Прошло уже четыре дня после окончания коллективного отпуска, а мы так и не приступили к репетициям, хотя первый концерт был уже вот-вот. Из Дома музыки нас попросили, а зал Политеха еще ремонтировали. К тому же там не было свободных помещений для групповых занятий, которых нам требовалось как минимум четыре, а лучше шесть или семь. Раньше все находили себе маленькие залы или кабинеты, а что будет сейчас, никто не знал. Не домой же мне было тащить тридцать скрипачей. Со мной одной звукоизоляция еще справлялась, но на большее ее не хватило бы.
«Мы все уладим», - нервно обещал Антон.
Неизвестно, кого он подразумевал под «мы». Я хоть и числилась его замом, во всех этих игрищах участия не принимала. Решение о переезде он принял в одни ворота, ни с кем не посоветовавшись. Выглядело все так, как будто в оркестре и правда назревает кризис и революционная ситуация.
Наконец прилетело сообщение о репетиции, причем первый концерт в «Октябрьском», где мы должны были играть «Юпитера», то ли отменили, то ли перенесли на неопределенное время. Стоило ли говорить, что наша «крыша» была здорово недовольна.
Все эти дни мы с Феликсом виделись урывками. Отпускное безделье приходилось компенсировать усиленными занятиями. Казалось бы, ну что там какие-то две недели, можно подумать, пальцы засохли. Но… простой чувствовался. Может, даже и не особо заметный со стороны, но ты-то знаешь и свой звук, и свою подвижность, в состоянии оценить разницу.
По утрам играли каждый у себя дома, потом встречались либо где-то в городе, либо кто-то приезжал к кому-то. Проводили время вдвоем до вечера – и разъезжались. А так хотелось остаться на ночь вместе, никуда не торопясь.
Можно подумать, кто-то запрещал. Но если уж решили…
И нет, это никак не вытекало из нашего разговора о будущем. Тут все как раз было понятно.
Не хочешь жить вместе, Ира? Ну ладно, как хочешь. Будем просто встречаться.
Вечером накануне первой репетиции я наконец-то осталась у Феликса, чтобы утром ехать вместе. По такому случаю он даже приготовил ужин, хотя поваром был средненьким. Но старание я оценила, будучи тем более не слишком прихотливой.
Мы сидели в обнимку на диване и смотрели фильм, когда зазвонил его телефон. Посмотрев на экран, Феликс хмыкнул удивленно, встал и вышел на кухню. А мне вдруг стало не по себе. Очень сильно не по себе. Промелькнула мысль, что случилось что-то очень нехорошее, после чего прежней жизни уже не будет. Откуда это взялось? Я не знала.
Феликс не возвращался долго. О чем можно столько говорить? И с кем?
Не выдержав, я встала и пошла к нему. Он сидел за кухонным столом, обхватив голову руками. Телефон лежал рядом.
- Фил, что случилось? – голос дрогнул.
- Оля с мужем… погибли, - сказал он глухо. – Авария. Сегодня утром.
- А… Аня?
- Она была на заднем сиденье. Ушибы, больше ничего. Забрали в больницу, потом в приют.
- Ты поедешь к ней? За ней?
- За ней? – он поднял голову и посмотрел на меня.
- Ну да, а как же? Она же с нами будет жить?
Я вообще не думала. Как будто само сказалось. Само собой разумеющееся. А как же иначе-то? С кем же еще?
Он молча смотрел на меня, потом кивнул.
- Да, Ир. Сейчас буду билет искать. Хорошо, что виза не кончилась. Наверно, через Турцию придется. Или через Сербию.
- Ты только заявление напиши, за свой счет. Я Антону отдам завтра.
- Да, конечно.
Я подошла, обняла его. Слова сейчас были не нужны. Любые слова были бы лишними.
Он разговаривал с Аней и с какой-то теткой из приюта, куда ее отвезли. Разговаривал с тещей. Искал билет на завтра, собирал вещи. Если бы сказал, что хочет побыть один, я бы поняла и уехала. Но он не попросил, и я осталась. Просто быть рядом. Как он был рядом, когда мне было погано.
Что потом? Об этом я не думала. Еще будет время подумать. Ясное дело, легкой жизни не получится, но что мое неудобство по сравнению с чувствами девчонки, которая потеряла мать.
Ничего, как-нибудь…
Феликсу удалось поймать билет на самый ранний рейс с одной пересадкой в Белграде. Такси должно было прийти в половине пятого.
- Спасибо, Ира, - сказал Феликс, когда мы легли спать.
Больше ничего. Но больше ничего и не надо было. Главное не что сказать, а как.
Уснуть не могли долго. Просто лежали, обнявшись. Кажется, я только закрыла глаза, и тут же заверещал будильник.
- Ира, спи, - сказал Феликс, прихлопнув его. – Ключи оставлю на кухне.
Спорить не стала, но все-таки вышла проводить до двери.
- Напишу, как прилечу, - он поцеловал меня, стоя на пороге.
- И по делу тоже, - попросила я. – Держи в курсе.
Хоть мне и удалось немного подремать, но на репетицию приехала в полном раздрае. Еле разыскала зал, неудобный и тесный для большого оркестра. Вошла, поздоровалась, отдала Антону заявление Феликса.
- Что, отпуска не хватило? – заметил он ехидно.
- Бывшая жена Феликса погибла, - ответила я, изо всех сил пытаясь держать себя в руках. – Он поехал за дочерью.
Повисла испуганная тишина.
- Да, Ира, не повезло… тебе, - усмехнулся Антон. – Получишь в комплект к любовнику младенца. Не так страшен черт, как его малютки.
Ответить я не успела – опередил Карташов:
- Ну ты и сука, Марков, - сказал он так, чтобы услышали все. – Правильно Ира от тебя ушла. Да я бы с тобой на одном гектаре срать не сел.
- Хочешь об этом поговорить? – Антон сощурился, но края ушей покраснели. – Все, начинаем. Время – деньги.
Володька едва заметно подмигнул мне и посмотрел через плечо Антона на концертмейстера альтов Юру Захарова. Я поняла.
Это, конечно, была трехкопеечная месть, такая фига в кармане, но та самая мелочь, которая приятно. Репетицию мы фактически сорвали, но так, что хрен придерешься. Тон для подстройки я задала не узко и четко, а чуть шире, смазанно. Как мы говорили, с тембром. Володька взял для своих его нижний краешек, Юра верхний, а я – самую серединку. Три самые большие группы инструментов играли с едва заметной высотной разницей. Совсем крошечной – но достаточной, чтобы звук был грязным. И так каждый раз. Антону с его идеальным тембровым слухом словно песком продрали уши. Головная боль была ему обеспечена – в самом буквальном смысле.
Когда мы закончили, я заглянула в телефон.
«Прилетел, - писал Феликс. - Еду к Ане».