Путешествие по стране Руставели

Приятные неожиданности

Продолжаем наш путь по Военно-Грузинской дороге. Стрелка спидометра подскакивает выше ста. Оглушительно ревет радиоприемник. Передают концерт из Германской Демократической Республики, который здесь воспринимается как-то иначе. На обочине дороги мужчины, у каждого за плечом ружье — охотники. Небо светлеет. А по склонам гор, с которых почти повсюду в долину заглядывают развалины старых крепостей и храмов, стелется туман. Мы мчимся ему навстречу. Прощай, Мцхета!

Зураб Ахвледиани просит водителя убавить звук радио и рассказывает мне забавный случай. Проезжавшие здесь двое иностранцев встретили молодого пастуха с отарой овец и захотели с ним поговорить. У них была масса вопросов, но запас русских слов весьма скоро иссяк; говоря между собой по-французски, они подосадовали на то, что не могут выяснить цену на овечью шерсть. Неожиданно пастух ответил на их вопрос на французском языке.

— Оба иностранца были огорошены, — продолжает, улыбаясь, свой рассказ Ахвледиани. — Они думали, что в этих горах живут только дикари, с трудом умеющие считать по пальцам, а тут простой пастух говорит по-французски! Он их даже уверял в том, что по-французски здесь говорят почти все пастухи.

Ахвледиани смеется, а затем уже серьезно добавляет:

— Мнимый пастух был одним из наших известных писателей. В течение семи лет он жил тогда среди пастухов и стал позднее прозаиком, известным под именем Александр Казбеги.

Берега Арагви, вдоль которых все еще извивается Военно-Грузинская дорога, становятся все круче и сдвигаются в лесистое ущелье. На том месте, где скалы немного расходятся, на вершине склона я неожиданно замечаю крепость со сторожевой башней. Над высокими стенами крепости с бойницами возвышаются купола двух церквей. Это Ананури, один из самых примечательных памятников XVI–XVII вв.

Мы заворачиваем, чтобы посмотреть этот внушительный ансамбль, позднефеодальный замок-крепость. В конце XVII в. здесь была резиденция местных властителей Эристави, которые были в свое время одними из самых могущественных феодальных родов страны. Проехав несколько километров, сворачиваем в высокий лиственный лес и наконец останавливаемся у тихого озерка с с кристально чистой водой. В уютном придорожном ресторанчике нас ожидает то, что Ахвледиани назвал "небольшой закуской", — роскошно накрытый стол. Я смотрю на него с удовольствием: во время путешествия через тысячелетия по Мцхете я проголодался.

Несколько мужчин из ближайшего районного центра Душети — инженеры, журналисты, учитель и женщина-врач — любезно приветствуют заграничного гостя, и, не успев осмотреться, я оказываюсь в центре компании из 10–12 человек. Вопросы соседей слева, соседей справа, сидящих напротив, вопросы со всех сторон. Особенно много их задает Теймураз Насидзе, учитель, сидящий рядом со мной. Беседа прерывается тостами за мою республику, за плодотворное сотрудничество наших социалистических стран, за немецкую культуру.

К немецкой литературе Теймураз Насидзе испытывает большое почтение, читает он ее в оригинале. Хотя он преподаватель истории и возможности постоянно говорить по-немецки лишен, на моем родном языке Теймураз говорит так хорошо, что, и без того русый и голубоглазый, он почти совсем не похож на грузина. В основном ему известна литература XIX в., с современной литературой нашей республики он знаком меньше. С такой же любознательностью, какой Насидзе расспрашивает меня о тенденциях развития литературы и книжных новинках, я, используя то, что он учитель, спрашиваю его о развитии в его республике народного образования.

В то время как беседа за столом становится все более оживленной, Теймураз Насидзе называет мне некоторые сами за себя говорящие цифры. В 1914 году в Грузии было около 130 тысяч школьников; сегодня в социалистической Грузии — более миллиона учащихся. В вузах и средних специальных учебных заведениях обучаются сегодня около 150 тысяч молодых людей, половина из них — женщины. Ежегодно высшее или среднее специальное образование получают почти 30 тысяч человек. Если учесть, что население республики составляет чуть менее пяти миллионов, то можно увидеть, что цифра эта внушительная. Хотя в Советском Союзе ежегодно число выпускников высших и средних специальных учебных заведений вообще очень велико, все же по соотношению числа учащихся с числом населения Грузия находится впереди многих советских республик.

— Ну что… — Теймураз Насидзе, увлекшись беседой, уже давно снова перешел на русский, на котором ему, как и на своем родном языке, говорить, конечно, легче, чем по-немецки. — Ну что… Вы знаете, история с Александром Казбеги (товарищ Ахвледиани говорил, что он вам ее рассказывал) может, конечно, вызвать только улыбку. Но в принципе это был невеселый юмор, когда Казбеги выдавал свой народ за высокообразованный. Образование пришло к народу только с Октябрьской революцией. Конечно, то, что вы видели в сокровищнице в Тбилиси и в Мцхете, — свидетельство высокой культуры. Однако в отдельные исторические эпохи в результате иностранного господства Грузия отбрасывалась в своем развитии назад, и именно поэтому, как мне кажется, особого внимания заслуживают удивительные достижения в относительно мирные эпохи. Например, тот факт, что в IV в. вблизи теперешнего Поти находилась хорошо известная и за пределами Грузии школа философии и риторики, в которой учились и иностранцы, в частности греки. Центры науки и просвещения, способствовавшие развитию духовной культуры в международном масштабе, возникали в Грузии и в последующие века.

