Рассказы. Том 4. Фатализм

ДЕЛОВОЙ ЭТИКЕТ (A Question of Etiquette, 1942) Перевод К. Луковкина

Дом был старый, как и все остальные в этом квартале. Ворота скрипнули, когда я толкнул их. Это был единственный звук, который я услышал. Что касается моих ботинок, то они перестали скрипеть несколько часов назад. Я поднялся по ступенькам крыльца. Потом устал подниматься по ступенькам. Я позвонил в колокольчик. Потом устал звонить в колокольчик. Внутри послышались шаги. Я устал от того, как долго внутри слышались шаги. И все же я собрался с духом.

«Вот оно, — подумал я. — Еще один!»

Особенно я устал считать носы. Вы понимаете, как это бывает.

Весь день на ногах. Звонишь в дверь. Таскаешь тяжелый портфель под мышкой. Снова и снова задаешь одни и те же дурацкие вопросы. И когда заканчиваешь, так никому в конце концов и не продаешь пылесос. Не можешь продать щетку или даже пакет шнурков для обуви.

Все, что можно получить от этого занятия, это четыре цента с носа, если проводить перепись. Никаких шансов на продвижение.

Дядя Сэм не собирается звать вас в свой личный кабинет, вручать сигару и говорить: «Эй! Я слышал, ты отлично справляешься с этой работой по дому. С этого момента ты будешь сидеть за большим столом. Больше никаких переписей».

Нет, все, что вы получите от этой переписи — это новый список носов, которые нужно пересчитать завтра. Четырехцентовые носы. Большие и маленькие, курносые и крючковатые носы, а также красные, белые и синие шнобели — пока у вас не разовьется аллергия на нос. Вскоре вы почувствуете, что, если дверь откроет еще один нос, то вы захлопнете ее и уйдете, ущипнув или ударив по нему. И вот я здесь, жду, когда этот самый нос высунется наружу. Я собрался с духом, и дверь открылась.

Появился острый клюв, настоящий авангард для невзрачного лица и заурядного тела. Нос понюхал воздух и несколько неуверенно завис в безопасной тени от двери.

— Ну?

— Я из правительства США, мадам. Я провожу перепись.

— О, переписчик?

— Да. Могу я войти и задать вам несколько вопросов?

Такие искрометные диалоги происходят весь день. Просто один большой обмен любезностями за другим.

— Входите.

Я прошел по темному коридору, в сумрачную гостиную. Когда я положил объемистый портфель на стол, открыл его и вытащил бланк, вспыхнула лампа.

Женщина наблюдала за мной. Ее твердое лицо домохозяйки ничего не выражало. У таких женщин есть опыт общения с продавцами энциклопедий и сборщиками счетов, причем одним глазом они следят за кухонной плитой. Ну, мне придется задать тридцать пять вопросов. Обычная процедура. Я заполнил графу с полом, записал адрес. Затем:

— Имя?

— Лиза Лорини.

— Замужем или вдова?

— Одинока.

— Возраст?

— Четыреста семь.

— Возраст?

— Четыреста семь.

— О — что?

— Четыреста семь.

Ладно, работая весь день, рано или поздно сталкиваешься с полоумными. Я посмотрел в ее пустое лицо. Ну, придется поторопиться, чтобы покончить с этим.

— Ваша профессия?

— Я ведьма.

— Что?

— Я сказала, что я ведьма.

За четыре цента оно того не стоило. Я сделал вид, что записываю, и перешел к следующему вопросу.

— На кого вы работаете?

— Я работаю на себя. И, конечно же, на моего хозяина.

— Хозяина?

— Сатана. Дьявол.

Оно не стоило того и за десять центов. Лиза Лорини, незамужняя, четыреста семь лет, ведьма, работающая на дьявола.

О нет, это не стоило и пятидесяти центов.

— Благодарю. Вот и все. А теперь я пойду.

