Путь Дракона

Доусон

Лето в Остерлингских Падях. Доусон вставал на рассвете, и день за днем проводил в седле, объезжая свои земли, наверстывая упущенное в работе, которой помешали зима и капризная весна. Каналам, питающим южные поля, необходим ремонт. Одна из деревень на западе сгорела весной, и Доусон присматривал за ее восстановлением. Два человека были пойманы в лесу за установкой ловушки на оленя, и он присутствовал при повешении. Куда бы он ни отправился, его крепостные отдавали ему честь, и он воспринимал это как должное.

Трава вдоль дорог была выше. Деревья расправили широкие листья, переливающиеся зеленью и серебром под солнцем, на ветру. Два дня с востока на запад, четыре с севера на юг, охотясь на горных тропах, ночуя, где придется, с чашей чистого синего неба над головой. Доусон Каллиам вряд ли мог представить себе более роскошную тюрьму, в которой он влачил существование, пока королевство рассыпалось.

Имение кипело как потревоженный улей. Для мужчин и женщин присутствие своего господина долгими летними днями было так же непривычно, как и его отсутствие зимой, не считая Королевской Охоты. Доусон кожей чувствовал их повышенный интерес. Все знали, что он был сослан на год, и несомненно, людские и конюшни полнились россказнями, домыслами и слухами.

Обижаться на них было все равно, что сердиться на поющих сверчков. Жалкие, ничтожные людишки. Не видящие дальше своего носа. У Доусона не было причин интересоваться их мнением о мире вокруг более, чем мнением дождевой капли, или веточки на дереве.

С другой стороны, от Канла Даскеллина он ждал большего.

— Очередное письмо, дорогой? — спросила Клара, когда он проходил по длинной галерее.

— Он ничего мне не сообщает. Вот послушай, — сказал Доусон, потрясая пачкой страниц. Нашел нужное место. "Его Величество продолжает оставаться в недобром здравии. Его врачи подозревают, что бунт наемников так повлиял на него, но думаю, к зиме ему будет лучше."- Или это — "Господин Маас стал более агрессивен в защите доброго имени господина Иссандриана, и делает все, чтобы тот избежал осуждения. " — И все в таком же духе. Провокации и намеки.

Клара отложила свое рукоделие. Полуденный зной усыпал бисеринками пота ее лоб и верхнюю губу, прядь волос выбилась из прически. Платье из тонкой летней ткани плохо скрывало ее формы, более рыхлые, чем у молодой, и более изящные, чем у женщин ее возраста. В падающем из окон золотом свете она выглядела красавицей.

— А ты чего ждал, любовь моя? — спросила она. — Прямой речи, откровенных высказываний?

— С таким же успехом он мог ничего и не писать, — сказал Доусон.

— Ты же знаешь, что это не так, любовь моя, — сказала Клара. — Даже если Канл не описывает жизнь двора во всех подробностях, сам факт того, что он пишет тебе, что-то да значит. Всегда можно судить о человеке по тому, о ком он пишет. Что слышно о Джори?

Доусон сидел на диване напротив ее. В дальний конец галереи через дверь вошла служанка, увидела господина и госпожу, и вышла.

— Получил от него письмо, десять дней назад, — сказал Доусон. — Пишет, при дворе все ходят на цыпочках, и говорят шепотом. Никто не думает, что все закончилось. Симеон должен был назвать имя опекуна принца Астера на его именины, но уже трижды откладывал это на более поздний срок.

— Почему? — спросила Клара.

— По той же причине, по которой он сослал меня из-за измены Иссандриана, — сказал Доусон. — Если он защищает нас, то боится, что они возьмутся за оружие. Если их, то что мы. И судя как тут Канл заливается соловьем, я не могу сказать, что он неправ.

— Я могу съездить и спросить Фелию, — сказала Клара. — Ее муж оказался примерно в том же положении, что и Канл, правда? Мы с Фелией уже сто лет не виделись. Хорошо было бы снова поговорить с ней.

— Категорически нет. Отправить тебя в Кэмнипол в одиночку? К Фелдину Маасу? Это опасно. Я тебе запрещаю.

— Я не буду одна. Там будет Джори, и я возьму для охраны Винсена Коу.

— Нет.

— Доусон, любимый, — сказала Клара, и в ее голосе прорезался такой метал, который редко можно было у нее услышать. — Я позволила тебе остановить меня, когда на улицах были иностранные наемники, но это уже в прошлом. И если никто не постарается, рана никогда не залечится сама. Симеону, медведю несчастному, это не под силу потому, что это не то, чем можно командовать. Вам с Фелдином тоже, потому, что вы мужчины, и не знаете как. Это происходит так: вы хватаетесь за мечи, а мы обсуждаем, у кого на балу самое очаровательное платье, пока вы снова не вложите клинки в ножны. Только потому, что тебе это не очень по нраву, вовсе не означает, что это трудно.

