Пуля всегда права

ГЛАВА 25

Отдел по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями МУРа стоял на ушах. Капитан Нахалкин, проработавший здесь в буквальном смысле без году неделю, благодаря умелому подбору кадров внештатных сотрудников поймал знаменитого маньяка, который вот уже второй месяц терроризировал всю Москву. Причем поймал с поличным, так, что и доказательств искать не надо — все как на ладони. Такого даже знаменитой Каменской не снилось. Везет же людям!

На планерке Нахалкина, само собой, хвалили и ставили в пример. Но тем не менее рядовые сотрудники были немало удивлены, когда капитану приказали остаться на заседании оперативного штаба по раскрытию невиданного по масштабам отстрела криминальных авторитетов. В этот штаб входили представители генеральной прокуратуры, ГУБОП, МВД, ФСБ, а возглавлял его один из заместителей министра внутренних дел России.

Борису, который пока имел на погонах всего четыре маленькие звездочки, было и боязно и лестно оказаться за одним столом с двумя генералами, четырьмя полковниками и старшими советниками юстиции. Все эти люди с большими звездами, кроме одного — начальника отдела, в котором работал Нахалкин, — не обращали внимания на капитана, скромно сидевшего на дальнем от заместителя министра конце длинного стола в кабинете начальника МУРа. И только полковник Кононов знал, что этот молодой оперативник — его козырная карта. После успешного раскрытия преступлений такого рода на плечи офицеров начинает сыпаться самый настоящий звездопад. А полковник не имел ничего против того, чтобы стать генералом.

Заседание штаба открыл заместитель министра, курировавший криминальную милицию России. Ему уже доложили, что сотрудники МУРа нынче ночью отличились и взяли маньяка, поиск которого он лично держал на контроле. Но что такое какой-то задрипанный педик по сравнению с несколькими десятками авторитетнейших воров столицы? Тем более что за выходные были совершены еще четыре более или менее успешных покушения на оставшихся в живых видных уголовников.

Огласив эту информацию и напомнив, что дело на контроле у Президента и мэра Москвы, генерал-лейтенант посмотрел в сторону Кононова и буркнул:

— Докладывайте, полковник. Можете не вставать.

Кононов открыл папку с бумагами и, предвкушая эффект, который произведет его доклад, точнее, последняя его часть, начал:

— Версии, которые возникли в ходе расследования обстоятельств взрыва в ресторане «Олимп», отрабатывались в течение двух суток. Основным, так сказать, техническим фигурантом остается администратор этого ресторана Екатерина Гусарова. Она — единственная, кто отсутствовал там в момент взрыва. Связи Гусаровой отрабатывались, но никаких новых направлений не выявлено. В субботу оперативная группа побывала на квартире администратора и обнаружила там следы очень серьезного столкновения с применением огнестрельного оружия. По свидетельству соседей, вечером в пятницу на квартире Гусаровой происходила пьянка, затем завязалась драка. Участников предположительно было пятеро. Хозяйка квартиры и ее гости исчезли, равно как и все остальные участники драки. Местонахождение Гусаровой до сих пор неизвестно. За период 26–27 марта совершены четыре покушения на так называемых воров в законе и авторитетов. Убиты Карманов Геннадий Яковлевич, 1958 года рождения…

— Не оглашайте, полковник, это всем известно, — поморщился заместитель министра. — Нас интересуют новые версии и новые фигуранты.

Кононов откашлялся и заявил:

— В ходе сбора оперативных данных выяснилось, что к преступлению может быть причастна некая Васнецова Юлия Трофимовна, директор магазина «Океан». Она же — супруга генерального директора фирмы «Дорога ЛТД» Васнецова Василия Васильевича, раненного в результате покушения 23 марта сего года. В настоящее время проверкой этой версии занимается группа под руководством капитана Нахалкина. Именно его «источник» сообщил эту информацию. И надо сказать, что за несколько часов, прошедших со времени получения данных, группа Нахалкина, которой разрешено было привлекать ресурсы смежников, — он поклонился в сторону полковника ФСБ, — добилась немалого успеха.