Эта женщина не выглядела заинтересованной. Я сложил анкету, сунул ее в портфель, схватил шляпу, развернулся и направился к двери. Дверь исчезла. Ну, ничего другого не скажешь. Дверь просто исчезла. Она была там всего минуту назад, просто обычная дверь в обычной гостиной. С одной стороны стояло кресло, с другой — маленький столик.

Кресло и стол были на месте. Но между ними не было никакой двери. Я двинулся в другом направлении. Может быть, здесь? По-прежнему никакой двери. Ни одной двери в комнате. Ходить весь день под палящим солнцем чревато для здоровья. Размышления о носах — это первый признак. Затем вы начинаете слышать голоса, странно отвечающие на вопросы. После этого вы не можете найти дверь. Ладно. Я повернулся к женщине.

— Мадам, не могли бы вы показать мне выход отсюда? Я должен…

— Отсюда нет выхода.

Смешно. Я не заметил тона ее голоса. Он был ровным, но низким, с резонансом. И никакой усталости. Я почувствовал что-то еще. Это была… ирония?

— Но…

— Я бы хотела, чтобы вы остались здесь со мной на некоторое время. Мне повезло, что вы заскочили.

«Заскочил», приехали! Но она же не ведьма, черт побери!

Никаких ведьм нет. Но здесь нет дверей.

— Вы выпьете со мной чашку чая.

— По правде говоря, я должен…

— Все готово. Садитесь, молодой человек, пожалуйста. Я просто сниму его с огня.

Теперь я не заметил позади себя камина, и уж тем более пламени. Но огонь горел, и на каминной решетке стоял котелок.

Она наклонилась, и на стену упала тень. Это была большая, черная тень, какими пугают детей. Большая черная тень женщины ползла по стене. Я уставился на Лизу Лорини. Она все еще выглядела как домохозяйка. Черные волосы, заплетенные в косу и разделенные пробором посередине. Стройная фигура, сгорбленная годами.

Четыреста семь лет — хорошо звучит. Теперь ее лицо: острый нос, напряженный рот, слегка прищуренные глаза. Но черты лица были совершенно обычными, если не считать того, что игра света от огня придавала им сходство с лисой. Ухмыляющееся рыжее лицо, склонившееся над кастрюлей.

Нет, она была безумной. В Средние века таких сжигали на костре. Сотни тысяч, а может быть миллионы. Все слабоумные. Ни один из них не был в здравом уме. Конечно, нет. Ведьмы были мифом. Все эти миллионы были просто сумасшедшими. Миллионы сумасшедших. Не было никаких ведьм. Только…

Только я боялся. Она улыбалась мне и протянула когтистой рукой чашку. От коричневатой жидкости поднимался пар. Чай. Ведьмино зелье. Если выпить его…

Просто пей и заткнись! Это глупости. Я снова попытался оглядеться в поисках двери, но в комнате было темно. Огонь мерцал, он был совсем красный, этот огонь. Я не мог ясно видеть ничего вокруг. Кроме того, здесь было жарко. Надо выпить чай и убраться отсюда. У нее тоже была чашка. Она ничего такого туда не подсыпала. Что там ведьмы бросают в свое варево? Травы, догадался я. И все то, о чем вы читали в «Макбете». В те дни в это верили. Сумасшедшие! Поэтому я выпил чай. Может быть, тогда она меня выпустит. Или, скорее, я бы ублажил ее и выпил это, а затем вышел. Это звучало немного лучше.

— У меня не часто бывают гости.

Ее слова прозвучали мягко. Через стол я почувствовал, как ее глаза следят за моим лицом. Я изобразил улыбку.

— Я привыкла. Но ремесло пришло в упадок.

— Ремесло?

— Колдовство. Это уже не востребовано. Мало кто верит. Ко мне приходят не за любовным зельем или чем-то вроде этого, не говоря уже о больших вещах. Я уже много лет не делала кукол.

— Кукол?

— Маленькие восковые куколки в форме человека. Те, в которые втыкают булавки, когда желают смерти своим врагам.

