Пуля всегда права

ГЛАВА 16

Великий передел сфер влияния в России всегда сопровождался большой кровью. Человек, который отваживался начать такой передел, должен был готовиться к тому, что его имя сперва восславят, а затем проклянут. Или наоборот — сперва проклянут, а затем восславят. Второе, понятно, лучше первого. Поэтому Владимир Ильич должен был завидовать Петру Первому, а Сталин — Столыпину.

Эти личности на фоне своих эпох, в которых они сыграли более или менее зловещие роли, остались на скрижалях истории некими бронзовыми, чугунными, медными или мраморными статуями, глядя на которые обыватель последующей эпохи вспоминал лишь «двойки», выставленные в дневнике школьным учителем. Что ж, «гибель одного человека — трагедия, гибель миллионов — статистика»…

Но существует еще и локальный передел, мини-война, которая разворачивается в пределах одного отдельно взятого города или региона. Жертвами этой войны оказываются именно эти самые «единицы», смерть которых на фоне общего официального мира и согласия становится не трагедией народа или класса, а лишь горем их родных и близких.

Российские бандюги, дети сумасшедшей эпохи накопления первоначального капитала, решившиеся на перетасовку в свою пользу, никогда не претендовали на то, чтобы их деяния отмечались современными Геродотами. Им это было не нужно. Наоборот, стремление остаться в тени в большинстве своем пересиливало у них желание «пьедестализации», и те, кто это стремление раньше времени отбросил, рисковали оказаться на месте Гусинского, Березовского, а то и Ходорковского.

Москва привыкла рисковать. Она возникла на перекрестии географических и исторических меридианов, ей суждено было стать центром гигантского геополитического образования, которое получило имя Россия.

Группировками, которые возникли на ее территории в разгар перестройки, руководили на первоначальном этапе прежние властители душ и судеб — бывшие секретари, председатели, директора. Но аморфные и меркантильные по своей сути, они не смогли противостоять «новым» — русским, грузинам, татарам, азербайджанцам. И ушли на пенсию, оставив в лучшем случае себе на замену своих сыновей, а в худшем — представителей генерации бандитов, тех, кто в их время парился на нарах, а теперь, слившись с новой властью, представлял эту новую власть.

Некоронованный король Дальнего Востока, которого многие знали под кличкой Нарьянг, не принадлежал ни к категории «секретарей», ни к генерации «новых русских». До секретарской должности он не дотянул, закончив политическую карьеру заведующим промышленным сектором Приморского крайкома комсомола. А поскольку тамошняя промышленность завязана была в основном на добыче и переработке рыбы, крабов и многих других даров моря, то с наступлением новой эпохи Нарьянг совершенно правильно решил задачу своего дальнейшего времяпрепровождения. Он стал «крестным отцом» рыбной мафии Дальнего Востока.

По паспорту Нарьянг числился Яном Вячеславовичем Сарецким, но уже давно никто не называл его подлинным именем. То, что он знал о своих предках, ограничивалось восстанием шестидесятых годов девятнадцатого столетия, когда его прадед, соратник Тадеуша Костюшко, был пойман, осужден и отправлен в Сибирь. Там он женился на местной девушке, происходившей из татарского княжеского рода, родил троих сыновей и помер, произнеся на смертном одре фразу, оставшуюся им в завещание: «Неважно, в какую сторону крестишься, главное — не стоять на коленях перед москалями». И дети это завещание исполнили.

Вячеслав Сарецкий, внук польского инсургента, стал одним их самых молодых генералов Советской армии, дважды Героем Советского Союза. Он прошел войну от Бреста до Берлина, женился поздно, вернувшись на Дальний Восток, и сына, появившегося на свет уже после смерти боготворимого им истребителя «жидов и москалей» Сталина, назвал в честь прадеда — Яном. И сын с молоком матери и первыми услышанными и понятыми словами отца впитал смысл завещания прадеда.

