Пятнадцать лет скитаний по земному шару

НА ПЯТОМ КОНТИНЕНТЕ

НАС ОТВЕЛИ в большую каюту, где уже было двое пассажиров — английских рабочих. На открытой палубе, около люка, разместилось человек сорок статных, красивых индусов, едущих на остров Гонконг[2].

Каюты первого и второго классов занимали, главным образом, миссионеры, которые рыскали по островам, стараясь обратить туземцев в христианство, служили интересам колонизаторов.

В нашей каюте много коек осталось незанятыми. В центре находился стол, окруженный прикрепленными к палубе стульями. Китайский юноша — бой принес тарелку с маслом, хлеб, молоко и чай. Попутчики — англичане, взглянув на масло, поморщились; один из них сказал: «Годится для изготовления свечей». Мы со смехом и шутками налегли на это масло, а Щербаков заметил: «Теперь не время привередничать!»

Путешествие от Шанхая до Брисбена продолжалось около трех недель. Пароход заходил в японский порт Кобе, потом в Модзи, а оттуда двинулся к Гонконгу.

Целый день пассажиры проводили на палубе, и только удары гонга возвращали нас в каюту — к завтраку, обеду и ужину; аппетит у всех был отличный. Вечером, при заходе солнца, когда громадный огненный шар опускался в бездонную изумрудную синеву океана, все люди и предметы становились пламенеющими. В эти часы индусы в белых одеждах и чалмах усаживались в кружок и пели хором песни своей родины.

Ночью полная луна освещала серебристым светом потемневший океан, поблескивавший разноцветными фосфорическими огоньками. Можно было часами стоять у борта, любуясь их переливами.

Пароход вошел в бухту острова Гонконг и бросил якорь. Открылся красивый вид города, расположенного полукругом. В бухте стояло немало военных и торговых судов. К нашему пароходу со всех сторон подъезжали китайские джонки, наполненные фруктами.

Во время стоянки мы совершили экскурсию в город. Горы защищают его от ветра. Климат здесь нежный, мягкий. По склонам сбегают кристальные ручьи, на террасах высятся дворцы и виллы.

Взбираясь наверх, мы встречали их владельцев — роскошно одетых мужчин и женщин, которых китайские кули несли на носилках.

Остров Гонконг расположен недалеко от крупного китайского портового города Кантона[3], который находится в устье большой реки. Англичане захватили Гонконг и сделали его своей базой.

От Гонконга пароход пошел Южно-Китайским морем к острову Борнео[4]. Пассажиры не покидали палубу. Появились акулы, они мчались за пароходом, обгоняли его. Часто из воды выпрыгивали летающие рыбы, парили в воздухе и возвращались в родную стихию.

Мы приближались к экватору, становилось все жарче, духота не давала спать. Капитан распорядился протянуть на нижней палубе большой брезент и накачать в него воду. Мы купались там и долго не покидали этот своеобразный бассейн.

Показались гористые очертания острова Борнео. Между ним и островом Целебес[5] наш пароход пересек экватор. Вскоре земля снова исчезла; вокруг — безбрежная синева окедна. А спустя два дня взоры всех были устремлены на полоску земли, она становилась все отчетливее. На отлогий золотистый берег набегали синие волны с белыми гребнями. Виднелись кокосовые пальмы, маленькие круглые хижины. Это был остров Тимор, где обосновались голландские колонизаторы.

Наш пароход бросил якорь. Местные жители начали разгрузку. Они работали под надзором белого надсмотрщика, разгуливавшего с увесистой палкой. На пристани стоял толстый голландец в белом костюме и пробковом шлеме; несколько слуг держали над его головой огромный шелковый зонт.

Мы сошли на берег. Невиданные раньше хижины, кокосовые пальмы, милая детвора, жующая стебли сахарного тростника, незнакомая тропическая обстановка — все это было нам в диковинку. Подобрав несколько кокосовых орехов, мы попытались разбить их, но это оказалось нелегко. Силач Щербаков первый справился с орехом, а у него заимствовали «опыт» остальные, и вскоре все пили прекрасный сок.

Незаметно мы забрались довольно далеко, но вдруг донесся гудок парохода. Все опрометью бросились назад. Как только мы поднялись на борт, был убран трап.