— Мы ведь только что это обсудили, — сказал Доусон.

Клара приподняла бровь. Молчание затянулось на три удара сердца. Четыре.

— Тогда тебе придется поднять армию, так? — спросила она.

— Исключено. Часть моей годичной ссылки.

— Ну, в таком случае, — сказала Клара, снова беря рукоделие, — вечером напишу Фелии, дам ей знать, что открыта для приглашения.

— Клара…

— Ты совершенно прав. Я не горю желанием ехать без охраны. Хочешь сам поговорить с Винсеном Коу, или это сделаю я?

Вспышка гнева Доусона удивила ее. Он вскочил на ноги, разбрасывая по полу страницы письма Канла Даскеллина. Ему очень хотелось схватить какую нибудь книжку, безделушку или стул, и вышвырнуть во двор, через окно галереи. Клара уткнулась в свое шитье, слабо поблескивала игла, которой она клала стежок за стежком, укол — стежок. Рот ее был плотно сжат.

— Симеон и мой король тоже, — сказала она. — Не у тебя одного в этом доме благородная кровь.

— Я поговорю с ним, — прохрипел Доусон, буквально проталкивая слова в горло.

— Прости, дорогой. Ты что-то сказал?

— Коу. Я поговорю с Коу. Но если он не поедет с тобой, ты тоже не поедешь.

Клара улыбнулась.

— Когда пойдешь, пришли горничную, дорогой. Пусть принесет перо.

Казармы егерей находились по ту сторону величественных нефритово-гранитных стен поместья. Длинное низкое здание, соломенная крыша сшита веревками плетеной кожи и пригружена черепами и костями убитых животных. По краям двор зарос сорняками, где их не смогли вытоптать ноги в сапогах, там же находились кипы сена, в качестве мишеней для лучников. В воздухе стояла вонь собачьего дерьма из прилегающих псарен, а огромное тенистое дерево изогнулось над зданием, словно снегом усыпанное поздними цветами.

Голоса привели Доусона за здание. Пятерка его егерей сидели или стояли вокруг стола, сделанного из древнего пня, уставленного молодым сыром и свежеиспеченным хлебом. Они были молоды, раздеты по пояс из-за жары. Доусон почувствовал мгновенный укол ностальгии. Когда-то и он был таким, как они. Сильное, уверенное в себе тело, и возможность насладиться радостями теплого дня. А когда он был таким, Симеон был на его стороне. Годы обокрали их обоих.

Один из них увидел его, и вскочил на ноги, отдавая честь. Другие быстро последовали его примеру. Винсен Коу стоял сзади, левый глаз у него заплыл и почернел. Доусон подошел к ним, игнорируя всех, кроме раненного.

— Коу, — позвал он. — Со мной.

— Мой господин, — сказал егерь, и поспешил за Доусоном. Доусон шел быстрым шагом по тропе, ведущей из поместья к пруду на севере. Тени витых башен расчертили землю.

— Что случилось, — спросил Доусон. — Ты выглядишь так, как будто пытался поймать камень веками.

— Ничего существенного, господин.

— Расскажи мне.

— Прошлым вечером мы выпили слишком много, господин. Один из новых парней был немного навеселе и… сделал предположение, которое я нашел оскорбительным. Он повторил, а я подошел, чтобы его поправить.

— Он назвал тебя педиком?

— Нет, господин.

— Кем, тогда?

По весне, до того, как начинал собираться двор, вода в пруду была прозрачной, как в ручье. Осенью, после того, как Доусон возвращался, она могла быть темной, словно чай. Он редко видел пруд в разгар лета, зелень воды была отражением деревьев, что делало ее почти изумрудной. Пол-дюжины уток скользили по поверхности, след на воде расходился за ними. Доусон стоял на краю пруда, где трава была сырой от грязи под ней. Неловкое молчание Винсена Коу становилось все более интересным с каждым дыханием.

— Я и других могу спросить, — сказал Доусон. — Они мне расскажут, если ты не хочешь.

Винсен перевел взгляд с водной глади на далекие горы.

— Он поставил под сомнение честь госпожи Каллиам, господин. И сделал некоторые предположения, что…

— А, — сказал Доусон. От ярости началась изжога. — Он еще здесь?

— Нет, господин. Его братья увезли его в свою деревню прошлым вечером.

