Пуля всегда права

ГЛАВА 22

Когда заспанный Петрович, в бороде которого запуталось перо, вылезшее из подушки, отворил дверь своей хибары, он сперва подумал, что после вчерашнего перебора у него в голове завелись кони буланой масти. Филатову, явившемуся в четыре часа утра во главе компании из трех мужиков и двух красивых, но помятых баб, с трудом удалось убедить бывшего бригадира в том, что означенное животное спокойно пасется где-то на другом пастбище.

— Бля, Юрок, ты это иль не ты? — в пятый раз вопрошал Петрович, мутным с перепою взглядом перебегая с одного ночного гостя на другого.

— Ты, может, в хату пустишь или нам до утра на дворе канать? — подпустил блатной фени десантник, знавший, что его приятель долго сидел в тюрьме за убийство собственной жены, которого, впрочем, он не совершал.

Петрович посторонился и сказал:

— Заходьте, только тихо. У меня Танька малая живет. Не разбудите…

Это была новость. Филатов даже не предполагал, что девчонка, приехавшая с Петровичем в Москву из медвежьего уголка Сибири, опять поселилась у него.

— Подожди, так ей же вроде койку в общаге дали? — удивленно спросил он.

— Дать-то дали, только не ужилась она с этими бл…ми. Там не общага, а бордель. А эта, блин, «плечевая», — вспомнил он эпизод из непростой биографии девчонки, — не привыкла, когда мужики из окна прямо в постель прыгают. Вот и вернулась ко мне. Ничего, живем.

Они вошли в горницу, и Филатов сразу почувствовал присутствие женщины в доме: тут было чисто прибрано, посреди стола стояла ваза хотя и с искусственными, но все-таки цветами, на окнах висели белоснежные занавески. Такого порядка у Петровича отродясь не было.

Компания Филатова устроилась на диване, сам десантник и хозяин сели за стол.

— Петрович, помощь нужна. Можем мы у тебя на несколько дней зависнуть, но так, чтобы ни одна живая душа не знала?

— А чего нет? Можете. Только вот барышню вон ту, — он показал корявым пальцем на Катю, которая уже посапывала, опустив голову на плечо Зины, — спать надо укладывать.

В этот момент из боковушки появилась худенькая фигурка, задрапированная поверх ночной сорочки в огромную цветастую шаль из тех, что делали неподалеку отсюда, в Павловском Посаде.

— Вот, Татьянку разбудили, — недовольно буркнул Петрович. — Ну, коли уж проснулась, устрой этих мадамов на постой в моей комнате на диване. Я-то, судя по всему, сегодня до койки не доберусь.

Таня во все глаза смотрела на невесть откуда взявшегося Прекрасного Принца из ее снов — Юрия Алексеевича Филатова. Он действительно снился ей чуть ли не каждую ночь, и ничего поделать с этим она не могла. Так что присутствие в доме незнакомых девушек, одна из которых могла вполне оказаться его любовницей, ее отнюдь не порадовало.

Так и не сказав ни слова Филатову, — боялась, что разревется и бросится к нему, — Таня хмуро пригласила девушек:

— Идемте, я вам постелю.

Сказав это, она тут же повернулась к двери в комнату Петровича.

Зина осторожно растормошила Катю, помогла ей подняться и попросила:

— Катю уложите, Татьяна. Я здесь побуду.

Так и не проснувшаяся до конца девушка нетвердой походкой побрела за Таней, которая уже подумала, не пьяную ли бл…ь принесло на ее голову. Но по здравому размышлению и отсутствию соответствующего запаха она от этой мысли отказалась.

— А вы-то спать будете или разговоры станем говорить? — решил уточнить Петрович. — Если разговоры, то я сейчас принесу…

— Неси, Петрович, неси, — подмигнул Филатов. — А то мы в Москве кое-чего не договорили, — намекнул он на недопитую водку, оставшуюся в Катиной квартире.

Бригадир вышел в сени, откуда низенькая дверь вела в кладовку, и вернулся с огромной бутылью, наполненной мутноватой жидкостью.

— Пьешь такое? — спросил он Филатова.

— Петрович, я тебе еще год назад говорил, что в Афгане мы пили горячий спирт из алюминиевых котелков. Так что…

— Вот, елки-палки, сто лет самогона не пил! — восхитился атаман.