Мужчины больше не ненавидят. Они не хотят проклятия ведьм. Я не убивала уже много лет. Ремесло позабыто.

Конечно, конечно. Убить кого-нибудь сегодня? Нет? Хорошо, давайте закроем офис, наш бизнес закончен. Просто уставшая деловая женщина. Карьеристка, не меньше. Но рука у меня так дрожала, что я чуть не уронил чашку с чаем.

— Все мои прекрасные заклинания и… Но вы не пьете свой чай.

Осужденный и его сытный завтрак. Ешьте свои хлопья, это хорошо для вас!

— Пейте чай.

Неплохое местечко. Рассудок говорил, что я должен выпить его. Выпей это, чтобы доказать, что она сумасшедшая, или что я свихнулся, что нет никаких ведьм и ничего не случится. Но мои руки не хотели, чтобы я его пил. Потребовалось немало усилий, чтобы поднести чашку к губам. Она наблюдала за мной, пока я пил. Чай был горький, едкий, но теплый. Какое-то чужеземное варево, но это был не улун. Все прошло довольно легко, если не считать терпкого вкуса.

— Я удивлена, молодой человек, что вы так мало интересовались моей профессией. Не каждый день встретишь ведьму, — сказала она.

— Я бы хотел поговорить об этом, — сказал я. — Но в другой раз.

На самом деле. У меня в списке много имен, и мне пора идти.

Спасибо за чай.

Я все время оглядывался в поисках двери. Огонь чертил в комнате какой-то красный узор, который словно отражался у меня в голове. Он пылал и танцевал.

Чай был горячим, и теперь в моей голове пульсировал жар.

Тени смешались с красным узором в комнате, и они тоже, казалось, вторглись в мой разум. Темные тени от темного чая.

Мерцание красного и тени в моей голове, перед моими глазами, блокирующие образ двери. Я не мог ее увидеть. Была иллюзия, что если я сосредоточусь достаточно сильно и долго, то смогу найти дверь. Она была там, где-то в комнате, среди красноты и теней. Дверь должна быть там. Но я не видел ее. Зато совершенно отчетливо разглядел ведьму. Теперь ее невзрачные черты лица стали более выразительными. В этой мрачной ироничной улыбке таилась древняя мудрость. Проступили морщины.

Улыбка казалась старше, чем жизнь может выгравировать на лице смертного. Оно было таким же старым, как ухмылка черепа.

Да, я мог видеть ее, даже если не видел двери из-за света и тени.

— Мне пора, — сказал я.

Мой голос звучал как-то отдаленно. Только ее глаза были закрыты, удерживая красный свет и черную тень. Я встал, вернее — попытался встать. Однажды я выпил девять шотов в жаркой таверне, потом поднялся, чтобы уйти домой, и обнаружил, что лежу на полу. Теперь же, после чашки чая, я встал — и не встал. Я взлетел. Мои ноги не касались пола. Они уперлись в воздух — твердый воздух, состоящий из красного света костра и темных размытых теней. Мои конечности покалывало от чего-то покрепче алкоголя. В тело вонзились маленькие иголочки. Я закружился в воздухе.

— Не уходите пока, — ее голос будто не заметил моего состояния, это сделала улыбка. Она все прекрасно понимала. — Не уходите, — повторила Лиза Лорини. — У меня так мало гостей. Вам надо пойти со мной сегодня вечером.

— С вами?

— Я иду… гулять.

— На вечеринку? — мои губы словно шевелились сами по себе.

Ее улыбка стала еще шире, она зевнула, поглощенная этой мыслью.

— Да, можно сказать и так. И вы мне нужны для целей этикета.

Ведьминский этикет. Вельзевул и Эмили Пост! Я определенно сошел с ума. Парение в воздухе и разговорный этикет.

— Видите ли, — сказала Лиза Лорини, — я должна подчиняться определенным правилам. Так же, как вы, устраивая званый обед, не должны сидеть числом тринадцать за обедом. Я не должна проводить шабаш, если нет тринадцати присутствующих.

Полный шабаш. Ему бы это не понравилось.

