Разжигать

Глава 16

ДЕКС

— Хочешь послушать о новой истории, которую я пишу? — спросила Хэлли в воскресенье вечером, когда я зашёл пожелать девочкам спокойной ночи.

— Да. — Я сел на край её кровати.

Она крепко обняла пингвина Руперта, положив свой подбородок ему на голову.

— Это о принцессе.

— О, да? И как её зовут?

— Её зовут Минни.

— Принцесса Минни. — Откинувшись на локоть, я сделал вид, что обдумываю имя. — А как она выглядит?

— Она очень красивая, с длинными золотистыми волосами. Она живёт в маленьком домике в лесу. И у неё есть кошка.

— И как зовут кошку? — спросила Луна, повернувшись на бок лицом к кровати сестры.

Хэлли на миг задумалась. — Тигруля.

— Интересно, — сказал я.

Луна хихикнула и подложила ладони под щеку.

— Принцесса Минни очень грустит, когда Тигруля взбегает на очень высокое дерево и не хочет спускаться, — продолжила Хэлли. — И ей не к кому обратиться за помощью.

— Разве поблизости нет никаких горожан? — спросил я.

— Нет. — Тон Хэлли был серьёзным. — Минни не может пойти в город, потому что она прячется в лесу. Её родители жестоки и хотят, чтобы она вышла замуж за злого принца.

— Что ж, это отстой.

— Есть только один человек, которого он может попросить — он живёт рядом с ней в лесу, и она иногда видит его через своё окно. — Хэлли перевела дыхание. — Но она его боится.

— Почему?

— Потому что он людоед. Большой волосатый людоед.

Я нахмурился, приподняв одну.

— И как зовут того большого волосатого людоеда?

— Рекс.

— Неужели.

— Каждую ночь она слышит, как Рекс очень громко храпит и издаёт другие страшные людоедские звуки. Земля дрожит, когда он ходит.

— Потому что у него гигантские мускулы?

— Потому что у него гигантские ноги.

Я вздохнул.

— Так что, принцесса преодолела свой страх и постучалась к нему в дверь?

— Я пока не знаю. Пока это всё, что я придумала.

— Что? — Я шлёпнул её по ноге сквозь одеяло. — Ты просто оставишь нас с Луной в подвешенном состоянии? С бедной Тигрулей на дереве и принцессой Минни, одинокой и напуганной?

Хэлли улыбнулась.

— Это хорошая история, да?

— Да. Тебе нужно закончить её. — Я соскользнул с кровати и поцеловал её в лоб. — Скажи мне кое-что: людоед — это принц, на которого наложено какое-то злое заклятие?

Она покачала головой.

— Нет, он действительно людоед.

— Понятно. — Я поцеловал Луну в висок и выключил свет. — Спокойной ночи, девочки. Увидимся утром.

— Папочка? — Хэлли зевнула.

— Да. — Я остановился в дверях.

— Сегодняшний день заслужил десятку.

Я поклонился.

— Спасибо, я согласен.

— Мы можем завтра снова покататься на лошадях?

— Нет. Завтра мы едем к тёте Бри.

— Но ведь Винни придёт, да?

— Возможно. Ложись спать.

Оставив для них свет в холле, я вернулся вниз, чтобы убрать беспорядок, который мы оставили на кухне. Мы сами приготовили пиццу на ужин, и всюду был соус и тёртый сыр. Затем я открыл пиво и сел на диван перед включённым телевизором, не очень-то замечая, что было на экране.

Было пыткой — поглядывать на раздвижную дверь и гадать, не вышла ли Винни в свой внутренний дворик. Стоит ли мне выйти? Если она сидит за своим столиком, пригласить её к себе? Если она примет моё приглашение, смогу ли я держать свои руки при себе?

Нахмурившись, я сделал длинный глоток из бутылки и приподнял диванную подушку, прижав её к груди. Меня беспокоило то, как сильно я хотел продолжать прикасаться к ней сегодня. Как часто я ловил себя на том, что смотрю на её рот. Сколько раз я думал о том, чтобы пригласить её на ужин сегодня вечером.

Но было уже достаточно плохо, что я импульсивно пригласил её прийти к Бри завтра. После того, что я наговорил Джастину, он вывалил бы на меня целую кучу дерьма за то, что я привёл её — и я это заслужил. Но мне нравилось быть рядом с Винни. Она всегда была в хорошем настроении и смешила меня. Она обличала меня в моей чуши, и я мог сказать ей то, что не мог сказать никому другому. Я чувствовал, что она понимает мою ситуацию, потому что знает каково это, и она не осуждала меня, когда я расстраивался или злился. Она не была заинтересована в этом — она не собиралась использовать что-то против меня в дальнейшем. Она просто слушала.