Пак, как всегда, промолчал, Зина хмыкнула, а Филатов вытащил затычку из старой газеты и, словно химик к реактиву, принюхался к содержимому сосуда.

— Хорош, — вынес он свой вердикт. — Сколько раз перегонял?

— Два, — с гордостью ответил Петрович, выставляя на стол стаканы и закуску. — А ты хоть бы познакомил с людьми, что ли, а то сидишь, самогонку нюхаешь…

— Ох, прости, голова уже не варит, после такой ночки-то. Это Зина, журналистка. Ту девушку, которую спать отправили, Катей зовут. Это Максим, казачий атаман теперь и подполковник десанта в прошлом. А это Пак, великий мастер рукопашного боя. Он сегодня это продемонстрировал.

Гости с ироническим достоинством кланялись по мере представления. Пак был бесстрастен, атаман весел, а Зине казалось, что они попали в избушку какого-то лесовика, несмотря на то что оные персонажи в сказках малорослы, а огромный бородатый Петрович задевал головой древнюю люстру, свисавшую с потолка.

— К столу, гости дорогие, — пробасил хозяин, с повадкой истинного джентльмена отодвигая стул для Зины. — Наливай, Юрок.

Пьянка в пятом часу утра выглядела какой-то фантасмагорией, и все, кроме Пака, рассмеялись, поняв, что со стороны выглядели бы, наверное, персонажами фильма Феллини, если бы тому взбрело в голову снимать ленту о русской действительности начала третьего тысячелетия. Смех снял напряжение, а первый стакан самогона позволил расслабиться. Филатов крайне удивился, увидев, что и Пак выпил налитый ему стакан. В ответ на изумленный взгляд десантника он заметил:

— Я употребляю только натуральные продукты…

И вот тут-то все действительно скорчились от смеха.

Атаман подцепил вилкой соленый груздь и с удовольствием съел, заявив, что грибы всегда были его слабостью. Филатов начал излагать Петровичу события последних недель, начиная с того момента, когда он не успел выхватить из-под колес грузовика Данилку. Максим, Зина и Пак не знали всех подробностей и тоже внимательно слушали, а Филатов, рассказывая, последовательно перебирал в памяти факты, выстраивая их в цепочку. В этой цепочке не хватало главного звена — кто же все-таки охотится на авторитетов столицы и, следовательно, с кого спросить за третье похищение Кости Васнецова.

Когда рассказ дошел до момента разборки в Гуссейновом схроне, Фил слегка замялся и сказал:

— Я не смог, как договаривались, встретиться с Паком. Он поехал один. Пак, расскажи, пожалуйста, что там было.

Кореец очень лаконично поведал о своем визите на заброшенный завод. Когда он закончил, десантник рассказал теперь уже одному Петровичу о событиях вчерашнего вечера.

— Теперь ты понял, почему мы к тебе среди ночи притащились, — резюмировал Филатов. — Понятного во всей этой истории становится все меньше. И самое фиговое то, что теперь нам приходится скрываться. Гасить того мента и раненых бандюков мы, само собой, не стали. Мы еще человеческий облик не потеряли, чтобы раненых добивать. Но они нас видели, а для воровского братства, хоть и урезанного, пробить связи Кати не составляет труда. Они легко выйдут на меня и Пака. И тогда, кроме матери, у Кости не останется никого. Юлия, конечно, женщина сильная, но не настолько, чтобы бороться против всей мафии или, что еще хуже, против кого-то, кто эту мафию хочет подмять. Костя сейчас именно у этого «кого-то».

— Я все-таки не понял, а кто «заказал» отца Кости? — спросил атаман. (Филатов не признался друзьям, что Василий Васильевич жив: меньше знаешь — дольше живешь.)

— «Заказали» его те самые Боровиков и Садальский.

— А их тогда кто замочил?

— А вот этого я не знаю. Предположения имеются, но я их придержу. Они к делу не относятся.

— Как это не относятся? — возмутилась Зина. — А вдруг их убрал тот же человек, который затеял все это с убийствами воров-«законников»?

— Нет, Зина. Пока закроем тему. Плохо то, что мы не можем сунуться в Москву. Бандюки, скорее всего, еще до завтрашнего вечера наведут на нас всех своих — от таксистов до проституток. Они уверены, что это Катя взорвала «Олимп» или хотя бы имеет к этому отношение. Тем более после того, как мы погасили их людей.