— Ему?

— Дьяволу.

Опять эта улыбка. Я начал бояться этой улыбки, готовиться к ее появлению как каторжник, привязанный к столбу, ожидает следующего удара хлыста.

— И поэтому вы должны отправиться со мной на шабаш сегодня вечером, — сказала Лиза Лорини.

— Шабаш ведьм?

— Именно. Мы проводим его на холмах. Нам еще далеко лететь, так что вы должны подготовиться.

— Я никуда не полечу.

Да, и трехлетний ребенок тоже не ложится спать, когда родители говорят ему об этом. Я понял, чего стоит мой отказ, когда закачался в воздухе. Я понял это, когда увидел ее глаза.

Однако ей не нужно было подчеркивать это своим смехом. Я быстро учился. Час назад это казалось безумием. Теперь ее смешок вскарабкался по мне вверх и царапнул мое сердце.

Колдовство, черная магия, древние руны в комнате черных и красных теней. Это было реально; так же реально, как когда тысячи людей умирали, крича в огне, чтобы искупить свое зло в эпоху, когда люди были достаточно мудры, чтобы бояться человеческого богохульства перед законами Бога и природы.

— Вы полетите. Вас должен подготовить Мэггит.

Он появился. Двери не было, так что я не знаю, как Мэггит попал в комнату. Я точно не могу сказать, чем был этот Мэггит.

Он был маленьким и пушистым, как ласка с человеческими руками — очень маленькими — и таким же лицом. Это было не человеческое лицо, хотя у Мэггита были глаза, уши, рот и нос. Но зло в этом лице превосходило человеческое — зло, выглядывающее из-под крошечного капюшона из звериного меха и ухмыляющееся с мудростью, которой не должны обладать ни животные, ни люди. Мэггит прополз по полу и пропищал отвратительно пронзительным голоском, который почему-то потряс меня больше всего на свете:

— Госпожа Лиза?

Мэггит был — как это называется — фамильяром ведьмы.

Животное, данное ведьме или колдуну дьяволом, когда была подписана на шабаше черная Библия субботы. Маленький дьяволенок, мелкий демон-приспешник, слуга сатаны. Только таких вещей не существует, разве что в законах и писаниях каждой цивилизованной нации на протяжении тысячелетий.

Таких вещей быть не может.

Так что это был продукт моего воображения, заползавший вверх по моему парящему телу, а я колебался, бессильный пошевелить рукой и как-то бороться с этими пушистыми касаниями, холодившими мою плоть. Крошечные лапки призрака начали тереть мою грудь и горло желтоватой пастой или мазью, выданной Лизой Лорини из банки на столе. Существо посмеивалось и втирало жгучую мазь в мои конечности. Это был кошмар, который сидел на моем плече, болтал мне в ухо и шепелявил невыразимую мерзость, с ликованием покачиваясь.

— Летучая мазь, — голос Лизы Лорини прорвался сквозь обжигающую волну, которая заставила мое трепещущее тело задрожать. — Теперь мы можем отправляться.

Я почти не замечал ее наготы. Черные волосы, теперь развевающиеся, покрывали ее, как плащ или саван. Саван для давно умершего зла. Ее тонкие руки растерли желтую пасту по всему телу, и оно тут же взмыло вверх, присоединившись к моему.

«Никаких метел?», истерически подумал я. Из какого-то популярного журнала я вспомнил статью на тему «мания полета».

Народная фантазия превратила ведьмину мазь в метлы. Но мазь была вполне реальной. Сильнодействующее средство. Аконит, белладонна и другие цветы, порождающие эти галлюцинации.

Состав мог приготовить любой химик. Достаточно сбегать к соседу-аптекарю, чтобы остановить это.

Но я не мог.

— Возьми мою руку.

Она схватила меня, и словно сцепились два электрических провода. По моему телу пробежало покалывание. Мы взлетели.

