Меня ломало. Нет, я, конечно, не знала, как ломает по-настоящему, только в теории, но думала, что это она и есть – ломка. А ведь казалось, что все давно прошло.
Да нет, прошло, конечно. Это, скорее, было очищение от той мути, которая залегла где-то в самой глубине. Когда отношения не заканчиваются, не умирают естественной смертью, а обрываются на излете, остается ощущение чего-то недосказанного. Тот самый пресловутый незакрытый гештальт.
Я все сделала правильно. Я знала это. Но все равно зудело: а может, нет? Может, это и правда был второй шанс, который я просрала так же, как и первый?
Но это был уже не тот Дарюс, которого я любила. Совсем другой человек. Хотя, если подумать, кое-что как раз не изменилось. Достаточно было одной фразы, чтобы это понять. О том, что знаменитой скрипачкой я так и не стала. И его, замечательного, отфутболила, – или отволейболила? – и сама как профессионал оказалась в глубокой заднице. И бесполезно что-то объяснять, потому что для Дарюса всегда было только два мнения: его собственное и неправильное.
Через два дня у нас было выступление на Дворцовой с каким-то ультрасовременным балетным коллективом. Танцевали они «Пляску смерти» Сен-Санса, где мне предстояло играть соло, и у меня от них мурашки бежали, так было жутко. А уж на расчесанные нервы – и подавно. Но как будто это не хватало, так еще и Антон попросил задержаться после репетиции.
На улице – это одно дело. Не хочу и не буду с тобой разговаривать, Марков. Но в зале мы были на работе. Пришлось остаться. Хотя и подозревала, что разговор будет совсем о другом.
- Ира… - когда Лерка с Мариной вышли, оглядываясь через плечо, он подошел ко мне. – Я так больше не могу. Без тебя не могу.
- Антон, хватит, - я выставила вперед ладонь, как стоп-сигнал. – Мы развелись. У меня даже фамилия уже другая.
- Ира, ну пойми же ты, это была глупость. Не знаю… наваждение какое-то.
Все это я уже слышала. Не один раз. Последний – когда ехали в загс разводиться. Кто-то подсказал ему, что капля камень точит?
- Это была не единичная глупость. Просто попался ты всего один раз. И этого хватило. Чего ты добиваешься, повторяя одно и то же? Что я скажу: ой, ну ладно, притворимся, что ничего не было? По-твоему, это вообще возможно – забыть? Да я сиськи твоей коровы до смерти не забуду. Тебя забуду, а ее – нет.
- А может, все дело в Громове? – сощурился он.
Я даже растерялась немного. Говоришь человеку, что не можешь простить ему измену, а он тут же заявляет, что дело в другом мужике. Он это серьезно?
Вчера мне показалось мелким прикрываться Антоном перед Дарюсом. Прикрываться Дарюсом было ничем не лучше, но меньше всего мне хотелось ни за что ни про что подставлять Феликса.
- Оставь ты Громова в покое, - попросила, как мне показалось, достаточно равнодушно. – У нас ничего нет, он женат. А с кем есть, думаю, ты вчера видел.
- С которым уехала после концерта?
Я прекрасно понимала, что, отмазывая Феликса, вызываю огонь на себя. Марков в этом увидит возможность свалить все с больной головы на здоровую: он, может, и изменил мне, но только потому что я изменила ему первая. А что с тех гастролей прошло уже больше двух месяцев, совсем не важно.
- Да. С ним. Если у тебя все, то я пойду.
Взяв сумку и футляр с Лоренцо, я встала и подумала, что надо как-то это проблему решать. Нет, не с Марковым, а с поездками на такси по два раза в день. Либо покупать уже машину, либо… а почему, кстати, не найти какую-нибудь хорошую, но недорогую скрипку специально для репетиций? С которой можно ездить в маршрутке? И как мне это раньше в голову не пришло? Играла ведь в консе на самой обычной, и что? Наиграла диплом с отличием.
Меня аж заулыбало от неожиданной простоты решения, но это было понято превратно.
Антон преградил дорогу и положил руки мне на плечи. Я попыталась вывернуться, но он держал крепко.
- Ира, я ведь не сдамся. Ты же знаешь, я очень упрямым могу быть. Я все сделаю, чтобы тебя вернуть.
- Бред какой-то! Марков, ты себя слышишь? Что ты несешь?
- Ира!
Он наклонился и впился губами в мои губы, сильно и жестко раскрывая их языком, а я даже оттолкнуть его не могла, потому что обе руки были заняты. Только извивалась змеей, пытаясь вырваться, и в этот момент, разумеется, открылась дверь.
Ну хоть не Громов, и на том спасибо. Но Карташов немногим хуже. Тот еще сплетник.
- Прошу прощения, - ухмыльнулся он. – Зонтик забыл.
Я вылетела из зала, как пробка из бутылки. Шла по коридору и вытирала губы о рукав, пока они не заболели.
Вот ведь свинья поганая!
На крыльце остановилась, чтобы вызвать такси, и заметила на иконке воцапа цифру один.
Дарюс!
«Ира, мне кажется, мы вчера не договорили».
Ой, блядь…Да что же это такое?!
Я застонала в голос.
Приехала домой и играла Сен-Санса раз десять подряд. Бедняга Лоренцо, как я его только не перепилила пополам в том самом раздражающем диссонансном пассаже? Но он наверняка понял, в чем дело. Он всегда понимал.
Весь вечер, и на следующий день, и в день концерта эта музыка стояла у меня в ушах, как будто в нее собралось все то, что я чувствовала. А на самом выступлении выложилась так, словно вывернулась наизнанку и вытряхнула в звук все внутренности вместе с костями. Осталась одна пустая оболочка. Вот уж точно «Пляска смерти»! А ведь надо было еще играть дальше.
Я шла на свое место – полностью выпотрошенная, вот тут-то и случился, как говорил Дед, пробой конденсатора. Видимо, моя защита себя этим соло исчерпала. Всего на секунду встретилась взглядом с Громовым, а полыхнуло так, что чуть не села мимо стула. Дальше все было как во сне, до самого конца. И поклон, и переодевание в крохотном закутке за сценой.
- Ну ты, Ирка, отожгла сегодня! – Лера расстегнула мне молнию на спине. – Мощно получилось.
- Спасибо, - машинально кивнула я, натягивая джинсы и дрожа от холода: июнь в Питере – это далеко не всегда лето.
Под аркой Главного штаба ждала развозка – можно было доехать до площади Восстания. Но поскольку Балестриери сразу отдала в машину фонда, чтобы отвезли в хранилище, решила пройтись по Невскому. Надо было хоть немного отдышаться, вернуться в реальность. Не прошла и десяти метров, как услышала шаги за спиной.
Ну, и кто на этот раз?