— Вы имеете в виду Гелатскую и Икалтойскую академии? — спрашиваю я.

— Да, Гелати, Икалто, а также Шиомгвимский монастырь были крупнейшими научными центрами страны. Кроме того, грузины создавали подобные центры в других странах, так, например, Крестовый монастырь в Палестине, грузинский монастырь на Черной горе в Сирии и Петрицовский монастырь в Болгарии. В этих учебных заведениях учились дети грузинских аристократов и в одном из них, что вам будет особенно интересно знать, — Шота Руставели.

— Мне только известно, что он изучал язык арабов, греков и персов, а также философию и литературу этих народов, об этом можно судить по его эпическим произведениям…

Увлекшись разговором, мы не замечаем, что наша веселая компания постепенно разошлась. Мы остались за столом одни.

— Давайте-ка выйдем немного на воздух, — говорит неожиданно Зураб, обращаясь ко мне.

Поднимаясь, я замечаю, что мои колени предательски подгибаются. Голос Зураба Ахвледиани доносится откуда-то издалека, он пытается мне что-то объяснить. Лес, до этого светлый и прозрачный, кажется теперь чрезмерно густым. Сплошные деревья, непроходимая чаща. Или, может быть, это оттого, что кругом чертовский туман? Зураб ведет меня к машине. Странно, тупо думаю я, коньяка я выпил всего лишь несколько рюмок… Опустившись на широкое мягкое сиденье "Волги", я погружаюсь в глубокий сон.

Не знаю, сколько я выпил, когда мне настойчиво и постоянно подливали. Не знаю, сколько прошло времени, пока Зураб Ахвледиани не разбудил меня дружески просящим голосом, мягко прикоснувшись к моей руке.

Я просыпаюсь, открываю глаза. Стемнело.

— Мы уже в Тбилиси? — спрашиваю я в полной уверенности, что могу перебраться в свой номер.

— Дорогой Гюнтер, — отвечает Зураб тоном, заставляющим меня насторожиться, — мы находимся в Гори, одном из наших старинных городов. Я ведь еще в Душети вам говорил, что здесь нас будут ждать.

Никакие просьбы и мольбы не помогают. Надо выходить. Зураб Ахвледиани поясняет, что хозяин дома, заслуженный и уважаемый в городе человек, ждет нас на ужин и что отказываться от приглашения нельзя, это будет воспринято как оскорбление.

Ужин! Уже одна мысль об этом заставляет меня стонать.

После того как Зураб заверяет меня в своей дружеской поддержке, я собираюсь с силами и через садик плетусь в дом. Что за люди эти грузины, спрашиваю я сам себя и пытаюсь представить, а пригласили бы мои соотечественники так же непринужденно в свой дом какого-то заблудшего иностранца? Но времени поразмыслить о различиях в гостеприимстве у меня нет.

Войдя в дом, я не знаю, на что смотреть. Все выглядит как-то по-особому празднично: длинный, необычно украшенный стол с напитками и закусками, большинство из которых я вижу впервые, в восточном стиле комната, окна которой украшены резным орнаментом, дорогие светильники из сверкающего грузинского стекла. Но привлекательнее всего — добрые лучистые взгляды собравшихся за столом людей, особенно — достойного главы дома, встречающего меня с почтительной, сдержанной торжественностью, и взгляды женщин, руки которых приготовили все это великолепие на столе.

В течение вечера они с любезными уговорами подставляют мне все новые блюда, и с каждой новой тарелки я вынуждаю себя съесть хотя бы кусочек. Противостоять их улыбкам невозможно. Мрачно восседать в такой радушной атмосфере только потому, что взбунтовался желудок, также невозможно. Здесь не придорожный ресторанчик, как в Душети, где обмениваешься нужными сведениями, споришь, рассуждаешь, ведешь дискуссии. За этим гостеприимным столом идет неторопливый разговор о семье, о детях, об отце, о матери, давшей тебе жизнь, о пройденном пути, об особой любви к родной земле и о том, как постоять за себя в жизни. Здесь идет речь о непосредственных отношениях между людьми.

Эту атмосферу передают и песни, очередь до которых доходит, к сожалению, только в конце застолья. Песни о грезах, возникающих на горных вершинах; песни о молодом пастухе, заключающем в свои объятия солнце, отчаянная молитва которого несется от вершины к вершине, над шумной горной рекой, через долину, куда влечет его страсть и откуда ему слышится тихий отклик. Удивительно привлекательный женский голос: мягкий, низкий, бархатистый и звонкий. Неповторимый голос.

Когда стихает последняя песня, я еще долго нахожусь под впечатлением ее мелодии, мягкого звучания, под очарованием музыки. Я наклоняюсь немного вперед и вглядываюсь в другой конец стола. Какой же из женщин принадлежит этот волшебный голос?

В этот момент ко мне вновь подходит отходивший на некоторое время от стола Зураб. Он склоняется над моей головой и тихо говорит, что хочет познакомить меня с запоздавшей гостьей, с артисткой, которую он очень уважает. Я напряженно жду. Неужели..?

Тут он выпрямляется и с почтительным поклоном объявляет:

— Элисо Мгеладзе!..