Пароход пошел к берегам Австралии. Уже несколько суток мы находились в южном полушарии и ночами не видели на небе тех звезд, к которым привыкли с детства: не было Большой Медведицы, Полярной звезды, но зато отчетливо выделялось созвездие Южного Креста. Мы вспоминали о смелых людях, которые в прошлые века плавали в этих далеких морях на жалких деревянных судах.

Показались северные берега Австралии. Пароход остановился в порту Дарвин. Виднелись серые постройки, магазины, здания скотобойни; среди кокосовых пальм было разбросано несколько коттеджей, крытых красной черепицей.

Стояла изнуряющая жара. Мы приуныли: как будем жить в этом пекле?.. В порту Дарвин пароход принял фрукты. Стоили они дешево, но наши карманы были пусты. Впрочем, на другой день к обеду мы получили душистые ананасы и бананы.

До Брисбена предстоял еще длинный путь; надо было пройти через опасное место — Торресов пролив с его многочисленными островками. Приближаясь к проливу, пароход уменьшил скорость. Капитан вглядывался в даль через подзорную трубу.

Торресов пролив достаточно широк, он расположен между крайним севером Австралийского материка — мысом Йорк и южным побережьем острова Новая Гвинея. Но на рифах пролива много судов потерпело крушение. Здесь издавна добывали жемчуг.

В этих местах периодически разражаются сильнейшие ливни. Но чаще голубое небо безоблачно, все вокруг блестит и сияет на солнце. Коралловые острова Торресова пролива необычайно красивы. Отлогие берега кажутся золотисто-оранжевыми, скалы самых причудливых форм и прибрежные камни густо покрыты водорослями разных цветов и оттенков. К одному из таких коралловых островов, под названием Острова Четверга, мы подошли.

От Острова Четверга пароход двинулся к югу, вдоль восточного берега Австралии. Жара уменьшилась, становилось все свежее и приятнее.

Наступил вечер, когда нам сказали, что завтра пароход будет в Брисбене. Рано утром мы увидели вдали несколько океанских пароходов и очертания большого города. Пароход подошел к пристани, где стояла толпа встречающих. С легким багажом мы вскоре высадились на австралийской земле.

Было это в конце июня 1911 года.

Ранее нам представлялось, что и в Брисбене увидим пальмы и хижины, однако там тянулись большие улицы, на пристани слышалась английская речь, загорелые грузчики перевозили тюк и ящики на ручных тележках, по набережной двигались подводы, запряженные лошадьми. Брисбен мало отличался от типичного портового города Англии.

На берегу мы несколько растерялись: чем нам жить в этой далекой и чужой стране, что будем делать без денег?..

Вдруг рядом прозвучала русская речь:

— Посмотри, Иванов, да это же наши ребята приехали…

Так мы познакомились с Ивановым и Коротковым, моим земляком с Украины.

— Не родственник ли вы Павлуши Короткова? — спросил я, услышав знакомую фамилию и вспомнив, что Павел Коротков был арестован и заключен в Одесскую тюрьму…

— Павлуша — это мой питомец, сын родного брата. После смерти отца он жил у меня.

Лицо немолодого человека погрустнело, он со вздохом добавил:

— Павлушу моего повесили проклятые палачи… А вы разве его знали?

Я ответил, что с Павлом в последние дни его жизни встречался в одесской тюрьме; он до конца сохранял бодрость и смело пошел на казнь…

Нашу беседу прервал Иванов:

— Вы, ребята, я вижу, народ артельный, свой брат— пролетариат, и беспокоиться, что у вас нет ни гроша, нечего! Недаром говорят: «Была бы шея, а хомут найдется». Работу вам мы подыщем. Правда, сейчас в этой части Австралии, в Квинсленде, бастуют все сельскохозяйственные рабочие. Здесь на фермах и плантациях неограниченный рабочий день. Вот они и объявили забастовку, требуя десятичасового дня и прибавки к поденной плате… Получить работу трудновато, но ничего — устроим! А пока вы имеете право несколько дней прожить в «иммигрантском доме» — мой товарищ проводит вас.

Иванов простился, пообещав завтра навестить нас, а мы вместе с Коротковым пошли в иммигрантский дом.

Устроившись, мы вышли прогуляться на улицы Брисбена.

Нам все казалось новым и интересным в этой стране, въехать куда было гораздо легче, чем выбраться из нее. Выезд требовал больших расходов; стремясь заселить страну, правительство субсидировало пароходные компании, и въездные билеты стоили дешево, а за проезд обратно из Австралии надо было заплатить в несколько раз больше.