Через дверь? Вылетели наружу. Темнота. Ночь. Ведьма обняла меня, словно Супермена. Прекратить истерику! В темноте ее обнаженное белое тело изгибалось, как полумесяц из слоновой кости. Внизу остался ведьмин домик.

«Позволь мне жить в доме на обочине дороги и… — Да, очень весело. — И быть злом для человека».

Опять истерика. Кто бы не впал в истерику, паря в воздухе с ведьмой? И Мэггит чирикал, покачиваясь на ее плече, его крошечные лапки запутались в ее черных волосах. А потом мы полетели. Я крепко держал ее. Теперь жжение прекратилось.

Мимо свистел ветер. Внизу мерцал город. Города всегда мерцают.

Маленькие огоньки, построенные для защиты от великой ночной тьмы.

Чернота, где воют волки и кричат совы, чернота, где живут мертвые, и то, что не мертво. Огни, скрывающие страх и сторожевые огни. И мы, наверху, летим сквозь этот страх, в его самые черные глубины. Я не знаю, как долго, как далеко мы летели. Не знаю, как мы спустились. Внизу был темный куполообразный холм, и огонь, пылающий на его вершине.

Вокруг были скорчившиеся фигуры — белые на фоне затененного холма, черные на фоне пылающих костров. Орда мохнатых существ металась у ног этих фигур. Их было восемь, девять, десять — нет, одиннадцать. Плюс Лиза Лорини и я.

Тринадцать для шабаша. Священные тринадцать. Я не смотрел на их лица. Они не были предназначены для любования. На лице Лизы Лорини отразилось ликование. Это она приготовила жертву. Черного козла подвели к скале перед костром. Одна из старух сжимала в руках нож. Кто-то третий держал миску. И когда чаша наполнилась, все выпили.

Да, я сказал все.

Мазь горела по всему телу. Даже на ногах, окутав меня словно горящая паутина. Я не мог сбежать, не мог выйти из круга света от костра. И когда начал стучать барабан, я присоединился к кругу. Мохнатые твари плескались в пустой миске, и их болтовня тонула в грохоте барабанов и вое.

— Лиза привела послушника, — прохрипела одна из ведьм.

— Это вместо Мег, которая не могла прийти, — крикнула Лиза Лорини. Это последние внятные слова, которые я слышал, последняя ясная мысль, которую мне удалось удержать. Потому что поднялся вой и вспыхнул огонь, и это стало встречей возрождения — вуду-бедламом, только хуже любого из этих прозаических терминов. Они кого-то призывали.

И кто-то пришел. Не было никакого всплеска пламени.

Никаких молний. Никаких театральных постановок. Это все сделали старухи. На самом деле это ничего не значило; не больше, чем любые дикие прыжки вокруг каменного идола.

Это был чистый бизнес. Он вышел из-за одного из камней, держа под мышкой большую книгу, словно банковский инспектор, пришедший проверить баланс. Но банковские эксперты — не угольно черные. Он не был негром, ни в малейшей степени, но черным с головы до пят. Даже глазные яблоки и ногти были черными. Черная, хромая тень. Был ли он одет в плащ, или его фигуру окутывала более глубокая тень, я не знаю.

Когда он вошел в круг, установилось молчание. Он открыл книгу, и все столпились вокруг. Раздалось бормотание. Я присел на корточки рядом с камнями.

Лиза Лорини говорила с ним, указывая в мою сторону. Он не повернул головы, но заметил меня. Он не улыбнулся, не кивнул, не сделал ни единого движения. Но я чувствовал, как он это делает. Он раздавал приказы. Выслушивал донесения. Это была деловая встреча, заседание правления «Дьявол и Ко», очередной совет директоров на вершине холма. Обменивались души, записывались темные дела. И черный человек что-то писал в своей книге, ведьмы лепетали, а я стоял там, дрожа в ночи, пока маленькие мохнатые существа крались вокруг моих лодыжек. Я не должен был дрожать, потому что действия черного человека в конце концов выглядели обыденно. А потом произошло это. С темного неба с криком спустились белые фигуры. Цепляющаяся за грудь фигура упала на землю. Раздался крик.