Кононов не собирался приписывать лично себе все заслуги подчиненных. Их успех — это в первую очередь его успех. Тем более что подсидеть его Нахалкин не мог — капитаны подсиживали полковников только в недоброй памяти тридцать седьмом году. Да и промахнись капитан, вся ответственность падет на него, а не на шефа. Впрочем, тут промаха, похоже, не было.

Генерал-лейтенант воззрился на Нахалкина, словно на препарат, который ранее собирался рассматривать под микроскопом, а теперь понял, что тут, по меньшей мере, нужен бинокль. Заметив круги под глазами молодого человека, он понял, что тот уже несколько суток не спал.

— В ходе разыскных мероприятий выяснилось, — продолжал полковник, — что гражданка Васнецова связана с криминальными структурами, которые контролируют добычу рыбы на Дальнем Востоке. Насколько тесная эта связь и могли ли эти структуры инициировать передел сфер влияния в Москве, за которым, очевидно, произойдет и всероссийский передел, сейчас выясняется. Есть и данные, позволяющие предположить ее связи с непосредственными исполнителями взрыва в «Олимпе».

За слова, сказанные на таких заседаниях, всегда приходится отвечать очень серьезно. Поэтому генерал не стал дотошно выяснять подробности, логические цепочки, не стал даже требовать обоснования версии. Он понимал, что за версией полковника стоит напряженнейшая работа, которая в кратчайшие сроки позволила дать расследованию новое направление.

И направление это было весьма перспективным. «Рыбная мафия», которой несколько лет назад был нанесен ряд ощутимых ударов, снова поднимала голову. Миллиарды, которые зарабатывали дальневосточные «рыбные бароны», вполне могли бы пойти на криминальный передел России. А уж этот неуловимый Нарьянг, настоящего имени которого не знали даже начальники областных и краевых управлений ФСБ! Некоторые считали его легендарной фигурой, но самые высшие эшелоны генералитета российских спецслужб были другого мнения.

До сих пор руководство ФСБ и МВД считало, что держит бывшего комсомольского работника под контролем. Но последние события показали, что Сарецкий, он же Нарьянг, — а кто другой мог инициировать такой беспредел? — был гораздо более амбициозным человеком, чем полагали генералы.

Все это промелькнуло в голове заместителя министра за несколько секунд. «Надо же, — думал он, пока Кононов излагал план расследования, — простой капитан, тридцати еще нет, а в такую бучу влез… Это надо быть необыкновенным везунчиком».

— Стоп, стоп, — прервал он полковника. — А не ты ли, капитан, нынче маньяка поймал?

Все заулыбались, а Нахалкин вскочил и вытянулся во фрунт. Это был его звездный час. Теперь — или никогда!

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! Так получилось… — он явно стушевался под доброжелательными взглядами больших начальников.

— Хороших работников растите, полковник, — обратился заместитель министра к Кононову. — Если та версия, о которой вы доложили, окажется стоящей, то… Федор Константинович, — обратился он к полковнику ФСБ, — вы уж окажите помощь. Лавры как-нибудь поделим.

— Непременно, — ответил тот. — В Приморье всех подняли. Но на эту Васнецову у нас ничего нет. Кроме того, что она дочь нашего бывшего сотрудника, который не раз выезжал в командировки в тот регион. Этот вектор мы тоже отрабатываем.

— Значит, так, — подвел итог генерал. — Вячеслав Сергеевич, — обратился он к следователю прокуратуры Крутову, — собирайте непосредственно занятых в отработке версии людей и… Короче, вам с Кононовым карты в руки. Все расследования, за исключением самых важных, приостановить. Людей — на взрыв в «Олимпе». Трое суток сроку. Справитесь?

— Может, и раньше, — сказал Кононов, обменявшись взглядом с капитаном.

Минут через двадцать, решив некоторые технические вопросы, Кононов со своими сотрудниками переместился в свой родной кабинет. Крутов, который был совершенно не в курсе последних событий, рвал и метал. Остановив полковника в коридоре, он чуть было не взял его за грудки:

— Жора, ты что, охренел?! Как это понимать?