И мне тоже нравилось её слушать. Она была так взволнована, когда рассказывала об ужине, который она планировала с подругой, или об идеях, которые она имела относительно мероприятий на своей потенциальной новой работе. Мне тоже нравилось слушать истории о её семье — было очевидно, что она близка с ними и что у неё было счастливое детство, несмотря на то, что её настоящая мать ушла от неё, когда она была совсем маленькой. Мне стало любопытно узнать о её отце, и я даже захотел с ним познакомиться.

Не говоря уже о том, как чертовски хорошо она относилась к моим девочкам, и как они относились к ней, будто она была давно потерянной тётей или что-то в этом роде.

К тому же у неё были такие губы, такой язычок и самые сладкие изгибы, известные мужчине.

Да, она была молода, но мне даже нравилось то, что напоминало мне о её возрасте — например, её очаровательный смех или подпрыгивающая походка, или то, как она с девочками использовала сленговые слова или говорила о песнях или знаменитостях, о которых я никогда, блять, не слышал.

Я сделал ещё один глоток и встал. Медленно двигаясь, будто я даже не был уверен, куда направляюсь, я вышел во внутренний дворик. Постояв секунду в темноте, я снова выпил, а потом посмотрел направо.

Её там не было, и свет был выключен.

Разочарованный, я вернулся в дом.

На следующий день я послал Хэлли и Луну постучаться в дверь Винни, пока я выезжал задним ходом из гаража. Она вышла через минуту, неся коричневый бумажный пакет. Она была одета в жёлтый укороченный топ, джинсовые шорты с маргаритками и белые кроссовки. Волосы были собраны в хвост. Она выглядела сексуально и мило, даже моложе обычного. Моё сердце загудело, как двигатель.

Они сели в машину и пристегнулись.

— Привет, — сказала она, ставя миску и сумку у своих ног.

— Привет. Тебе не нужно было ничего приносить.

— Это просто гуакамоле и чипсы. Ничего особенного.

— Но я ничего не принесу. Ты выставляешь меня в дурном свете.

Она рассмеялась.

— Ты приведёшь меня. Я тебя прикрою.

Когда мы подъехали к дому Бри и Джастина, мы прошли во двор, где они сидели на террасе с другими друзьями, наблюдая, как их дети бегают по лужайке с водяными пистолетами и шариками с водой.

Хэлли и Луна сразу же побежали к ним, а я представил Винни взрослым. Моя сестра подскочила, чтобы принести ей попить, а Джастин, держащий малыша на плече, понимающе ухмыльнулся мне.

Я удержался от желания оттолкнуть его.

Пока Винни ставила на стол гуакамоле и чипсы, я пошёл в дом за пивом и увидел, что моя сестра наливает бокал вина.

Сняв крышку с пивной бутылки, я стащил помидор черри из большой миски салата с макаронами на столе.

— Эй. — Она шлёпнула меня по костяшкам пальцев. — Держи руки подальше от еды.

— Я голоден.

— Мы скоро будем есть. Во сколько тебе нужно вернуть девочек?

— В шесть. Но я уверен, что Наоми напишет мне к четырём, что это их первый школьный вечер в этом году, и я должен вернуть их раньше.

— Вы хорошо ладите в эти дни?

— Да. — Я пожал плечами и сделал глоток пива. — Она выходит замуж в следующем месяце.

— Я слышала. — Она поставила бутылку вина обратно в холодильник. — Тебя это беспокоит?

— Нет. Брайс достаточно порядочный парень. Он хорошо относится к девочкам, и, кажется, он им нравится.

— Винни кажется милой. — Моя сестра прислонилась спиной к стойке. — Джастин упомянул, что у тебя появилась новая подруга. Это она?

Меня не обманул её непринуждённый тон. Было очевидно, что она знала, чем я занимался.

— Это она.

Бри даже не потрудилась скрыть свою улыбку.

— Она очень милая.

Нахмурившись, я показал Бри средний палец, которого не показал её мужу.

— Что? — Она засмеялась. — Я думаю, это здорово. Она поможет тебе оставаться молодым. Чем вообще занимаются дети в наши дни?