В восемьдесят пятом году Ян-младший, после окончания института отслуживший лейтенантом в войсках КГБ, встал на путь, который при других обстоятельствах, привел бы его, как минимум, в обком партии, а возможно, и в Кремль. Но пришла перестройка, и Ян, который, подобно многим «комсомолистам», сумел своевременно переориентироваться, использовал свои связи с рыбными промышленниками для того, чтобы организовать одну из самых мощных в России криминальных структур, названную ушлыми газетчиками «рыбной мафией».

Уже лет десять икра, красная рыба, крабы и омары есть в каждом магазине, простому работяге они по карману только по праздникам, но то, что в эпоху «застоя» можно было увидеть только на картинках, теперь появилось на прилавках.

И разве не удивителен тот факт, что, по официальным данным, добыча «даров моря» снизилась чуть ли не в десять раз по сравнению с семидесятыми, когда велся строго регламентированный лов биоресурсов и контрабанда морепродуктов, незаконный их промысел отечественными производителями в принципе существовать не могли?

А удивляться не стоит. В наше время остальные девяносто процентов добытой рыбы, икры и прочего морского лакомства в отчеты Госкомрыболовства не попадают. Все эти десятки тысяч тонн вкуснятины, иногда, правда, порядком протухшей, благополучно съедаются народом, а денежки столь же благополучно оседают в карманах лучших представителей этого народа.

Вот и получилось, что добыча морепродуктов, приносящая миллиардные доходы и весьма трудно контролируемая государством, оказалась третьей по степени криминализации и прибыли отраслью «антинародного хозяйства» — после наркотиков и водки.

Нарьянг далеко не сразу смог объединить разношерстную «пиратскую братию» и организовать такую схему, чтобы доля с прибыли от реализации каждой мало-мальски заметной партии товара попадала в «общак». К этой цели он шел проторенным путем, стравливая между собой группировки, тихо, а иногда и «громко» убирая несговорчивых, покупая и обещая золотые горы чиновникам от рыболовства.

Не всегда и не всех удавалось ему привести к общему знаменателю корысти и стяжательства. Порой облеченные официальной властью высшие чиновники приморских регионов сами сколачивали группировки, чтобы извлечь прибыль от незаконной добычи рыбы. Иногда на пути Нарьянга вставали люди, о которых он с изумлением говорил:

«Самый честный, что ли?» И «рыбные» губернаторы, интересы которых вошли вразрез с интересами конкурента, гибли один за другим.

Валентин Цветков, губернатор Магаданской области, был застрелен наемным убийцей в октябре 2002 года в Москве на Старом Арбате. Заказчиком убийства, по заявлению тогдашнего главы МВД РФ Бориса Грызлова, являлась «рыбная мафия», недовольная распределением квот на вылов рыбы и морепродуктов. Убийцы губернатора так и не были найдены.

Игорь Фархутдинов, губернатор Сахалинской области, погиб в августе 2003 года в авиационной катастрофе на Камчатке. Вертолет Ми-8 с губернатором и рядом чиновников сахалинской обладминистрации на борту врезался в сопку. В трагедии обвинили погибших пилотов, которые, по версии следствия, отклонились от намеченного маршрута.

Гибли рядовые сотрудники рыбнадзора, пограничники, милиционеры, слишком честно исполнявшие свои обязанности. Бутылками с бензином забросали квартиру генерала Гамова, который погиб от страшных ожогов. И только тогда Москва, которой десять лет «отстегивали долю», наконец зашевелилась.

После убийства Цветкова бывший комсомольский работник собрал у себя в особняке троих особо приближенных соратников и, выслушав их жалобы на усилившуюся активность правоохранительных органов, которые привлекли в помощь даже армию и стали основательно мешать если не добыче, то транспортировке контрафактной рыбной продукции, сказал:

— Придется поискать нестандартные методы. Например… А что, если икру перевозить… в гробах? Согласитесь, идея черная, гроб — красный… Но икра тоже бывает черной. И красной.

