Пятнадцать лет скитаний по земному шару

В ОДЕССКОЙ ТЮРЬМЕ

В ОДЕССКОЙ тюрьме я сидел вместе с Андрюшей Дадие. Невдалеке помещались приговоренные к смертной казни, к бессрочной и долгосрочной каторге. Минуты прощания с товарищами, идущими на казнь, остались в памяти на всю жизнь… Палачи брали смертников поздней ночью. В тишине раздавались голоса: «Прощайте, товарищи!..»

Заключенные колотили в стены, по нарам, решеткам. Охрана открывала стрельбу по окнам, врывалась в камеры, избивала людей прикладами, бросала в карцер.

На моих глазах охранник убил 20-летнего Петю Шефера. Он был приговорен сначала к смертной казни, но ее заменили бессрочной каторгой. Однажды, когда смертников и бессрочников выводили на прогулку, возле моей камеры послышались громкие голоса. Я прильнул к «глазку» и увидел Петю Шефера и курносого, с длинным чубом надзирателя Серона, который держал в руке револьвер.

— Ты пойдешь? — угрожающе крикнул Серон.

— Нет! — откинув голову назад, сказал Петя.

— Стрелять буду!

— Стреляй!..

Серон выстрелил в упор… Какое-то мгновение юноша, закованный в кандалы, стоял не шелохнувшись, только рот открыл, как бы собираясь набрать воздуха. Но вот его голова опустилась, и Петя упал навзничь, раскинув руки.

Потом мы узнали, что за несколько минут до убийства Серон ударил Петю связкой ключей, а юноша оттолкнул его. Тогда палач потащил Петю в карцер…

Серон за убийство получил от начальства награду — три рубля.

Еще одно воспоминание об узниках одесской тюрьмы тех дней живо и сейчас, спустя много лет. Как-то, выходя на прогулку, мы увидели необычное зрелище: два десятка стражников с револьверами и шашками наголо конвоировали человека в черном костюме; пиджак у него был расстегнут, под рубахой косовороткой выпячивалась широкая грудь. Он оброс густой курчавой бородой. Невозмутимо спокойный, ясный взор и сжатые губы говорили о его железной воле и непреклонной решимости.

В тишине послышался шепот: «Это Матюшенко, Матюшенко!..» Да, это был один из активнейших участников восстания на броненосце «Потемкин». Когда группа матросов ждала на своем корабле смертельного залпа, раздался голос Матюшенко: «Довольно терпеть, товарищи! Долой палачей!»

После высадки восставших потемкинцев в Румынии, Матюшенко скитался по Франции, Англии, Америке, а потом вернулся на родину и примкнул к подпольной организации «Альбатрос». Туда проникли провокаторы, и Матюшенко стал их жертвой…

Военно-окружной суд начал рассматривать дело нашей группы. Дадие и я от защитников отказались. Мы заявили, что типография — наша, что я привез ее к Дадие на хранение. Но выгородить Н. А. Александрову нам не удалось: у нее нашли листовки. Обвинитель говорил, что мы стремились к вооруженному ниспровержению существующего строя. «Мир хижинам, война и смерть чертогам!», «На штурм дворцов!» — призывали наши листовки.

Нас приговорили к ссылке, лишили прав.

Переодетые в арестантские костюмы, закованные в ручные кандалы, февральской ночью 1907 года мы вышли из ворот тюрьмы и двинулись по дороге, чуть не до колен проваливаясь в липкую грязь. Слышался лязг кандалов, удары прикладов, стоны избиваемых. Вокруг — стража с дымными факелами в руках. Было тяжко, но я с радостью покидал одесскую тюрьму и пытался мысленно представить свое будущее в далекой сибирской тайге.

Осужденных пригнали на пристань и загнали в трюм парохода, который шел в Николаев. Отсюда начался тяжелый, нескончаемый этапный путь: издевательства конвоиров, особенно начальства, частые обыски, вовремя которых нас заставляли раздеваться догола, мерзостная грязь, клопы и вши на этапных пунктах.

Весной мы прибыли в пересыльную тюрьму Александровского централа, где попали в новый барак — пока еще без насекомых… Как-то вечером произошел массовый побег заключенных из Александровского централа. Мы услышали беспорядочные ружейные выстрелы. Прибежала свора надзирателей; грозя оружием и осыпая бранью, они заперли нас в бараке.

Через несколько дней мы узнали о том, что произошло. Большая группа осужденных пожизненно и на долгие сроки каторги решила добыть свободу либо умереть. Они обезоружили стражу и вырвались, но уйти удалось немногим; некоторых беглецов убили, других снова бросили в тюрьму.

В конце мая мы снова двинулись в путь к месту ссылки. Обычно шли пешком, кое-где тряслись на бурятских двуколках. На всех остановках нас встречали товарищи — ссыльные. От селения Жигалово мы плыли по Лене на барже. Стояли тихие, светлые летние ночи, и мы, очарованные красотой реки, часто пели хором.

Поселенцев стали высаживать. Наша группа сошла с баржи в Киренске. Отсюда вверх по реке Киренге нас везли в утлых лодках-«душегубках»; потом мы пробирались верхом на лошадях через тайгу.

Наконец наша партия — шестнадцать человек — прибыла в Мартыновку, куда меня сослали.

Это таежное село с видневшимися вдали белоснежными вершинами гор поныне сохранилось в моей памяти, хотя пробыл я там лишь минут двадцать.