— Значит, так и будем сидеть? Конечно, самогонки много, вам, мужикам, только бы квасить — и все проблемы побоку! У нас ведь есть зацепка!..

Петрович прислушался и поднял руку, призывая к вниманию. По двору кто-то шел. Через несколько секунд в дверь постучали. Стук был какой-то робкий, нерешительный, как будто человек сомневался, туда ли он попал.

Все замерли. Филатов автоматически посмотрел на часы. Было шесть утра. Петрович двинулся к двери, Пак и атаман вместе с ним проскользнули в сени и притаились за стеллажами, десантник затолкал Зину в боковушку и отправился следом.

Дверь открылась. На пороге стоял Костя. Живой и, судя по всему, невредимый. Только очень усталый. И мокрый от начавшегося под утро дождя.

Немая сцена длилась недолго. Петрович и атаман, никогда не видевшее Костю раньше, потом хвастались, что сразу поняли, кто это. Но Пак и Филатов в ответ на это посмеивались, потому что обалдевший Петрович, увидев в кромешной тьме промозглого мартовского утра фигуру подростка, не нашел ничего лучшего, как спросить:

— Ты что, к Таньке? В такую рань…

Видимо, некие кавалеры у девчонки все-таки были.

— Нет, я не к Тане. А вы — Петрович?

— Так точно. А ты-то кто?

— Я — Костя. Мне Юрий Алексеевич ваш адрес дал…

И тут на сцене появился сам Юрий Алексеевич. Он бросился к парню, по дороге столкнувшись с Паком, затащил его в сени и принялся рассматривать при тусклом свете двадцативаттной лампочки. Потом шумно вздохнул и сказал:

— Я уже думал, что разучился удивляться. Оказывается, поспешил… Костя, откуда ты взялся?

Все разом заговорили, появились Зина и Таня, которые тут же потащили смущенного парня в комнату. С него стащили куртку, промокшие насквозь туфли, а Филатов, с плеч которого впервые за все это время свалилась огромная гора, с трудом удерживался, чтобы с ходу не засыпать Костю миллионом вопросов.

— Петрович, давай сухое белье, которое я позавчера стирала, и одежку! Смотрите, он же насквозь мокрый! — хлопотала Татьяна, которая, само собой, вслушивалась из своей боковушки в каждое слово, произнесенное Филатовым, и поняла, что это и есть тот самый три раза исчезавший и наконец чудом появившийся Костя.

Пак, снова принявший невозмутимый вид, сидел на диване, похожий на Будду, невесть каким макаром занесенного в подмосковную деревенскую хату. Зина, глаза у которой блестели в предвкушении Пулитцеровской премии за лучшую публикацию года, копалась в сумке. Наконец она извлекла маленькую цифровую фотокамеру и приготовилась снимать.

— Спрячь, — твердо сказал Филатов. — Мало ли к кому снимки попадут!

— Юра, я карту памяти от аппарата здесь спрячу так, что никто не найдет, она же крохотная, а когда все закончится, тогда и заберу, — заканючила журналистка. — Это же безопасно!

— Ну ладно, — подумав, согласился Филатов. — Два-три снимка и так, чтобы в кадре, кроме Костиного, лиц не было. Только спины. Да и в статье нас другими именами назовешь.

— Это как всегда, — радостно согласилась Зина и принялась выбирать ракурс съемки.

Наконец парнишке выдали новую одежду и отправили в боковушку переодеваться. Пока он приводил себя в порядок, до сих пор пребывающий в обалдевшем состоянии Петрович наполнил стаканы, первым опрокинул в себя не менее чем шестидесятиградусный самогон и захрустел соленым огурцом.

— За возвращение Кости! — сказал Филатов и вместе с атаманом, Паком и Зиной последовал примеру своего бывшего бригадира.

— А мне? — протянула пустой стакан Татьяна.

— Мала еще, — буркнул Петрович, но, встретившись взглядом с Филатовым, плеснул ей на два пальца первача. Девушка выпила, сморщилась, замахала перед лицом руками и, схватив со стола первую попавшуюся закуску — необлупленное вареное яйцо — начала запихивать ее в рот. Раздался хруст, все дружно засмеялись над незадачливой «выпивохой», отпуская замечания по поводу стоявшей с открытым ртом Тани, на губе которой приклеился кусочек яичной скорлупы. Наконец она и сама прыснула, прикрыв рот ладошкой.

