Путешествие по стране Руставели

И на старуху бывает проруха

На следующее утро мы замечаем, что от скромного мотеля до шоссе меньше одного километра. По вполне понятным причинам Реваз не берется нас убеждать, что направление, в котором он предложил "укоротить" наш путь, было правильным.

И от этого он только выигрывает: уже не утаишь, что от выступа скалы или от корня дерева "укоротилась" выхлопная труба наших "Жигулей". Гоги лезет под машину. Несколько шоферов помогают ему снять трубу вместе с глушителями. На грузовике ее куда-то отвозят, чтобы наварить. Возможность продолжить путь появляется только в полдень.

Едем через горы. Пересекаем небольшую речушку и и оставляем пределы Юго-Осетинской автономной области. На одном из склонов горы близ городка Они меня поджидает сюрприз: дача Реваза и Кетеван.

При слове "дача" я, пожалуй, меньше всего думал о роскошных экземплярах дачных домиков у меня на родине, в которых комфорта иногда больше, чем в капитальном жилом доме. Под дачей я непроизвольно представлял себе скромный одноэтажный деревянный домик с одной или двумя комнатками, со сколоченной из досок будкой в конце садика. Но то, что я вижу на склоне горы близ Они, когда мы выезжаем из лесистой долины на каменистую, поднимающуюся вверх извилистую дорогу, то, что белокипенным цветом пробивается через густую листву деревьев, вырастая передо мной двумя этажами и террасами, походит на итальянскую виллу, сказочный дворец. Другого слова не подберу. Во всяком случае, от моих прежних представлений о даче не остается и следа.

— Ну как, нравится вам наш дом? — спрашивает меня с хрипотцой в голосе Реваз.

Он наслаждается моим замешательством и не считает за труд выслушивать выражения моего искреннего восхищения.

Реваз, насколько я могу судить как переводчик его произведений, относится к числу не только наиболее талантливых, но и плодовитых писателей Грузии. Новенькая дача, которая, между прочим, после того как будет отделана изнутри, станет постоянным местом жительства его семьи, с неба ему не свалилась. Его послужной список свидетельствует о том, что работает он весьма старательно. Первым произведением в прозе, которое принесло ему признание как писателю, был его двухтомный роман "Вдова солдата". Достойным внимания считается его четырехтомный исторический роман "Тяжелый крест". Оригинален и интересен его двухтомный роман "Страстная неделя", в котором он использует до сих пор не опубликованный материал о восстании грузинских военнопленных в 1943 году на голландском острове Тексел. Несколько небольших романов, два тома рассказов, два тома критической публицистики, один фильм, удостоенный нескольких международных премий, для которого он вместе с режиссером Тенгизом Абуладзе написал сценарий, — перечислить все, что написал этот человек, просто невозможно. Многие из его произведений переведены на русский, украинский, болгарский, венгерский, французский и другие языки.

Когда мы вчетвером сидим на террасе, с которой открывается живописный вид на долину и окружающие ее горы, и принимаемся за приготовленный от души завтрак, находившийся в походном чемоданчике Кетеван, я произношу тост за мир этой будущей семейной обители, а также за писательский труд Реваза. Для меня и то и другое — неразделимо.

Как выясняется, Они является самой северной точкой нашего маршрута. Теперь он проходит вдоль Риони, самой большой реки Западной Грузии, до Кутаиси.

Поддерживаемая в хорошем состоянии асфальтированная дорога проходит через мягкие изгибы долины Риони, и Гоги съезжает с нее весьма неохотно. В городе Амбролаури мы, руководствуясь дорожным указателем, сворачиваем в город горняков Ткибули. Вскоре мы поворачиваем на Никорцминду, где Реваз вместе со мной хочет посмотреть храм.

— Не потеряем ли мы, завернув сюда, слишком много времени? — задаю я ему неожиданный вопрос.

Реваз догадывается о причине моего беспокойства и смеется.

— Не показать вам храм Никорцминда я не могу. Вы ведь знаете, что Светицховели в Мцхете был построен в то же время, то есть в начале XI в. А это постройка еще более характерна для грузинской архитектуры того периода. Вы увидите это сами: хотя в композиции и много сходства, все же общее впечатление от храма Никорцминда совершенно иное, чем от Светицховели.

В том, что Реваз прав, я вскоре убеждаюсь сам. Мы останавливаемся в небольшой деревушке перед обнесенным забором храмом, у которого уже остановилось немало других машин.