Когда в ноябрьский понедельник авиарейсом из Магадана в Краснодар прибыл «груз-200», у сопровождающих было свидетельство о смерти, проездные документы и даже отметка о проверке груза в аэропорту отправления. Но первый блин оказался комом. Под крышкой менты нашли 280 килограммов красной икры. Прокололись курьеры из-за собственной жадности.

Этим же рейсом — из Магадана в Краснодар — был отправлен еще один гроб, в котором действительно находился усопший. Этот гроб несли четыре человека. Для переноса же фальшивого гроба понадобилось шесть человек, которым явно было не легко тащить невзрачный ящик «с усопшим».

Менты уже при погрузке обратили на это внимание. Но, несмотря на это, «груз-200» в Краснодар все-таки улетел. О подозрительно тяжелом покойнике магаданские менты попытались сообщить краснодарским коллегам, но подвела связь. И если бы при разгрузке не вывалилось дно ящика, гроб с икрой благополучно бы прошел контроль. Это была вторая ошибка — слишком много икры загрузили. На цинковую оболочку тоже решили не тратиться — понадеялись, что и так сойдет. Не сошло. Картонные коробки с икрой помещались в наспех сколоченном ящике. Одна доска сломалась. А поскольку груз встречали краснодарские братки, повязали тогда многих.

С Камчатки, Сахалина и из Приморья до Хабаровска икру доставляли по воздуху. Уже отсюда поездом и снова самолетом — в Поволжье, Москву и на юг России. После окончания путины аэропорты работали с удвоенной нагрузкой, а весь поток на семьдесят процентов состоял из браконьерской икры. Отправители подделывали все: документы, упаковку. Свои люди были везде — в службе авиационной безопасности, в милиции, даже в ФСБ и прокуратуре.

Со временем Нарьянг замахнулся на соседнюю Японию, в которой крабы, например, покупают по двенадцать долларов за килограмм. Уже в конце девяностых, когда ежегодно в Японию поставлялось морепродуктов на два миллиарда долларов, а чиновникам в качестве взяток перепадало порядка десяти миллионов, сотрудники полиции, занимающиеся вопросами общественной безопасности, утверждали, что не будет ничего удивительного, если в Токио появится база российской мафии. Японские газеты писали, что в Японии высадились представители российских мафиозных структур с Сахалина, из Владивостока и других мест. На Дальнем Востоке, по подсчетам самих японцев, насчитывалось в то время от 250 до 300 преступных группировок. Как и в японских «якудза», в них существовали жесткая дисциплина и порядок. В их состав входили бизнесмены, госчиновники, офицеры полиции и так далее. Есть даже вице-президенты банков.

Эти организации, подобно японским гангстерским организациям, воевали, уничтожались, реформировались. На Дальнем Востоке одной из самых больших организаций был «общак», охватывающий Сибирь, Дальний Восток — от Якутска до Сахалина и Камчатки.

Нарьянг, который и являлся руководителем «общака», однажды с немалым удивлением прочитал переведенную для него статью из газеты «Асахи симбун». В ней излагались не очень точные, но вполне достоверные данные о составе его организации, внутренних разборках, взаимоотношениях руководителей подразделений — бригадиров. Японский журналист рассказывал читателям о том, что полиция острова Хоккайдо, изучив все дела по Японии, в которых можно было предположить участие российской мафии, пришла к выводу, что основных российских группировок, обосновавшихся на Сахалине, восемь.

И вот пришло время, когда Нарьянг понял: на Дальнем Востоке ему становится душно. Это не было вызвано тем, что ему надоело на родине. Наоборот — он слыл редким домоседом и за свои пятьдесят лет из Владивостока выезжал от силы раз десять. Москву, в которой он когда-то служил, он терпеть не мог, а на предмет заграничных курортов выражался в том плане, что на Дальнем Востоке отдохнуть можно гораздо лучше, чем на Канарах. В чем-то он был прав, и если Тихий океан в этих широтах не балует солнечными пляжами, то всякой экзотики Приморье может предоставить больше, чем какие-нибудь Галапагосские острова. Нужно только знать этот край и любить его.