— Да ладно, Вячеслав. Ты же слышал, что Заметалин сказал, — лаврами сочтемся. А вообще, извини. Это мы, а не вы, прокурорские, на казарменном положении.

— Ладно, пока все побоку. Пошли, нас ждут.

— Докладывай, Борис, — устало сказал полковник, устраиваясь в кресле. — На тебя сейчас вся надежда.

Нахалкин судорожно сглотнул. Путь к генеральским — в перспективе, а пока к майорским погонам лежал через этот длинный дубовый стол, в противоположных торцах которого сидели капитан и полковник.

— Я не все доложил, — сказал Борис, поежившись. — У Васнецовых похитили сына. Это произошло 19 марта. Я проанализировал ситуацию, и вышло, что в этом похищении принимали участие Боровиков и Садальский, компаньоны его отца. 24 марта их нашли убитыми. На дачу, которая за некоторое время до этого была куплена Садальским, было совершено нападение. Погибли все охранники, — они работали на банк «Славянский кредит», сын Васнецовых пропал. По моим данным, нападение осуществили боевики из группировки Гуссейна.

Утром в четверг на базу Гуссейна в районе Павловского Посада было совершено нападение. Тринадцатилетний Константин Васнецов в это время находился на этой базе, и нападавшие увезли его с собой. Где он находится теперь — мне неизвестно. Зато известно моему информатору, который выдвинул условие: ребенка отдадут только отцу. Дальнейшая схема операции мной разработана, но…

— Что «но»? — заорал Кононов. — Дальше давай!!

— Нам запрещены провокации, — произнес Крутов.

— Это вам запрещены, — отбрил полковник. — А для нас ваши пресловутые «провокации» звучат как «оперативные мероприятия». Дальше, капитан!

— Дальше… Я не знаю, какими ресурсами я могу пользоваться…

— Всеми, капитан, всеми!

— А если так, то придется прибегнуть к тем самым «провокациям», которых так не любит подполковник Крутов. — Нахалкин сознательно привел звание старшего следователя, полученное им в милиции, где он раньше служил. — Муж Васнецовой долечивается в «Склифе». Он уже в состоянии забрать своего сына оттуда, где тот находится. Это — первое. И второе: этого пацана мы сделаем приманкой для его матери, как бы гнусно это ни выглядело.

— Этого не будет, — твердо заявил Крутов. — Я служил в вашем отделе, я знаю, как… Вы что, хотите сына против матери… — следователь задохнулся от возмущения. — Я этого не позволю.

— Позвони заму Генерального, — злорадно порекомендовал Кононов. — Если и Муратов не позволит…

Крутов потянулся к телефону спецсвязи. Задав, вопрос своему шефу, он выслушал ответ, закрыл глаза и произнес:

— Во что вы превратились… Сволочи. Делайте что хотите, свиньи несчастные. Сына… против матери… Ладно. Я это дело доведу до конца. Но я сделаю все, чтобы парень не пострадал. И поймите, дурни, что пацана пасет кто-то очень-очень крутой! И даже не пасет, как говорят уркаганы, а защищает, как говорят нормальные люди… Вашу мать…

Следователь поднялся из-за стола и вышел из кабинета, в котором он в свое время проводил планерки в качестве заместителя начальника отдела. Крутов не предполагал, что самоустранение его от расследования приведет к последствиям, которых он так хотел избежать.

МУРовцы переглянулись. Оперативники не привыкли к такой откровенности, тем более исходящей от бывшего коллеги. Преодолев смущение, полковник Кононов произнес:

— Капитан Нахалкин, ваши предложения.

Филатова разбудил звон часов, отмеривших в прихожей восемь ударов. Десантник провел рукой по прохладной простыне и понял, что Юлия в очередной раз оставила его одного. На столе не было даже записки, а на кухне ничто не говорило о том, что ему предложили самому приготовить завтрак.

Десантник откинулся на подушке, вспоминая разговор, которого он всей душой хотел бы избежать.

— Юля, я тебе не во всем признался, — сказал он, когда начался отлив океана страсти, надолго затопившего комнату. — Я знал, где был Костя…

Юлия приподнялась на локте и спокойно посмотрела на него.