В комнату вошел Костя, обрядившийся в брюки и свитер Петровича. Брюки пришлось закатать, но свитер чуть ли не закрывал колени — их хозяин был на добрых две головы выше Кости.

Филатов и Петрович переглянулись. Юрий кивнул, и бригадир снова взялся за бутыль, налив в стакан столько же, сколько он посчитал приемлемым налить Тане.

— Выпей, браток, чтобы не простудиться, — он протянул стакан пареньку.

Тот совершенно спокойно выпил самогон… И застыл с открытым ртом и выпученными глазами. Он явно не рассчитывал, что напиток будет столь крепким.

— Закуси, — Филатов дал Косте огурец, и, когда тот снова обрел способность слушать и говорить, спросил: — Поговорим сейчас или ты уже не можешь?

— Могу, — еле ворочая обожженным языком, сказал Костя. — Только поем немного.

Татьяна бросилась к столу, усадила Костю и принялась накладывать в тарелку немудреную закуску — колбасу, шпроты, кислую капусту и холодную картошку. Костя с аппетитом принялся за еду.

Когда он, насытившись, отвалился от стола, все присутствующие занимались своими делами, тихонько переговаривались, не желая мешать Косте. Мужчины были слегка пьяны, что не мешало им обсуждать тактику и стратегию ожидаемой войны, которой все равно, по выкладкам Филатова, не удавалось избежать, даже с появлением Кости Васнецова.

Петрович принимал в этом обсуждении самое живое участие. Едва Костя откинулся на спинку стула, он спросил:

— А как ты, браток, добрался-то к нам? От Кольцевой же всего километров сорок пять…

— Я через город ехал, — сказал Костя, с вожделением глядя на бутыль. Меня в каком-то доме держали, с обратной стороны Москвы. Я оттуда смылся через крышу. Никто даже не пикнул.

— И собак не было? — с сомнением в голосе спросил Филатов.

— Я сам удивился. Смылся, как будто урок в школе прогулял. Не гнался никто, не стрелял, я и подумал, что они меня случайно подобрали в этом побоище. А вот от Москвы досюда добирался с приключениями. По этой дороге так редко машины ходят… Я никогда тут не был, думал, быстро доберусь. От Кольцевой подвез мужик на «москвиче» до какой-то деревни, потом еще один, а потом я завис. Он мне показал, куда идти, и километров пятнадцать пришлось пешком топать. За три часа дошел. Спасибо Учителю, — он посмотрел в сторону Пака. — Если бы не его советы, я бы до сих пор…

— Не нужно, мальчик, — прервал его кореец. — Ученик достоин учителя. Ты в состоянии рассказать о том, что с тобой произошло, пока я сражался с Ли Хоем?

— Да ничего особенного. Я же подумал, что это спецназ, пошел с ними, а меня привезли в какой-то дом, помыли, накормили, телевизор с видиком предоставили…

Внезапно Филатов уловил, что с мальчишкой происходит что-то не то. Костя замолчал, судорожно сглотнул, вскочил со стула и выбежал из комнаты. Юрий устремился следом.

Костя стоял в сенях, уткнувшись лбом в холодный дверной косяк, и плакал.

— Костя, что случилось?

— Юрий Алексеевич, мой папа погиб? — спросил паренек сквозь слезы. И рывком обернулся к десантнику, услышав, что Филатов облегченно вздохнул.

— Откуда ты это взял? По телевизору передали?

Костя кивнул. В его глазах мелькнули искры сумасшедшей надежды.

— Василий Васильевич жив. Мама тоже. Надеюсь, ты понимаешь, что в этом доме об этом никто не знает? И как ты должен себя вести, тоже понимаешь?

— А что, в этом доме есть враг?

Вопрос тринадцатилетнего мальчишки застал Филатова врасплох. Такого непредвзятого восприятия, такой реакции от него десантник не ожидал.

— Нет, здесь врага нет. В этом доме ты можешь говорить все. Или почти все. Всем, кто здесь присутствует, я лично доверяю. Но, если у тебя есть какая-то информация, которая может погубить того, кто ее получит, ты должен сообщить ее только мне.