С первого взгляда храм действительно напоминает мне своего близнеца Светицховели. Но чем ближе я подхожу, тем более убеждаюсь в том, что при всем внешнем сходстве у близнецов разный характер и несхожий язык.

В отличие от Светицховели, который произвел на меня впечатление именно возвышенной простотой своих ровных стен, продуманной соразмерностью своих архитектурных форм, меня привлекает здесь богатство декоративного убранства. Куда ни посмотришь — повсюду роскошные орнаменты и фигурные барельефы.

Реваз обращает мое внимание на то, что совокупность всех элементов конструкции образует целую декоративную систему, отличающуюся по способу исполнения от декоративной системы в Западной Европе в эпоху романтизма.

С объяснениями Реваза Кетеван, кажется, не согласна. Видимо, так могла объяснить и она сама. Она стоит в нескольких шагах от нас, запрокинув голову, погрузившись в созерцание этого произведения зодчества, покоящегося на горе в деревенской тиши, и что-то едва слышно говорит. Говорит в рифму, по-грузински. "Стихи", — догадываюсь я. Заметив, что я за ней наблюдаю, Кетеван кончает читать стихи и подходит к нам.

— Когда я стою перед этим храмом, — смущенно улыбаясь, говорит она, — мне вспоминается стихотворение, ода, которую написал о храме один из наших известных поэтов-лириков, Галактион Табидзе.

Когда мы обходим храм, она еще раз повторяет наиболее понравившиеся ей строфы по-грузински и пытается перевести их мне.

У главного портала слышим громкую речь. Гоги и Реваз идут вперед. Когда Кетеван и я сворачиваем за угол, то видим перед порталом нескольких бородатых пожилых мужчин. Отчаянно жестикулируя, они окружают молодого безбородого человека в белой с короткими рукавами рубашке и с возмущением что-то ему говорят.

С любопытством Гоги и Реваз подходят к спорящим и прислушиваются. Кетеван и я стоим в отдалении.

— Что они, выпили лишку? — спрашиваю я Кетеван.

— Не знаю, — отвечает она нерешительно, — молодой человек, видимо, чем-то не угодил старикам.

Да, на пьяных они не похожи. И вообще пьяных в Грузии я нигде не видал. Самое большее — иногда подвыпивших, подгулявших.

Нет, старики не пьяные. Но своими криками они действуют молодому человеку в белой рубашке на нервы. Несколько раз он поворачивается к ним спиной и порывается уйти, освобождая путь своими сильными руками. Но они его не отпускают, оттаскивают тут же назад, и даже бегут за ним вслед, когда ему удается сделать несколько шагов. Судя по всему, их распалил до такой степени не алкоголь, а неудержимый гнев.

С любопытством наблюдая за спорящими, я очень хочу узнать причину разгоревшегося спора. Но когда я поворачиваюсь к Кетеван, то вижу, что она уже идет к нашей машине.

Внезапно крики перед воротами храма стихают. Безбородый молодой человек в белой рубашке, преследуемый бородачами, бежит мимо меня к своей машине — ярко-зеленому "Москвичу". Ожидающие его двое других открывают дверцу, заводят мотор.

Едва молодой человек успевает исчезнуть в машине, как его преследователи оказываются на сельской улице. С ревом зеленый "Москвич" уносится прочь, а через несколько секунд за ним вдогонку устремляется светлая "Волга".

— Поехали, Гюнтер, нам нужно торопиться, — зовет меня Реваз, спешащий с плохо скрываемым возбуждением к "Жигулям".

Вдоль огромного водохранилища мы на бешеной скорости мчимся за уходящими от нас машинами, которые несутся на поворотах так, что только свистят и шипят шины. Внезапно "Волга" вырывается вперед, догоняет зеленый "Москвич" и обходит его. Но "Москвич" увеличивает скорость, обгоняет "Волгу" и оставляет ее позади. Но все же "Волга" вновь берет свое. Она почти настигает его, идет так близко, что кажется, будто уже вцепилась в него, вновь пытается обогнать "Москвич", находится с ним уже на одном уровне. На дороге столб пыли. Классическая гонка с преследованием! Но почему в ней участвуем мы? За кем мы гонимся и почему? За кем гонятся старики? За преступником, на которого объявлен розыск? Или они его в чем-то заподозрили?