— Она не ребёнок — ей двадцать два. И она не просто милая, она классная, весёлая и отлично ладит с девочками.

— Ого. — Её глаза загорелись. — Тебе повезло, что ты живёшь по соседству с кем-то вроде неё.

— Она скоро уезжает, — быстро сказал я.

Лицо Бри упало. — Оу. Почему?

— Ей предложили работу в Род-Айленде.

— Что ж, черт возьми. — Бри вздохнула. — Думаю, это всё.

— Это всё. Давай, выйдем на улицу.

— Ладно, но я должна сказать тебе одну вещь. — Её выражение лица заставило меня насторожиться.

— Что?

— Мне звонил папа.

Я нахмурился. — Из-за денег?

— Нет. Он болен.

— Не повезло. — Я сделал ещё один глоток. — Чем?

— Рак легких. Он смертельно болен.

Что-то похожее на жалость кольнуло моё сердце, и я немедленно заглушил её.

— Он попросил о встречи с нами. И со своими внуками. — Она заколебалась, перевела дыхание. — Я думаю об этом.

— Ну, мне и думать не нужно. Мой ответ — нет.

— Декстер, — тихо сказала она. — Он наш отец, и у него неизлечимая стадия рака. Ты не думаешь, что мы должны быть рядом с ним?

— Так же, как он был рядом с нами или с мамой, когда она болела? — многозначительно спросил я.

Она сжала губы.

— Я знаю, что он не идеален. Он знает, что он не идеален. Он понимает, что совершал ошибки.

— Это то, что он делает, Бри. Он заставляет тебя поверить, что ему жаль, и что он изменился, но в конце концов, он тот же парень, каким всегда был, и этот парень отстой. — Я покачал головой. — Мне не нужно прощаться.

— Ты знал, что он женился? — Она посмотрела на меня с надеждой в своих голубых глазах, и мне было больно это видеть — она выглядела так же, как наша мама, каждый раз, когда он возвращался.

— Нет.

— В прошлом году. Я думаю, что он познакомился с ней в анонимных алкоголиках. Её зовут Глория, и голос у неё приятный. Они живут примерно в двух часах езды отсюда.

— Ты и с ней разговаривала?

— Она написала мне письмо, спрашивала, можно ли отцу позвонить. Она сказала, что с того момента, как они познакомились, он говорил обо всех сожалениях, которые испытывает по поводу своих детей. Она рассказала мне о его раке и умоляла меня подумать о примирении с ним, пока ещё не поздно.

Я пересилил себя. — Ты можешь. Я не стану. И он и близко не подойдёт к моим детям.

Она придвинулась поближе, положив ладонь мне на плечо.

— Пожалуйста, просто подумай об этом. Ради меня. Я не знаю, смогу ли я сделать это без тебя.

С трудом сглотнув, я заставил себя держать эти стены на месте. Она была моей младшей сестрой, и мой инстинкт требовал её защитить, но я не смог бы, если бы она выбрала этот путь.

— Прости, Бри. Я не могу.

Остаток дня был испорчен моим разговором с сестрой. Я сидел на улице вместе со всеми, но не разговаривал, не смеялся над чьими-то шутками и избегал встречаться с Винни взглядом. Она чувствовала, что со мной что-то не так, и несколько раз спрашивала, всё ли в порядке, но я отмахивался от неё. В основном я просто смотрел на лужайку, где играли дети, полный решимости никому и никогда не позволить обидеть моих девочек, особенно моему отцу. Он нанёс достаточно вреда. И мне было безразлично, сожалеет ли он сейчас. Было слишком поздно — он не заслуживал их.

Он умирает, придурок. Ты настолько лишён сострадания?

Но всё, что нужно было сделать, это подумать о моей матери в одиночестве в её больничной палате, её тело, слабое от двух лет химиотерапии и облучения, которые не вылечили её, о её дрожащем голосе, который спрашивал, есть ли новости от него, чтобы укрепить мою решительность. В конце концов он так и не пришёл к ней. Я не обязан был быть рядом с ним. Если это сделало меня бессердечным ублюдком, пусть будет так.

В какой-то момент я зашёл в дом, чтобы воспользоваться ванной, и когда я возвращался через кухню, вошла Винни.

— Эй, — сказала она, глядя на меня с беспокойством. — Ты уверен, что всё в порядке?

— Я уже сказал, что да, — огрызнулся я.

— Я знаю, но не похоже, что тебе весело.

— Ну, ты меня не знаешь.