— Хорошо, Юрий Алексеевич. Простите, что я так… сорвался. Пак учил освобождать эмоции — горе, радость, любовь, — только когда ты один.

— Пак родился на Востоке, Костя. У нас другая культура, другая ментальность, другое мировоззрение. Хочешь честно? Если бы я, русский человек, был с самого начала в курсе, что ты, тринадцатилетний пацан, знаешь о гибели отца и ничем своего знания, своих эмоций, своего горя не выказываешь, я подумал бы, что ты или сошел с ума, или черствый как сухарь, а то и…

— Что я его предал? — продолжил Костя, глядя в глаза Филатова.

Тот не отвел взгляда.

— Да, Костя, что ты его предал.

— Знаете, Юрий Алексеевич, я… ну, как вам сказать… мне тетка, домоправительница, там, где я был, сказала, что с папой все нормально. Я ей не то чтобы поверил, но… как-то успокоился. И сбежал оттуда спокойным. Там все было как дома. Как будто я не в плену, не в концлагере, не в бункере, как у этих козлов был, а дома, на даче… Да и устал я очень. Как представлю, что это могло произойти до нашей с вами встречи, когда я понял, что к мозгам еще и тело в придачу дано, и папа мне Пака нашел… Юрий Алексеевич, я бы не выдержал. И еще. Есть несколько моментов, которые меня озадачили.

— Расскажешь сейчас?

— Давайте вернемся. Ваши друзья…

— Наши друзья, Костя, — уточнил Филатов.

— Хорошо, наши друзья и подруги могут невесть что подумать.

— За эту неделю ты стал взрослым, — серьезно произнес десантник.

— А если я стал взрослым, — подхватил Костя, — то скажите им, чтобы мне еще чуть-чуть налили. Я даже не представлял, как это пойло сил прибавляет.

— Еще бы, как сказал твой Наставник, «натуральный продукт», — хохотнул Филатов.

— Что, и он… тоже? — огорошенно взглянул на него Костя.

— Я тебе ничего не говорил. А что касается «чуть-чуть», так это можно. Но только сегодня.

— Или после двадцати одного года? — ухмыльнулся Костя.

— Не хулигань, а то и сегодня не получишь!

— Юрий Алексеевич, — остановился Костя, — я кое-что там слышал. Правда, не понял, но…

— Говори.

— «Она собралась замочить сход». Примерно так. Это двое охранников говорили.

— Что?! — не поверил ушам Филатов. — Как они сказали — «она»? То есть в женском роде? Ты не ошибся?

— Нет, Юрий Алексеевич. Я сам удивился. Но… Вы удивились только женскому роду? Не тому, что кто-то собирался замочить сход? Насколько я знаю, это собрание воров в законе.

— «Дюдиков» начитался, друг любезный. Но на этот раз ты прав.

— Это… Уже произошло?

— Да. Иначе мы тут бы не сидели. Костя, все настолько запутано, что я тебе сейчас ничего не могу объяснить. Да и себе не могу. Тебя не интересует, где сейчас папа и мама?

— Отец и мать, так будет лучше. Я их очень-очень-очень люблю, особенно отца, но… Вас и Пака я люблю больше. А насчет родителей… Я уверен, что, если они живы, с ними все в порядке. Особенно с матерью.

Филатов прекрасно понимал Костю и не стал уточнять, что тот имел в виду. Они вернулись в горницу, где тихонько, чтобы не разбудить прикорнувшую в углу дивана Зину, переговаривались Пак, атаман и Петрович. Уровень самогона в бутыли за время их отсутствия опустился не более чем на два сантиметра.

Едва Костя и Филатов шагнули через порог, разговор прекратился. Десантник, вновь взявший на себя функции охранника, подошел к столу, выстроил пять пустых стаканов в форме креста и разлил самогон — крайние стаканы до краев, средний до половины.

— Ты сейчас с нами выпьешь и отправишься спать, Костя. Если, конечно, все нам рассказал, — Юрий специально выделил слово «нам». Секретов больше не должно быть.

— Не все, — сказал Костя, нацелившись вилкой в миску с грибами. — Но это так, я с ним быстро справился. Вы взрослые, вам легче. А я, если тост предложу, вы все смеяться будете.