По главной улице проезжали легковые автомобили и грузовики, лошади попадались редко. Проносились переполненные трамваи. Прохожие мужчины были одеты скромно: в шерстяные безрукавки, рабочие брюки, башмаки, окованные гвоздями, кепи или широкополые шляпы. Просто одевались и женщины.

Мы прибыли в разгар австралийской зимы, но люди ходили по улицам с обнаженными руками — в Брисбене было тепло.

Коротков предупредил нас, что мы должны быть внимательны и осторожны, если не хотим нарваться на неприятность или штраф. Всюду надписи с указанием, какой стороны держаться, где переходить улицу, и полисмены строго следят за движением, штрафуют тех, кто не соблюдает правил.

Задержаться среди движущегося людского потока было невозможно. Лишь около пивных баров и киосков с прохладительными напитками толпился народ. В скверах сидели на лавочках плохо одетые люди со скучающим видом.

— Кто они? — спросил Артем у Короткова.

— Безработные.

— А много их?

— Хватает! И в городах и на дорогах всей Австралии. Их называют тут «собственниками солнца», потому что их единственное благо — возможность греться целые дни на солнце. А большую часть ночи они бродят по улицам, боясь присесть и задремать. Если полисмен обнаружит хотя бы в этом же сквере спящего, то бедняге обеспечено от одного до шести месяцев тяжелых принудительных работ.

— Выходит, дела наши плохи, — печально сказал Саня.

— Поймите, друзья, что для молодого и сильного работы в Австралии много, — ответил Коротков. — Но на таких работах люди быстро изнашиваются, а тогда им — грош цена, и помощи ждать неоткуда… Сколько я встречал тут людей моложе сорока лет, но уже инвалидов!

Затем наш товарищ рассказал, что большинству рабочих здесь — члены союзов, но есть и много неорганизованных, которых предприниматели используют в качестве штрейкбрехеров. Их называют презрительно «скэб», это буквально значит — «болячка». Никто из организованных рабочие не станет спать под одной крышей со скэбом, питаться вместе с ним…

Коротков пригласил нас к себе. Жил он на гористой окраине города в маленьком домике. Внизу протекала речушка, около нее виднелся крохотный огород. Семья у него была большая, они едва сводили концы с концами.

— В Брисбене страшно дорога капуста, — рассказывал Коротков. — Маленькая головка стоит шиллинг, на эти деньги можно купить полдюжины больших ананасов. Вот я и пытаюсь разводить капусту. Ребята только и Знают, что поливают огород, таская воду из речки, а головки выросли не больше кедровой шишки! Земля здесь какая-то особенная… Живем мы тем, что с утра до вечера утюжим костюмы, а жена еще стирает белье, но сейчас и этой работы нет. Здесь можно хорошо заработать только на строительстве дорог. Я бы охотно поехал, но куда потянешься со всей семьей? Вот и сидим в этой норе.

На другой день Артем разговорился с обитателями иммигрантского дома — ирландцами и шотландцами. Они с возмущением рассказывали, что заведующий домом хотел послать их на резку сахарного тростника, — туда, где проходит забастовка. Артем пошел к заведующему.

— Я уже наметил для вас работу, могу всех отправить, хоть сегодня, в Бандаберг, — сказал тот. — Резать сахарный тростник — сладкая работа, будете довольны, — добавил он, улыбаясь.

Артем помрачнел и твердо возразил:

— Хотя мы очень нуждаемся в работе, но скэбами не были и никогда не будем! И на срыв забастовки не пойдем!..

Иванов, узнав о предложении заведующего, пошел к нему и крепко отчитал за то, что, пользуясь тяжелым положением вновь прибывших русских, он Хотел сделать их скэбами.

— Ни один из них не останется ни минуты в вашем негостеприимном доме, — сказал Иванов, — Мы их устроим на работу через союз.

Он взял к себе четверых из нашей группы, а Артем и я пошли к Короткову.

Наутро Щербаков и Саша-колбасник устроились на работу: один — слесарем на завод, другой — на колбасную фабрику. Потом Артем и Саня-кочегар уехали на стройку в Уорик, за 100 километров от Брисбена, а Ермоленко и я — в Талвуд. Меня огорчала разлука с Артемом, но он надеялся найти в Уорике работу еще для одного-двух человек; тогда мы снова будем вместе.