к столице в его кармане затренькал мобильник.

— Босс, там какие-то люди хотят с вами встретиться. Говорят, это насчет «Дороги ЛТД».

— Хорошо, я их приму. Но — позже. Скажи, пусть вечером перезвонят. И пусть в Зябликово все приготовят как надо, — произнес Гуссейн и довольно повернулся к Гарику: — Все, зашевелились, говнюки. Жаль только, что щенка пробздели. Не надо было его во двор пускать. Нет, ну какой хитрый, да?!