— Увезли его?

— Я оставил его не в том состоянии, чтобы передвигаться самостоятельно, сэр.

Доусон хмыкнул. Перед ним над водой плясали мухи.

— Она возвращается в Кэмнипол, — сказал он. — Загорелась идеей, что может заключить с Маасом мир.

Молодой егерь кивнул, но промолчал.

— Говори, — приказал Доусон.

— С вашего позволения, сэр. Это не мудро. Трудней всего пустить кровь в первый раз, а это уже случилось. Потом это становится только легче.

— Я знаю, но она настроена решительно.

— Пошлите меня вместо нее.

— С ней, — сказал Доусон. — Джорри еще в городе. Он сможет дать тебе более полную картину происходящего. Ты защищал меня с тех пор, как все это началось. А сейчас мне нужно, чтобы ты защитил ее.

Двое мужчин продолжали стоять. Сзади раздавались голоса. Псарь кричал на своего ученика. Смех егерей. Казалось, они приходят из другого мира. Из не такого уж далекого прошлого, когда все было лучше, безопаснее, и правильно.

— Ей ничего не грозит, господин, — сказал Винсен Коу. — Покуда я жив.

Через три дня после того, Клара отбыла, уносимая открытым экипажем, в сопровождении скачущего за ней Винсена Коу, прибыли незваные гости.

Дневной зной привел Доусона из поместья в зимний сад. Не в сезон он выглядел невзрачно. Цветы, которые расцветут золотом и киноварью на исходе года, сейчас напоминали жесткие зеленые сорняки. Три его собаки лежали здесь, задыхаясь от жары, закрыв темные глаза и высунув розовые языки. Теплица была открыта. Не будь так, в ней было бы жарче, чем в духовке. Сад спал, в ожидании своего часа, и когда он придет, сад преобразится.

К тому времени Клара должна вернуться. Конечно, он проводит свое время не с ней. У него дела при дворе и охота. У нее свой круг интересов и ведение домашнего хозяйства. И все же, когда она уехала, одиночество стало невыносимым. Утром он просыпался с мыслями о ней. Вечером ложился, страстно желая, чтобы она сейчас вышла из гардеробной, со всеми своими новостями, озарениями и просто пустыми сплетнями. В промежутке он старался не думать о ней, Фелдине Маасе, и о возможности использовать ее против него.

— Господин Каллиам.

Служанкой оказалась молодая девушка-дартинаи, новенькая. Глаза у нее пылали, как и у всех представителей ее расы.

— Что такое?

— Приехал человек просить аудиенции, господин. Паерин Кларк, сэр.

— Не знаю такого, — сказал Доусон, и сразу же вспомнил. Бледный банкир, агент Северного Взморья, и совратитель Канла Даскеллина. Доусон встал. У его ног сели три пса, поглядывавшие то на него, то на служанку, и тихонько поскуливая. — Он один?

Глаза у девушки округлились от внезапной тревоги.

— Со свитой, господин. Кучер, лакеи. И, как мне кажется, секретарь.

— Где он сейчас?

— В малом зале, господин.

— Передай ему, я приму его через минуту, — сказал Доусон. — Принеси ему эля и хлеба, размести его людей в людской, и пришли мою охрану.

Бледный человек поднял взгляд, когда двери малого зала распахнулись, и встал, когда зашел Доусон. Вслед за Доусоном вошли четыре мечника в охотничьей коже, не так уж и много, чтобы брови посетителя поползли вверх. Хлеб на тарелке перед ним был всего лишь раз надкушен, эль в оловянной кружке, возможно, остался нетронутым.

— Барон Остерлинг, — сказал банкир с поклоном. — Благодарю вас за то, что приняли меня. Прошу прощения за то, что прибыл без предупреждения.

— Вы от Канла Даскеллина, или от себя лично?

— От него. Ситуация при дворе деликатная. Он хочет, чтобы вы были в курсе, но не доверяет курьерам и, в любом случае, он не хочет, чтобы некоторые вещи были написаны его рукой.

— И поэтому он посылает кукловода из Северного Взморья?

Банкир сделал паузу. Кожа его пошла пятнами, хотя на лице сохранялась вежливая улыбка.

— Мой господин, не обижайтесь, но есть несколько моментов, которые нам лучше всего сразу прояснить. Я подданный Северного Взморья, но не состою при дворе, и я здесь не по приказу своего короля. Я представляю банк Медианов, и только банк Медианов.

— Тогда шпион без королевства. Тем хуже.

— Прошу прощения, мой господин. Вижу, мне здесь не рады. Пожалуйста, простите за вторжение.

