Путешествие по стране Руставели

Восточный ренессанс

"Никогда не забуду, что не где-нибудь, а именно здесь, в этом городе, я сделал свои первые неуверенные шаги на пути, по которому я иду уже четыре десятка лет. Кажется, что величественная природа этого края и романтически кроткий нрав его народа, — именно эти две силы послужили для меня толчком, в результате которого бродяга превратился в писателя".

С этих слов, произнесенных Горьким на юбилейной встрече в Тбилиси, когда он уже был всемирно известен, начинается наша беседа с работниками Института истории грузинской литературы Академии наук Грузии.

По моей просьбе они охотно рассказывают мне об отношении Горького к Грузии. Сначала о его первом пребывании здесь в 1891 и 1892 годах, на которое в своей речи ссылается Горький. В свое время он зарабатывал себе на жизнь в качестве рабочего железной дороги, вступил в один из многочисленных тбилисских марксистских кружков и написал свой первый рассказ "Макар Чудра", который под псевдонимом "Горький" был опубликован в грузинской газете "Кавказ". Во время последующих приездов в Грузию у него возникли новые творческие контакты с целым рядом грузинских литераторов.

— Творческие связи между русскими и грузинскими писателями имеют, как мне хорошо известно, традицию, которая восходит к началу XIX в., — замечаю я утвердительно-вопросительно и ссылаюсь на Грибоедова, декабристов, Пушкина.

— Эта традиция гораздо старше, — возражает один из моих собеседников, профессор, в элегантном костюме стального цвета. — Сильное взаимное влияние было обусловлено и многочисленными литературными переводами. Кроме того, более тесные контакты между Грузией и Россией установились в результате брака царицы Тамары с сыном русского князя. Само собой разумеется, наш поэт Шота Руставели, бывший министром Тамары, знал не только ее русского мужа, но и был знаком с появившимся в это время русским эпосом "Слово о полку Игореве" и другими значительными событиями русской истории и культуры.

О поэме Руставели мне хочется узнать несколько подробнее. Все, что связано с его поэмой "Витязь в тигровой шкуре", представляет для меня особый интерес. Поэтому наша беседа все больше сосредоточивается на этой поэме и ее авторе.

— Для того, чтобы будущий писатель смог получить самое лучшее образование, возможное в то время, в Грузии были все условия, — поясняет мне профессор.

— Не хотите ли вы этим сказать, — спрашиваю я, — что и Руставели получил образование в Грузии?

— Сказать что-либо определенное о том, где и как он получил образование, было бы неплохо, — отвечает профессор, с сожалением пожимая плечами. — Согласно народному преданию, он учился в Константинополе или Греции, о чем, в частности, свидетельствуют его тонкие описания моря и литературные образы… С определенностью, во всяком случае, можно судить о результатах его учебы: он достиг вершин образования своего времени, разбирался в естествознании и философии, а также в светской и духовной литературе; кроме арабского и персидского, владел греческим языком. Знание греческого имело особо важное значение.

— Почему вы столь высоко оцениваете знание греческого?

— Тот, кто владел греческим, мог использовать труды античных и средневековых поэтов и философов, и Руставели использовал их в своем эпосе. В нем содержатся дословные цитаты или приводятся в свободном пересказе сентенции и реализуются переработанные вариации идей из работ Аристотеля, Эмпедокла, Гераклита, Платона и Псевдо-Дионисия. Несомненно, ему были известны произведения Гомера, а также Геродота и писателей Восточной Римской империи. Вы знаете, изучение греческого языка культивировалось в Грузии на протяжении всего средневековья. Для грузинского Возрождения это было чрезвычайно важно и давало Руставели преимущество перед основателями итальянского Возрождения Петраркой и Боккаччо.

Мне было известно, что Петрарка будто бы поцеловал рукопись Гомера, не сумев ее прочесть, а Боккаччо во время своего пребывания в Южной Италии воспринимал только звуки греческого языка. О чем я не знал и что меня поэтому поразило не менее, чем внезапный снегопад — аборигена Африки, было как бы мимоходом оброненное замечание обходительного профессора о существовании грузинского Возрождения.

— Правильно ли я вас понял? — переспрашиваю я. — Вы говорите о грузинском Возрождении и связываете с ним имя Руставели? Но это значит, что Возрождение имело место не только в Западной Европе, но также и здесь, причем не в XIV–XV вв., а уже где-то в XII в., то есть примерно на двести лет раньше!

— Совершенно верно. — Впервые за время нашей беседы профессор оживляется. — Известно, что по своему экономическому развитию восточные государства опережали в то время государства Европы. Значительно раньше, чем на Западе, здесь, на Востоке, возникли и совершенствовались ремесла; последние же в свою очередь создали условия для расширения торговли и тем самым для значительного подъема социальной и культурной жизни, что в конечном счете привело к развитию капиталистической общественной формации в недрах феодального строя. Короче говоря, для этой эпохи со всеми ее экономическими, социальными и культурными особенностями, свойственными странам Ближнего Востока, постепенно утверждается название "восточное Возрождение", составной частью которого является грузинское.

— Если какое-нибудь воззрение пробивает себе дорогу, то это значит, что существуют и противоположные точки зрения. Кто ваши противники?

— Буржуазные ученые на Западе. — Профессор уже больше не может усидеть на месте и то и дело подкрепляет свою речь жестами…

— Почему, — спрашиваю с недоумением я, — буржуазные ученые восстают против этих легко устанавливаемых фактов? Возрождение же было давно, столетия тому назад, это ведь прошлое?!

…Звонит телефон. Профессор снимает трубку, приглушенным голосом говорит несколько фраз по-грузински. По его подчеркнуто вежливому выражению лица, с которым он обращается ко мне, я понимаю, что его куда-то срочно вызывают. Поэтому от дальнейших расспросов о Руставели я отказываюсь. Я встаю и благодарю за беседу, которая дала мне столь материала для размышлений.

Профессор, извинительно улыбаясь, протягивает мне на прощание руку. Он, кажется, догадывается, что я понял смысл его слов, сказанных по-грузински. С подкупающей любезностью он приглашает меня продолжить нашу беседу после моего возвращения.

— После моего возвращения? — с удивлением спрашиваю я. — Откуда? Разве я куда-нибудь еду?

— Тогда я тоже ничего не знаю, абсолютно ничего!

Загадочно улыбаясь, он двумя пальцами поправляет свой темно-синий с жемчужинкой галстук и провожает меня до двери.