Её выражение лица изменилось от обеспокоенного на обиженное.

— Декс, я просто…

— Слушай, только потому, что мы трахались, не значит, что я должен рассказывать тебе всё. Оставь меня в покое. — Ненавидя себя, я протиснулся мимо и вышел на улицу.

Когда она вышла через несколько минут, цвет её лица побледнел, а нос был немного розовым, словно она плакала. Она не села рядом со мной, как раньше, вместо этого она села рядом с моей сестрой и спросила, можно ли ей подержать ребёнка.

Разъярённый и чувствуя, что виноват только я сам, я ещё ниже сгорбился на стуле, словно ребёнок, взявший тайм-аут, и игнорировал всех вокруг.

Я был в таком гнусном настроении, что даже не задержался допоздна, несмотря на то, что Наоми так и не прислала ни одного навязчивого сообщения. Около четырёх я забрал девочек, которые жаловались на уход, и ворчали всю дорогу домой, от чего я становился только раздражительнее. Я накричал на них, чтобы они перестали ныть, отчего Луна разрыдалась, а Хэлли бросила на меня злой взгляд в зеркало заднего вида.

— Ты больше не заслуживаешь десятку, папа. У тебя единица.

Рядом со мной сидела Винни, зажав ладони между коленями, совершенно молчаливая. Когда мы подъехали к моей подъездной дорожке, она едва дождалась, пока машина припаркуется, прежде чем выйти из неё.

— Пока, девочки, — сказала она, быстро махнув им рукой перед тем, как зайти в свой дом.

— Винни сердится на нас? — со слезами на глазах спросила Луна.

— Нет. Она сердится на меня.

— Почему?

— Не волнуйся об этом, — огрызнулся я, прежде чем сбавить тон. Сжав переносицу, я выдохнул. — Пожалуйста, просто идите в дом и соберите свои вещи.

Вернув девочек к Наоми, — они обняли меня на прощание, чего я не заслуживал, — и пожелав им хорошего первого дня в школе завтра, я пошёл домой и бросился ничком на диван. Мне нужно было постирать белье, помыть посуду и убрать в ванных, но мне не хотелось ничего этого делать. Я просто хотел побарахтаться в своём гневе и собственной правоте.

Потому что я был чертовски прав, не так ли? Бри ошибалась, а я был прав. Она словно стёрла все ужасные воспоминания о том, какого это было каждый раз, когда он решал появиться в нашей жизни. Достаточно было того, что мы прошли через это — зачем ей хотелось подвергать наших детей такому же дерьму? И зачем? Чтобы они узнали, что у них был дедушка, только чтобы увидеть, как он умирает? Какие истории мы должны рассказывать о нём?

И всё же… Я знаю, что не должен был так разговаривать с Винни.

Хэлли была права. Я был людоедом.

Перевернувшись на спину, я приложил ладонь ко лбу. Каждый раз, когда я думал об уязвлённом выражении её лица, когда я огрызался на неё, или о её розовом носе, когда она вышла на улицу и не захотела быть рядом со мной, у меня сжималось сердце. Но извинения давались мне нелегко — в большинстве своём я был из тех ребят, которые скорее упрутся пятками в землю и будут капаться в грязи, чем признают, что были неправы или виноваты.

И действительно… был ли я настолько не прав? Что было такого плохого в том, что я сказал? Это была правда! Мы ведь не встречались. Но это напомнило мне о чувстве вины, которое я испытывал после того, как Наоми обвиняла меня в том, что я закрылся или оттолкнул её. «Ты поступаешь так, что мне больно тебя любить», — говорила она. «Почему ты не впускаешь меня?».

Я нахмурился, старая обида вспыхнула с новой силой. Я никогда не просил её любить меня. Вот почему мне было лучше оставаться одному. Я не хотел никому ничего объяснять или извиняться. Я не хотел нести ответственность за чьи-то чувства. Мне нельзя было их доверять.

В конце концов я пролежал так долго, что уснул. Когда я проснулся, было темно, и я сел, сонный и дезориентированный. Посмотрев на телефон, я увидел, что уже больше девяти часов. Я также обнаружил, что пропустил звонок от сестры и смс от Джастина, который спрашивал, всё ли у меня в порядке.

Но мне не хотелось ни с кем разговаривать. Выдохнув, я отложил телефон в сторону и потёр лицо обеими руками. В моем желудке зияла пустота, а голова пульсировала.

Я выключил весь свет и пошёл наверх, в постель.