Паерин Кларк низко поклонился, и направился к двери, забирая с собой и двор, и Кэмнипол. "Только потому, что тебе это не очень по нраву, вовсе не означает, что это трудно", пришли на память слова Клары.

— Подождите, — сказал Доусон, и глубоко вздохнул. — У кого же самое красивое платье, на этом трижды проклятом балу?

— Простите?

— Вы приехали не просто так, — сказал Доусон. — Не будьте же таким трусом, чтобы сбежать сразу, как кто-то гавкнет на вас. Садитесь. Рассказывайте, что у вас там.

Паерин Кларк подошел и сел. Его глаза, казалось, потемнели, а лицо стало пустым, как у игрока в карты.

— Это не из-за вас, — сказал Доусон, садясь напротив, и отрывая хлебную корочку. — Не из-за вас лично. Из-за того, кем вы являетесь.

— Я человек, которого посылает Комме Медиан когда возникают проблемы. Не более, но и не менее.

— Вы агент хаоса, — сказал тихо Доусон, пытаясь убрать яд из своих слов. — Вы человек, который делает бедняков богачами, а богачей бедняками. Звание и чин ничего не значат для таких как вы, но они значат все для таких как я. Это не презрение. Это ваша суть.

Банкир охватил колено рукой.

— Вы выслушаете новости, мой господин? Несмотря на то, что вы обо мне думаете?

— Выслушаю.

В течении часа банкир говорил тихим голосом, в подробностях описывая ту ползучую катастрофу, надвигавшуюся на Кэмнипол. Как и подозревал Доусон, нежелание Симеона отдать своего сына под опеку любого из домов было от страха раскачать лодку. Уважение к его царствованию слабело повсеместно. Даскеллин и его оставшиеся союзники предлагали любую помощь, но даже в лояльных кругах нарастало беспокойство. Исандриан и Клин находились в ссылке, но Фелдин Маас был вездесущ. Казалось, этот человек никогда не спал, и где бы он не появился, говорил одно и то же: нападение гладиаторов было инсценировано, чтобы опозорить Кертина Иссандриана для того, чтобы принц не был отправлен в его дом. Подразумевалось, что своевременное появление солдат из Ванаи было частью одной большой театральной пьесы.

— В моей постановке, — сказал Доусон.

— Не только в вашей, но да.

— Ложь, от первого слова, и до последнего, — сказал Доусон.

— Не все этому верят. Но некоторые находятся.

Доусон потер лоб ладонью. Снаружи, день клонился к вечеру, солнце покраснело. Все было, как он и подозревал. И Клара в эпицентре. Надежда, которую она дала ему перед отъездом, сейчас выглядела сомнительной. А после этого доклада, и наивной. Он бы руку отдал, только бы банкир приехал неделей раньше. Сейчас слишком поздно. С таким же успехом, он мог бы пожелать, чтобы брошенный камень вернулся обратно в руку.

— Симеон? — спросил Доусон. — С ним все в порядке?

— Тяжелые времена оставили на нем свой отпечаток, — сказал Паерин Кларк. — И, думаю, на его сыне тоже.

— Думаю, это не то, что на убивает, — сказал Доусон. — Это страх. А Астерилхолд?

— Мои источники сообщили мне, что Маас находится в контакте с несколькими важными людьми при тамошнем дворе. Были ссуды золотом и обещания поддержки.

— Он собирает армию.

— Да

— А Канл?

— Тоже пытается, да.

— Сколько времени осталось, пока все начнется?

— Никто не может знать, мой господин. Если вы осторожны и удачливы, может ничего и не будет.

— Не думаю, что это так, — сказал Доусон. — С одной стороны Астерилхолд, вы с другой.

— Нет, мой господин, — сказал банкир, — вы так не думаете. Мы оба знаем, что я приехал в надежде получить преимущество, но гражданская война в Антее не входит в наши интересы. Если это произойдет, мы не будем брать ничью сторону. Все, что мог, я здесь сделал. Я не планирую возвращаться в Кэмнипол.

Доусон выпрямил спину. Банкир сейчас улыбался, и выглядело это подозрительно похоже на сочувствие.

— Вы бросаете Даскеллина? В такой момент?

— Это одно из величайших королевств мира, — сказал Паерин Кларк, — но мой работодатель играет на досках больших, чем оно. Я пожелаю вам удачи, но это вам есть что терять в Антее. Не мне. Я уезжаю на юг.

— На юг? Что на этом юге может быть более важного, чем здесь?

— Нарушения, которые требуют моего присутствия в Порте Оливия.