Путешествие по стране Руставели

Цветодинамический музыкальный финал

"Тбилиси — это совершенно европейский город, удачно расположенный, красивый, с прекрасным климатом, солидными торговыми заведениями, с превосходным оперным театром, — короче говоря, город, который полностью соответствует притязаниям цивилизованного европейца. Но наряду с европейской частью в Тбилиси имеется и настоящий, совершенно азиатский город. В этом сочетании Европы и Азии — его главное очарование".

Эти слова, сказанные Чайковским почти сто лет назад, приходят мне в голову, когда я сижу в большом зале суперсовременного здания филармонии. Отчетливее, чем где-либо в Грузии, где я побывал, здесь мне становится ясным, насколько правильными были наблюдения Чайковского. Я ощущаю это в грузинских народных песнях, ариях, хоровом пении, в сценах из опер и балетов и в фортепьянных пьесах Палиашвили, Лагидзе, Чимакадзе и Цинцадзе; я чувствую это в совершенной своеобразной и в то же время пульсирующей гармонии, в которой грузинская музыка соединяется в одно прелестное целое с музыкой Моцарта, Шопена, Пуччини и Прокофьева. Уже феноменальное, приковывающее внимание и слух начало концерта, которое в программе называется "Цветодинамическая композиция финала оперы Палиашвили "Абесалом и Этери", действует на меня как живое слияние Европы и Азии, Запада и Востока…

Грузинские народные песни и танцы, арии из опер Пуччини, Прокофьева, Палиашвили, "Ноктюрн" Шопена, — и все снова и снова подкупающие цветосветовые эффекты, которые ненавязчиво подчеркивают мастерское музыкальное исполнение…

Отар явно не подозревал, какой хороший совет он мне дал, когда рекомендовал побывать на этом действительно праздничном концерте. Кто знает, когда бы мне еще удалось объединить все переживания и впечатления от пребывания в Грузии и выявить, в чем заключено притягательное очарование не только Тбилиси, но и всей Грузии…

Волнующим исполнением хора из второго акта оперы "Абесалом и Этери" — одним из лучших хоров, созданных Палиашвили, — заканчивается концерт, но не день, во всяком случае для меня.

В фойе, где я ожидаю Зураба, через толпу людей ко мне пробираются Нодар Думбадзе и его жена, позади них показываются Реваз Джапаридзе и Кетеван. Тариэл машет мне рукой через головы, сзади по плечу меня хлопает Амиго Николо, а когда я поворачиваюсь к нему, то передо мной стоят Отар и Элисо. Они спрашивают, как мне понравился хор, балет, оркестр, как понравилась Грузия, не хотят меня отпускать, хотят провести этот вечер со мной, хотят скрасить его, хотят меня пригласить к себе…

Зураб, только что подошедший, прилагает все силы, чтобы увести меня к себе. Последний вечер я обещал ему. И даже когда мы уже сидим в машине, то продолжают раздаваться слова прощания… Машина трогается, и тут мне на колени падает белая роза. Я оборачиваюсь: махая рукой, вместе с другими на тротуаре стоит Элисо. Громче других раздаются прощальные приветствия Амиго Николо.

Прощание с Грузией. Прощание с Зурабом…

… Неужели, сидя в квартире Зураба, мы празднуем отъезд? Разве что-либо подобное празднуют?

Зураб предоставил мне место рядом с собой, в честь меня он пригласил в гости трех своих лучших друзей с женами. Это делают здесь не для того, объясняет мне Отар, чтобы просто составить приятную компанию. Это делается лишь тогда, когда в свой дружеский круг принимают нового человека, хотят видеть его своим другом и сами стать его друзьями.

Беседа вращается вокруг музыки, затрагивает различные течения и тенденции, касается открытий нового и старого новыми и старыми композиторами; разговор идет о Чайковском, Палиашвили и Сергее Прокофьеве, который в Тбилиси завершил свою оперу "Война и мир"; обсуждается высказывание Рубинштейна о том, что из всей Европы только в Испании могут отбивать такие же ритмы, как в Грузии. Музыка является неисчерпаемой темой в обществе Отара. Временами он ведет разговор один, лишь изредка его дополняет Зураб и прерывают другие, чтобы задать вопрос или попросить поподробнее объяснить тот или иной момент.

Вдруг, словно вспомнив о главном, о собственно поводе нашей встречи, он смотрит на Зураба и на меня. Неожиданно серьезно, подчеркнуто торжественно он обращается на родном языке к Зурабу и явно спрашивает его о чем-то, продолжая посматривать на меня. Теперь и на лице Зураба появляется такая же торжественная серьезность. Он смотрит на меня, кивает и указывает на сервант, стоящий позади меня.

Степенной походкой Отар идет к серванту, достает странный, разделенный надвое, явно предназначенный для питья керамический сосуд и ставит его перед собой на стол.

— Это марани, — говорит Отар и поясняет мне, продолжая стоять, что это за сосуд.

Я рассматриваю его поближе. Он состоит из двух больших полукруглых, соединенных друг с другом кружек, между которыми вделана своеобразная, расположенная горизонтально ручка. Из марани пьют, как я узнаю, вдвоем и лишь по особо праздничным случаям, когда клянутся друг другу в верности, в верности на всю жизнь: обрученные — когда вступают в брак, и мужчины — когда пьют на брудершафт.

В комнате становится совсем тихо. Мое сердце трепетно бьется, и я импульсивно обнимаю Зураба за плечи и притягиваю его к себе.

Так мы и стоим рядом, пока Отар с наполненным белым "Цинандали" марани в руках не подходит к нам. Так мы и пьем оба, голова к голове, из нерасторжимо соединенных кружек марани.

Прощание с Грузией. Прощание с Зурабом…

До поздней ночи продолжается прощальный вечер. Ни один не смотрит на часы, никого не покидает хорошее настроение. Что это: неужели за окном проясняется небо? Неужели занимается заря? Не знаю. Лишь одно я знаю, и знаю определенно: я праздную прибытие в Грузию. Прибытие!