Реваз отвечает на мои вопросы уклончиво. У первого же перекрестка нас останавливают. Двое милиционеров просят нас прижаться к обочине. Гоги останавливается и выходит. Дело ясное, думаю я, ему придется расплачиваться за превышение скорости. Но никаких претензий к нему милиционеры не высказывают. У них есть какое-то дело к Ревазу. Они просят пройти его к стоящему рядом тополю, в тени которого я вновь вижу бородатых стариков. Прохожу к перекрестку. Действительно, за углом стоит светлая "Волга". Теперь я уже вообще ничего не понимаю. Единственный человек, который может просветить меня, — это Гоги. Когда мы были у храма, он, находясь в непосредственной близости, мог наблюдать за всем сам. Сосредоточенно покуривая, он и сейчас слушает то, о чем идет речь в тени серебристого тополя.

Через некоторое время он бросает окурок в урну и неторопливо подходит ко мне.

— Что это значит? — с нетерпением спрашиваю я его.

Гоги украдкой смотрит по сторонам, медлит. Наконец он решается и начинает рассказывать.

То, что я слышу, поражает меня не меньше, чем если бы я сейчас на этом перекрестке внезапно увидел паланкин с царицей Тамарой и Руставели.

Бородатые старики, как выяснилось, вступили с молодым человеком в спор из-за того, что тот оставил свое местожительство в Грузии и поступил на работу в другой союзной республике. Хотя молодой человек ясно обосновал свой поступок тем, что работа, которую он нашел на новом месте, ему более по душе, что там он создал себе семью, старики тем не менее расценивают его поступок как предательство Грузии. "Бросить мать-Грузию — это такое бесстыдство", — негодовали они, предупреждая, что если он тут же не раскается в содеянном и не поклянется исправить свой поступок, то они применят силу. Они так бы и сделали, если бы ему не удалось бежать.

Старики не отставали от него на своей "Волге" до самого Ткибули. До этого перекрестка. Но здесь молодому человеку повезло: ему удалось проскочить перекресток на зеленый, а "Волга" вынуждена была остановиться. После этого трое стариков обратились к милиционерам и пожаловались на водителя зеленого "Москвича", который якобы нарушил правила уличного движения. Они настаивали на том, что "Москвич" помешал им сделать обгон и пытался столкнуть их в кювет. Подтвердить это мнимое хулиганство по требованию стариков должен был в качестве, так сказать, "нейтрального наблюдателя" Реваз. Разумеется, давать такие показания Реваз отказался, сообщив милиционерам то, что было на самом деле.

— Но почему он ничего не сказал об этом мне? — расстроенно спрашиваю я Гоги.

— Подождите, еще расскажет, — отвечает Гоги, пронзая меня своим орлиным взглядом.

Гоги прав, объяснять ничего не надо. Я знаю, что любовь к родине не имеет в своей основе ничего предосудительного. Но как немцу мне также понятно и то, что раньше на этом чувстве бесцеремонно спекулировали господствующие классы. В том числе и в Закавказье.

То, что народы Закавказья все лучше понимают друг друга и становятся более сплоченными, является результатом последовательной национальной политики Советской власти. Она предоставила всем народам и национальностям одинаковые права и создала одинаковые условия для развития, уничтожив почву для национальной розни, той розни, которая искусственно разжигалась буржуазией по принципу "разделяй и властвуй".

Опубликованная уже в ноябре 1917 года Декларация прав народов России заложила фундамент будущего союза пятнадцати республик, каждая из которых представлена в Верховном Совете СССР. Перечислить все то, что конкретно дает сотрудничество республик, народов СССР, здесь невозможно.

О грандиозности пройденного пути может судить только тот, кто знаком с историей Закавказья. Во всяком случае, эпизод наподобие того, который произошел с бородатыми стариками, представляет собой сегодня редкое исключение, тем более что Грузинская ССР сама может быть названа многонациональным государством.

Около 70 процентов населения — грузины, далее идут армяне, русские, азербайджанцы, осетины, греки, абхазы, аджарцы, украинцы, евреи и представители многих других национальностей. Особенно пестрыми по составу населения являются крупные города Грузии: Тбилиси, Батуми, Сухуми и Рустави. Только в Тбилиси проживают представители 80 различных национальностей.