— Я была в этом уверена, Юрочка. Иначе ты не смог бы прийти сюда и ласкать меня… Неужели ты думаешь, что я, сорок лет прожившая на этом свете, не чувствую человека, которого прижимаю к себе?

— И подробности знаешь?

— Откуда? Юра, родной мой, я чувствую сердцем, а не разумом, я просто баба, а не компьютер, я мать, а не следователь МУРа. Ты что, считаешь меня окончательной мразью? Представляешь, что я, не будучи уверена, что мой сын в безопасности, стала бы трахаться с человеком, который был должен его охранять и позволил каким-то гадам его похитить? Нет, Юра. Я предчувствовала, что компаньоны моего мужа хотят на него «наехать». Я тебе уже про это говорила. Я даже тебе признаюсь, что не без моего участия они получили свое. Но… Я не знаю, кто увел Костю с этой маршальской дачи.

— Гуссейн, — коротко сказал Филатов. Он лежал рядом с Юлией, закинув руки за голову.

Женщина встала с постели, подошла к окну, раздвинула шторы. В свете фонаря, пробивавшемся сквозь оконные стекла, ее силуэт казался выточенным из мрамора. Филатов вспомнил, что такой образ уже приходил ему на ум, и грустно сказал:

— Закон и любовь несовместимы, Юля.

— Это предупреждение? — резко повернулась она. — О чем ты меня предупреждаешь? Кто такой Гуссейн?

— Кроме того, он разведал кое-что о взрыве в «Олимпе». Откуда я это узнал — не спрашивай. Информация дошла до меня случайно.

— И все-таки? Я не понимаю, какое отношение я имею к какому-то Гуссейну и этому взрыву?

— Никакого, — ответил Филатов. — Но раз Костя был у него, значит, ему до сих пор грозит опасность.

— Значит, ты не знаешь, где теперь мой сын?

— Нет, — отрезал Филатов. — Теперь ты захочешь, чтобы я ушел? Я ведь не выполнил своей задачи, не нашел Костю.

— Я еще раз спрашиваю, Юра: кто такой Гуссейн и где его искать?

— Бандюга, — равнодушно сказал Филатов. — Он прятался до сих пор, а теперь я знаю, где он всплыл. Но Кости у него уже нет.

— Юра, я последний раз спрашиваю: где этот Гуссейн?

— В Зябликово, — он сказал адрес. У него там квартира и охраны немерено. Но Кости там нет, это я сразу говорю.

— Ладно, проверим, — тихо сказала Юлия и улеглась рядом с Филатовым. — Давай спать, Юрик, завтра понедельник — день тяжелый.

Филатов оделся и вышел из спальни. Василиса Романовна, которая на этот раз была дома и в эту минуту проходила по коридору, окинула его неприязненным взглядом и отвернулась, даже не предложив позавтракать. Десантник накинул куртку, спустился по лестнице и поехал домой, зная, что, если произойдет что-то важное, его найдут.

По дороге он набрал телефон Пака, которому накануне предусмотрительно оставил мобильник. Тот ответил сразу.

— Пак? Это я. Как у вас?

— Порядок, — раздался насмешливый голос корейца. — Не знаю, как от девушек отбиться. Катя все тебя спрашивает, а Таня Костика обхаживает. Сейчас гулять пошли. Да не беспокойся, вчетвером и в сопровождении Петровича! У тебя что?

— Пустота, и звезд не видно.

Кореец помолчал.

— Ты не шути с этими вещами, идущий. Возможно, тебе предстоит встретиться с таким предательством, которого ты, даже с твоим огромным опытом, представить не можешь.

— Ты это знаешь или просто так… предвидишь? — спросил озадаченный Филатов.

— Чувствую. Будь здоров. — Пак отключил связь.

Когда десантник, заехав по дороге в магазин и затарившись спиртным и закуской, подрулил к своему подъезду, на лавочке его ждала совершенно немыслимая компания. И если к виду вечных и постоянных Гали и Геры он привык, то белорусского Шурика через месяц после знакомства с ним он увидеть не ожидал.