— Мэг! Мэг пришла!

Мэг, та пропавшая ведьма. Они обернулись, когда она приблизилась, задыхаясь. Черный человек заговорил. Я не буду пытаться описать его голос. В нем было что-то от скрежетания ржавых замков и первобытного ропота вулканов. Возраст и глубина, смешанные в каком-то отвратительном шипении, как будто членораздельная человеческая речь не могла сформулировать понятия демонической мысли.

— В шабаше четырнадцать.

Теперь дрожал не только я. Все ведьмы дрожали, словно белые желеобразные фигуры в свете костра. Это сделал голос. Лиза Лорини резко обернулась. Она втащила меня в круг прежде, чем я успел оказать сопротивление.

— Я… я думала, что Мэг нет.

— Их четырнадцать. Четырнадцать, — намекнул голос.

Просто намекнул на свою злость.

— Но…

— Существует закон. И есть Наказание.

Голос произнес эти слова с большой буквы.

— Пощади…

У него не выпросишь пощады. Я видел, как это произошло.

Видел, как она схватилась за горло, когда его черная лапа задела ее запястье. Лиза Лорини скорчилась на земле, извиваясь, как белый слизняк, насаженный на палку, а затем затихла. Ее черные зрачки повернулись ко мне.

— Их должно быть тринадцать. Таков закон. Так что ты подпишешь и займешь ее место.

— Я?

С ним бесполезно вести расспросы. Кто-то держал миску.

Другая ведьма направила мою руку, открыла книгу, которую он дал ей. Я почувствовал, как цепляющаяся за меня мохнатая фигура Мэггита быстро скользнула по моей груди. Он был у меня на шее — покусывал. Струйка крови упала в чашу. В кровь погрузили заостренную палку. Палка оказалась у меня в руке.

— Подпиши, — сказал голос черного человека.

Когда слышишь это голос, его невозможно ослушаться.

Мои пальцы шевельнулись. Я расписался. А потом его рука, черная рука, протянулась и схватила мою. Я почувствовал волну, ослепительную волну красноты, черноты, глубины голоса, ветра.

Что-то лежало на земле, но это была не Лиза Лорини. Я взглянул на тело, потому что оно показалось мне знакомым. Там лежало мое собственное тело. Черный человек снова что-то говорил, но жужжащий гул его голоса пропал. Пропало хихиканье из круга.

— Я освобождаю тебя во имя…

Мэггит прошептал: «Лети».

Я ничего не слышал. Полет назад был инстинктивным — рефлексом, рожденным в чужом теле, в чужом мозгу. Я спал в этом доме, спал в темноте, спал в уверенности, что, когда я проснусь, сон закончится.

Я проснулся.

Посмотрел в зеркало.

И увидел Лизу Лорини, ведьму, своими собственными глазами — выглядывающим из ее тела. У моих ног верещал Мэггит. Это было неделю назад. С тех пор я научился слушать Мэггита.

Фамильяр рассказывает мне разные вещи. Он показал мне книги, и запас трав. Мэггит рассказал мне, как варить зелья и отвары, и что делать, чтобы мое тело не старело. Мэггит рассказал мне, как заваривать чай и смешивать пасту. Мэггит говорит, что сегодня вечером снова соберется шабаш на вершине холма. Остальное я, конечно, помню. Я знаю, что теперь, когда я подписал книгу и занял место Лизы Лорини, я не могу убежать. Если только я не использую ее метод. Приведу еще одного на шабаш, и пусть правила делового этикета сделают свое дело. Это единственное решение.

Сегодня, спустя неделю, меня уже должны искать. Штаб переписи, должно быть, послал еще одного человека по моему маршруту. Эту задачу может взять на себя Херб Джексон. Да, Херб Джексон может постучать в мою дверь сегодня вечером и войти, чтобы задать Лизе Лорини несколько вопросов о переписи. Когда он придет, я должна быть готова.

Думаю, я займусь делом и заварю чай.