«Духота», о которой сумрачно говорил Нарьянг своим приближенным, была связана с тем, что ему в последние годы изрядно подрезали крылья в области сбыта контрафактной рыбы, икры, крабов и всякого подобного деликатеса. Рынок Японии всю контрафактную рыбу вместить не мог. Тем более что по договоренности правительств японские власти ввели строгий контроль по заходу российских судов в порты Японии и стали предоставлять информацию о выявленных нарушениях со стороны российских рыбаков и обо всех поставках морепродукции в японские порты.

После гибели генерала Гамова Москва взялась за «рыбную мафию» основательно, невзирая на чины.

Купленный на корню бывший Приморский губернатор Наздратенко, которого не без помощи денег и связей Нарьянга назначили председателем Государственного комитета по рыболовству, был безнадежно скомпрометирован, хотя подписи под сомнительными документами ставили его заместители. И этих заместителей стали безжалостно сажать.

На всю страну прогремело «крабовое дело», возбужденное в ходе расследования убийства губернатора Цветкова. Судебные слушания проходили в закрытом режиме, поскольку среди материалов фигурировали документы с грифом «секретно». Под суд попали бывший зам главы Госкомрыболовства Юрий Москальцов, советник губернатора Магаданской области Виктория Тихачева и директор Магаданского НИИ рыбного хозяйства Александр Рогатных.

Двумя годами позже по московской резидентуре Нарьянга был нанесен еще один удар, когда прокуратура Москвы возбудила уголовное дело против зампреда Госкомрыболовства России Тугушева и его подельников — Лыскова, Зинатулина и Чекунова. Им начали «шить» подстрекательство к даче взятки в особо крупном размере (около четырех миллионов баксов).

Наконец у Нарьянга не осталось в Москве никого, кто бы мог представлять в столице его интересы, выбивать квоты, подкупать чиновников, организовывать сбыт товара. И он решил пойти нестандартным путем.

«…Найти челове-ека в Москве нелегко-о…» — напевал Нарьянг, прохаживаясь по толстому ковру в ожидании того, кому собирался поручить почти неосуществимое — подмять под себя весь столичный криминалитет, уничтожить «авторитетов», «смотрящих», воров в законе, «бригадиров», назначив на их места своих, проверенных людей. Задумка была, по его мнению, блестящей, но осуществить ее мог только человек, лишенный всяческих принципов, кроме верности боссу, не засвеченный ни перед органами, ни перед криминальными структурами и одновременно обладающий врожденными организаторскими способностями. Найти такого человека действительно было трудно. Нарьянг раздумывал три месяца, перебирал варианты, наводил справки, провоцировал конфликты, создавал форс-мажорные обстоятельства для кандидатов. Он работал подобно старателю, промывающему тонны песка в надежде найти хоть крупинку золота. И эту крупинку он нашел. Даже не крупинку — самородок.

В эту затею он не посвятил даже своих «лейтенантов», которые полагали, что их «капитан» просто ищет очередного представителя дальневосточного «общака» при «общаке» столичном. В конце концов из десятка кандидатов осталось трое. Для них Нарьянг устроил особо жесткую «проверку на вшивость», спровоцировав ситуацию, при которой у них не оставалось выбора — или сдать его самого с потрохами подставному «конкуренту», или умереть. Все трое работали с ним давно и знали достаточно много. Двое проверку не выдержали, и их пришлось убрать, зато третий кандидат умудрился не только остаться верным, но и организовать устранение «конкурента», роль которого «втемную» исполнял московский авторитет по кличке Лом. Сегодня этот человек должен был получить по заслугам. Нарьянг не сомневался, что он согласится. У него просто не оставалось выбора — слишком многое было поставлено на карту.