Гера был пьян «вусмерть» и валялся на асфальте, представляя из себя прекрасную мишень для плевков прохожих и дубинок невыспавшихся ППСников. Шурик откачивал как мог пьяную Галю и, увидев появившегося во дворе Филатова, издал торжествующий рев, свидетельствующий о том, что союз двух самых славянских республик имеет право на жизнь.

— Юра, давай их затащим в квартиру, если ты не возражаешь. Поговорим потом…

Хмыкнув, Филатов помог Шурику уложить на диване двух невменяемых алкоголиков и попутно выслушал историю о том, как человек становится бомжем.

— Ты даже не можешь себе представить, Фил, — говорил Шурик, когда они сидели на кухне, в паузах между словами поглощая салат из крабовых палочек, — какой это невероятный труд — работать бомжем. Хоть я всего лишь учитель труда, — учу детей рубанок правильно держать, — но я человек социальный, то есть занимаю в социуме свою нишу. Они же этот социум в гробу видали. И самое главное, я понял, что они ни за какие коврижки в него возвращаться на захотят! Потому что считают свое существование именно работой, ни больше ни меньше. Но если мы работаем на социум… Ну, ладно, ладно, — махнул он рукой, заметив ироничный взгляд Филатова, — если я работаю на социум, то они работают для поддержания жизни. То есть просто-напросто руководствуются инстинктами. И, Фил, как это затягивает!

— По-моему, их затягивает халява, — уточнил Юрий. — То, что им нужно гораздо меньше, чем нам, в плане материальном…

— Им нужно то же, что нужно всем, — веско сказал Шурик, обгладывая куриную ножку. — Поесть и одеться. Не помереть с голоду и не замерзнуть зимой в подворотне. Или ты считаешь, что нам нужно нечто большее? Ладно, не отвечай. Я и так знаю, что ты скажешь. Вопрос в другом. Человек, каким бы развитым духовно он ни был, способен стать бомжем. Именно бомжем по духу, даже если он будет зарабатывать нехилые бабки и днем работать за компьютером. Но ночью он пойдет в город, чтобы собирать пустые бутылки.

— А не от скуки ли это? — спросил порядком захмелевший Филатов.

— От скуки это начинается. Или с похмелья, когда выхода другого нет. Я знал одного мужика из Беларуси, моего земляка, невероятно талантливого алкаша, с журналистским образованием, который к сорока годам стал писать так, что многие предсказывали ему чуть ли не нобелевку. А он по ночам бутылки собирал. И говорил, что «в образ вживается»…

— И что, он этим жил?

— Да нет, были у него деньги… Обычно он ближе к осени чувствовал некий зуд, что ли. И отправлялся на улицу. Или в час ночи, или ближе к утру. Ну да, я понимаю, он после этих походов великие стихи творил, но, если бы ему сказали: «Брось собранные бутылки в Свислочь», он бы не бросил. Он их сдавал утром. Всегда. И покупал самое дешевое вино, и выпивал его. Один, как правило.

— Это патология, — уверенно сказал Филатов. — Нормальный человек…

— А он себя нормальным и не считал. Да ладно, хватит про это. А то всю ночь проговорим о синдроме «люмпенизации» и «асоциальности». Помнишь, что немцы на воротах концлагеря написали? «Каждому свое». На этом и остановимся.

— Подожди, Шурик. А приятель твой остановился?

— Он сказал, что, когда удовольствие перестает быть удовольствием, оно становится работой. А работать бомжем — сборщиком бутылок — он не хотел. И плюнул на это дело.

— Слушай, Шурик, ты меня задолбал этим гением от стеклотары. Откуда вообще у тебя такие мысли?

— У нас деньги кончились, — откровенно признался Шура, — и Галина меня послала бутылки собирать. Я и собирал. Тут какой-то парк поблизости… Московские собиратели тары… это что-то! Я своим расскажу — охренеют! Ты слушай…

Шурик опрокинул маленковский стакан водки и, судя по его изменившемуся положению относительно стола, начал отрубаться.

— Не нужно, — сказал Филатов. — Спать ложись!