Развод и прочие пакости

Глава 11

Проснувшись с тяжелой головой и затекшей шеей, я поплелась в ванную.

Ой, мамочки, кто это? Вроде, вчера полдня в салоне красоты провела, откуда ж это пугало взялось? М-да, деньги на ветер.

А часы показывали, что не мешало бы поторопиться.

С другой стороны, в таком виде заявиться на репетицию тоже не вариант. Только красивой и с высоко поднятой головой. А то Лоренцо будет за меня стыдно. Ничего, подождут. Не стоит, конечно, давать Маркову козыри в виде нарушений трудовой дисциплины, но…

Нет, сегодня – подождут.

Я даже нарочно пыталась притормозить, но привычка делать все быстро взяла верх. После душа, косметических процедур и ведерной чашки кофе я стала больше напоминать человека. Надела новое платье, туфли, покидала все нужное в новую сумку, уложила Лоренцо в футляр.

Его я заказывала в Германии – прямоугольный, карбоновый, с водонепроницаемым чехлом и бархатным ложем на поролоновой подложке. Не баран чихал! Дилер уверял, что в таком скрипку можно сбросить этажа со второго, а то и с третьего, и ей ничего не будет. Но такие эксперименты я, разумеется, ставить не стала бы. Достаточно того, что пару раз Лоренцо падал просто на пол, и я с лупой разглядывала каждый миллиметр: не дай бог трещина или скол. В футляре было все: карман для нот, отделение для смычков и еще одно - для струн, мостика, канифоли и прочих аксессуаров. И гигрометр, и увлажнитель, и покрывало. В общем, своего рода домик для Барби.

Уже надев плащ, я спохватилась, что надо вызвать такси. На репетиции мы всегда ездили с Антоном вместе, на машине. Не везти же в метро скрипку стоимостью в семьсот килоевро! Права у меня были, но водила я плохо. А придется. На такси не накатаешься. Хотя… надо подумать и посчитать. Сколько сейчас стоят сами машины, бензин, сервис и парковки – может, на такси как раз и дешевле.

Несмотря на известность, своего собственного постоянного помещения мы так и не выбили. Несколько лет назад нас пустил в приживалы Дом музыки, но график приходилось составлять так, чтобы не стеснять коренных обитателей.

Я даже не опоздала. Когда такси подъехало к Алексеевскому дворцу, до начала репетиции оставалось десять минут. У входа стоял какой-то мужчина и разговаривал по телефону. Подойдя ближе, я узнала Громова. Он кивнул мне и хотел что-то сказать в трубку, но ему, похоже, не дали. Слушая собеседника со страдальческой гримасой, Громов отошел в сторону, чтобы я могла пройти.

- Ваши уже все пришли, - гардеробщица взяла мой плащ.

В коридоре Громов нагнал меня.

- А виолончель где? – машинально спросила я.

- Там, - буркнул он, дернув подбородком в сторону зала.

Ясно. У всех какие-то проблемы. Лучше никого не трогать вообще. Целее будешь.

Но дверь передо мной открыл. Воспитание, никуда не денешься.

Все уже сидели по местам. Кто подстраивал инструмент, кто шушукался с соседом. Антон листал партитуру и притворился, что нас не заметил. Зато заметили Лерка с Мариной – альт и арфа. Наверняка сразу же сигналы друг другу послали: «Ирка и Громов? Интересненько!»

- Можно начинать? – сухо поинтересовался Антон, когда я села и достала Лоренцо.

Так, спокойно, Ира, спокойно. Это же его натура: играть жертву. Такой прямо непонятый, недооцененный, фатально одинокий. Вполне вероятно, искренне верит, будто по моей вине понесло его в бездонные объятия Инессы. Подтолкнула к измене, словно к краю пропасти.

Ой, да на здоровье! Еще неизвестно, первый ли это поход налево.

Когда я столкнулась с подобным впервые, была в полной растерянности. И даже сомневаться начала: а может, и правда как-то не так себя веду? Все-таки творческий человек с тонкой душевной организацией. А тут Ира, прямолинейная, как рельс, у которой вся тонкость исключительно в музыке, зато в быту – бронированный бронтозавр. Вот и Дарюс когда-то сбежал быстрее визга.

Ох, да, сильно, сильно подбил меня крах первой любви, надолго отключив способность к трезвому анализу.

Но когда приступы непонятости и недооцененности Антона превратились в дежурную фишечку, я все-таки призадумалась. И винить себя перестала.

Похоже, я опять провалилась куда-то, и только когда сосед по пюпитру Виталик Лабудинский осторожно потыкал меня смычком в бок, очнулась.

Все ждали мою «ля». Идеальные, абсолютные четыреста сорок герц. Камертон? Какой камертон? Нет, не слышали. Камертон прошит в мозгу. Кстати, в музыкалках скрипки обычно подстраивают на пару герц выше, для сольной игры это выигрышно: пассажи звучат ярче и сочнее. А для абсолютника, непрошибаемо знающего, что ля на четыреста сорок, наоборот, пытка.

Задала тон, его поймали. Поехали!

Обычная рутина: проработка еще недостаточно разыгранных произведений, шлифовка рабочих, повторение подзабытых. Если бы не жесткий график использования зала, Антон держал бы нас часов по восемь, раскладывая каждый пассаж по молекулам.

Фишка в том, что для музыкантов симфонических оркестров нет четких нормативов рабочего времени. Единственный существующий документ еще советской эпохи устанавливал единую норму – не более сорока рабочих часов в неделю, куда входили концерты и репетиции, без учета самостоятельных занятий дома. Но это для оркестров с бюджетным финансированием, а дикие дивизии, вроде нас, живущие с выступлений, в плане рабочего времени полностью зависели от дирижера. К счастью, больше трех часов в день репетировать нам не давали. Одна я могла играть хоть десять часов, хоть пятнадцать, но оркестр – другое дело, это физически нелегко. Поэтому репетиции редко длятся более четырех часов с небольшим перерывом.

Когда мы закончили, наступило то, чего я ждала не без внутренней дрожи.

- Концертмейстеры, идем в малый зал, - сказал Антон, глядя мимо меня.