— Здравствуйте, Нарьянг, — послышалось у двери.

Обернувшись, босс рыбной мафии с удовольствием осмотрел фигуру победителя «конкурса», который уверенно прошел в комнату и остановился поодаль, внимательно глядя на хозяина.

— Рад вас видеть, Юзеф, — сказал тот, приглашая гостя присесть на диван, над которым висел морской пейзаж кисти Айвазовского. — Как долетели?

— Вашими молитвами, — ответил гость. — А почему «Юзеф»?

— А мне так нравится, — усмехнулся Нарьянг. — Отныне вас будут знать только под этим именем. Это ваше, если угодно, официальное «погоняло». А я — ваш крестный отец.

— Спасибо на добром слове. Насколько я помню, у Дзержинского была такая же партийная кличка.

— Ну, так соответствуйте, кто вам не дает? Тем более что задачи у вас будут похожие.

— Вы что, хотите сделать из меня председателя ВЧК? — иронически усмехнулся Юзеф и присел на диван, заложив ногу на ногу. Страха перед могущественнейшим человеком страны он не испытывал. Впрочем, то, что гость уважает хозяина, тот знал точно. А это для Нарьянга было главное.

— Насчет ВЧК не знаю, а вот ГПУ — это да. Если расшифровать эту аббревиатуру как «Главный Приморский Улов». Не хочу льстить, Юзеф, но потерять вас я бы отказался даже за пять годовых уловов. Ну, и задача вам будет поставлена соответствующая вашим способностям. Маша, — крикнул он, подойдя к двери, — принеси нам кофе, коньяк и что-нибудь вкусненькое. Так вот, — снова повернулся он к гостю, — вам предстоит ни много ни мало подчинить себе московский криминалитет.

Гость чуть не присвистнул. Спрашивать о том, не шутит ли Нарьянг, он не стал — в таких случаях босс не шутил никогда.

Домоправительница вкатила в комнату столик, на котором стоял старинный кофейник, чашки китайского фарфора, вазочка с печеньем и хрустальный графинчик с коньяком. Хозяин движением руки отпустил ее. Когда женщина вышла и плотно притворила за собой дверь, он продолжил:

— Вы прекрасно знаете о событиях последних лет. Наше влияние в Москве упало до недопустимо низкого уровня. Работать становится все труднее и труднее. А кто виноват? Жадные дураки, которые хотят сразу и много. На перспективу уже никто из этих чиновных олухов не работает. Хапануть и свалить — чего проще? Ситуацию нужно менять. Поэтому я решил изменить вектор приложения сил и взять под контроль криминал Москвы, а не разжиревших чиновников. Как вы считаете, влияние криминала на властные структуры велико?

— На высшие эшелоны — нет, — не задумываясь ответил Юзеф. — У них свои способы добывания средств. Криминал тут задействован косвенно.

— Замечательно! — потер ладонью о ладонь Нарьянг. — Я рад, что вы это понимаете. Ну, а что бы вы сделали, чтобы это влияние стало главным для принятия тех или иных решений?

— Вы сами знаете ответ, босс. Группировки нужно объединить. Но я не вижу для этого путей, кроме…

— Договаривайте, договаривайте, — подбодрил гостя Нарьянг.

— Террор. Новый передел. Реки крови. Горы трупов. Охрипшие от крика газеты. Вопли телевидения. Совещания у Путина. И результат — развязанные руки ментов и эфэсбэшников. Я — пессимист, Нарьянг. Глобального передела никто не позволит.

— А вот тут-то вы, милейший Юзеф, и ошибаетесь, — тонко улыбнулся хозяин. — Передел уже идет. И, как видите, об этом никто не кричит и песен не поет. Вам изложить стратегию? — Юзеф кивнул. — Она проста. Никаких войн между кланами не будет. Кто какой территорией владеет — будет владеть и впредь. Только управление сосредоточится в одних руках. Наша цель — создать своеобразную «мафию над мафией», которая станет в России новой теневой властью. И будет она сопоставима по возможностям с властью официальной. Во главе стану я. Вам же будет принадлежать Москва.