Во всем Советском Союзе примерно с середины 20-х годов происходит то, к чему не могут легко привыкнуть пожилые люди, но что еще более ускоряется в результате бурного экономического развития: растущее смешение народов и национальностей. Уже в течение десятилетий тысячи молодых грузин получают профессии на Урале и в Донбассе, в Москве, Ленинграде и многих других промышленных центрах Советского Союза. С другой стороны, в Грузию направляются тысячи специалистов, которые готовят здесь молодую смену металлургов и строителей. Если молодой человек, к которому с таким непониманием отнеслись старики, принадлежит к числу тех, кто, получив образование, поселяется за пределами Грузии, то многие, приехавшие сюда из других республик, независимо от побудивших их на это причин, чувствуют себя здесь так хорошо, что остаются навсегда. Особенно наглядным примером многонациональности является промышленный город Рустави: плечом к плечу здесь трудятся представители 40 различных национальностей.

Продолжаем наш путь через город горняков Ткибули.

— Грузия богата углем, — поясняет мне Реваз. — Уже в конце прошлого века известный русский ученый Менделеев обращал внимание на то, что добыча угля обещает быть особенно высокой в районе Кутаиси, тем более что уже в то время из Кутаиси в Ткибули была построена железная дорога, а толщина угольного пласта в районе Ткибули достигает порой 15 метров.

Жаль, что из-за недостатка времени мы не можем сделать остановку в прекрасном старом городе Кутаиси. Здесь на Городской окраине сосредоточены гигантские предприятия тяжелой и легкой промышленности. Мощнейший завод грузовых автомобилей, построенный после войны, относится к числу крупнейших предприятий Советского Союза.

— Район Кутаиси — Ткибули — это один из трех промышленных центров, — объясняет мне Реваз. — Здесь, как видите, ведется интенсивная добыча угля и сосредоточены главным образом машиностроение и легкая промышленность.

— Три таких крупных промышленных центра — это меня, по правде говоря, удивляет. В республике с пятимиллионным населением, которую в Европе более склонны считать идиллическим краем виноградников, чайных плантаций, цитрусовых…

— …и раем, в котором люди просто пожинают плоды, — добавляет Реваз, его аскетическое лицо искажает досадливая гримаса. — Черт знает откуда берется такая глупость! Тот, кто так говорит, должен был бы прежде сам все хорошенько посмотреть.

— Вот видите, этого-то я и хочу! Мне хочется, например, посмотреть Кутаиси, а вы не даете этого сделать, — говорю я с деланным возмущением.

Все смеются. Но затем Реваз вновь просит меня проявить понимание. Праздник поэзии в Рустави из-за нас переносить не будут. А мы должны еще пересечь Малый Кавказ. Его высота почти три тысячи метров. Кто знает, какие там дороги!

Действительно, кто знает! Гоги вздыхает, и его орлиный взгляд омрачается.

— Если бы из Тбилиси мы поехали прямо на Ахалцихе и не свернули бы с пути в Гори, то никаких причин для беспокойства у нас не было бы. Тбилиси — Гори — Хашури — Ахалцихе — это все прекрасные дороги. А здесь? До Абастумани они проходят только через небольшие населенные пункты: через Маяковский, Саирме…

— Стоп! — Я трогаю его за плечо. — Вы только что сказали "Маяковский"?

Гоги заметно мешкает с ответом. Считая, что он уже и так много вмешивался в дела своих пассажиров, Гоги хочет, чтобы на мой вопрос ответил Реваз. Но поскольку Реваз тоже молчит, Гоги, наконец, говорит:

— Мы едем через Маяковский, прежний Багдади, он сегодня называется по имени поэта, который здесь родился.

Это известие действует на меня как электрошок. В то же мгновение у меня созревает решение: чтобы там ни было, но в Маяковском мы остановимся! У меня быстро возникает план, как уговорить Реваза. Но не все так просто. Он ведь и сам не промах. О Маяковском, разумеется, поначалу ни слова. Вначале я пытаюсь убедить Гоги в том, что дорога через Секарийский перевал, как мне будто бы рассказывал один шофер в Тбилиси, находится в отличном состоянии и не уступает лучшим дорогам столицы. Так я надеюсь сделать Гоги своим союзником. Но его серые глаза в отражении зеркала остаются неподвижными.

Внезапно Кетеван поворачивается к мужу и говорит (специально по-русски, чтобы ее слова мог понять и я):

— Реваз, а как ты смотришь на то, чтобы мы немного посмотрели Багдади? Ведь все равно мы будем проезжать мимо.

При этом в ее глазах мелькает едва заметная улыбка, и я еще раз убеждаюсь в том, что она женщина умная.