Не совсем трезвые «взрослые» тихонько хихикнули. Костя, тоже напрягшись, чтобы не выдать предательскую дрожь в коленках, вызванную начавшимся действием громобойного самогона, продолжал:

— Я читал, что в рыцари сейчас может посвятить только английская королева. Так я хочу выпить за то, — он явно кого-то копировал, — чтобы на моем месте оказался английский принц. Тогда бы вас посвятили в рыцари.

Язык Кости стал заплетаться. И он, желая успеть рассказать то, что хотел, поставил стакан на стол.

— В Москве, когда я шел на трассу, меня догнал тот маньяк, о котором все говорили.

При слове «маньяк» Зина очнулась. Филатов тоже опустил стакан и подумал, что неожиданности приходят пачками, словно рекламные буклеты — раз в неделю.

— Он шел за мной из центра, а потом я его, наверное, убил, — произнес Костя, схватил стакан и медленно выпил. Появившаяся, словно ангел-хранитель, Таня поспешила поднести ему кислой капусты, но Костя оттолкнул тарелку, не обратив на девушку никакого внимания. — Длинный, морда как у лошади, — прохрипел пьянеющий на глазах пацан, после чего два раза повернулся на пятке правой ноги и свалился бы на пол, не поддержи его Филатов. — Он меня трубой, а я его… я его… убил… наверное…

Костя потерял сознание. Филатов уложил его на диван, с которого встали Зина, атаман и кореец.

— Зря ему пить давали, — сказал Пак.

— Ничего, от стакана не помрет, — авторитетно заметил Петрович. — Татьянка, ты за ним присмотришь? Только чтобы не задохнулся, когда рыгать будет. Держи его на боку, не давай на спину поворачиваться.

И тут Татьянка взорвалась:

— Я что, тебя мало на бок ворочала? Советы даешь… Юрий Алексеевич, я такого от вас не ожидала! Он же пацан еще!

— Ты тоже пацанкой была, когда на трассу вышла, — едва сдержавшись от матерщины, сказал Петрович. — Или забыла? Не тебе Юрка стыдить! Он знает, что делает, в отличие от тебя.

— Так. Всем ша, — промолвил атаман. — Таня, ты слишком громко говоришь. Хотя и правильно. Что это за маньяк, Юра, точно тот самый?

— Откуда я знаю? — в сердцах произнес Филатов. — Мало в Москве педофилов гребаных? Населения девять миллионов…

Зина протерла глаза и вступила в разговор:

— Существует версия, будто серийные убийцы и насильники, выполнив определенную программу, чувствуют, что должны остановиться. Но сами не могут и подсознательно стремятся в ловушку. Чтобы их поймали и осудили. Это своего рода мазохизм…

— Фрейд, мать его бога душу?! — заорал Петрович, успевший под шумок еще раз приложиться к бутыли.

— Заткнись, Петрович, — устало произнес Филатов. — От твоего ора Костя проснулся. Отвезти тебя домой? — спросил он, положив руку на лоб парнишки.

— Нет, дайте тут полежать, — невнятно ответил тот, сворачиваясь калачиком и прижимая к себе обеими руками прохладную ладонь друга.

Когда Филатов убедился, что Костя спокойно заснул, он посмотрел на часы.

— Утро, — задумчиво сказал десантник. — Можно лечь спать и выбросить все это из головы к чертовой матери, поскольку Костя нашелся, а можно…

— Можно подождать, пока его опять похитят, уже из закрытого и строго охраняемого Кембриджского колледжа, куда ты убедишь родителей его отправить, — раздался голос только что вернувшейся со двора Зины. — Даже если ты поедешь с ним, проблему это не решит.

— «Зри в корень» — так, кажется, говорил Кузьма Прутков, — вставил Петрович. — Почему и кто его похитил в последний раз — этого мы не знаем. Следовательно…

— Не Кузьма, а Козьма, — автоматически поправила Зина. — Но по сути верно. Я считаю, что нужно заглянуть в корень. Костя им был не нужен, иначе так легко не смылся бы. Это одно.

И второе: ты что, так просто оставишь на съедение бандитам свою Катю?

Филатов, который в очередной раз прокручивал в голове возможные предпосылки и последствия не первой и не последней, как он чувствовал, «спасательной операции», подумал: «Вот холера, опять меня бабы в войну втравили…»