Юзеф с трудом скрыл недоумение. Откровения Нарьянга походили на бред параноика. Но не были ли параноиками величайшие властители планеты — от Александра Македонского до Гитлера и Сталина? Тут стоило задуматься. Предложение было настолько заманчивым, что у человека, даже обладавшего гораздо меньшим честолюбием, зачесалось бы в соответствующем месте. Тем временем некоронованный король Дальнего Востока продолжил:

— Прежде чем перейти к деталям, я хотел бы услышать о вашем формальном согласии. Или вам нужно время подумать?

— Сколько у меня времени? — спросил Юзеф, понимая, что отказаться — значит лишиться не только перспективы, но и головы.

— Часа хватит? Замечательно. Посидите, кофейку попейте, а я пока делами займусь. Если что-то понадобится, зовите Машу.

Юзеф остался один. В голове был полный сумбур. Последние годы, тесно работая с Нарьянгом, этому человеку стало казаться, что он понял своего работодателя, будто бы заинтересованного только в успешном сбыте контрафактной рыбы. Ан нет, оказалось, что его амбиции простираются гораздо дальше. Хотя что хотеть от человека, владеющего несколькими миллиардами и распоряжающегося жизнями тысяч людей?

О том, почему выбор Нарьянга пал на него, Юзеф как-то не задумывался. В амбициозности он не уступал боссу. Да и со здравым смыслом проблем не испытывал. А сочетание этих двух качеств часто порождало людей, имена которых оставались в учебниках. И неважно, что по некоторым из них учились только студенты юридических факультетов.

Час прошел незаметно. Юзеф даже вздрогнул, когда на пороге появился хозяин особняка и всего Дальнего Востока.

— Ну? — спросил он коротко.

— Да, — так же коротко ответил гость.

— Прелестно. За это стоит выпить. Маша, принеси шампанского! — в голосе Нарьянга проскальзывали нотки иронической патетики.

«Вот акула чертова, — подумал Юзеф. — Можно подумать, он сомневался…»

Нарьянг откупорил шампанское, выстрелив пробкой в потолок. Пенистый напиток потек в бокалы, хозяин и гость чокнулись и выпили вино, попавшее сюда прямо из погребов Шампани.

— На подготовку даю вам год. Я готов вложить в этот проект двадцать миллионов и даже больше. Москва стоит того, — сказал Нарьянг. — Кроме финансов, в вашем распоряжении будут другие средства воздействия. У вас, конечно, своих людей нет? — спросил он чуть снисходительно. — Ну, да можете не отвечать, я и так знаю, что нет.

— Ну почему же? Человек пять найдется. Это те, которые Лома устранили… Кстати, — неожиданно спросил Юзеф, — Лом — ваша подстава?

— Своих пять человек можете в магазин устроить, грузчиками, — рассмеялся Нарьянг, проигнорировав вопрос, но оценив проницательность своего визави. — Для того, что я вам предлагаю, нужно в десять раз больше. И не москвичей, понятно. О том, что я вам предложил, должен знать в столице один человек — вы. Короче: в течение месяца люди прибудут. Много людей. Ваше дело — помочь им устроиться в городе, а лучше — где-нибудь в ближнем Подмосковье. Только так, чтобы они всей массой не светились. Контакт станете поддерживать только с их старшим и его помощником. Их зовут Швед и Ганс. Они сами на вас выйдут. Представятся и назначат встречу. Там все подробности и оговорите.

Они расстались только под утро, обсудив важнейшие стратегические детали предстоящего наступления на Москву. В то время, когда Нарьянг и Юзеф первыми в России встречали рассвет, в столице была глубокая ночь.