Развод. Расплата за обман (СИ)

Глава 45

Остаться с Колей вдвоем дома так уютно и спокойно. Я не торопясь кормлю его, а потом мою. Ко времени, когда начинаются колики, я уже готова — сироп, теплая пеленка, массаж живота.

И в этот раз крики уже не страшат, главное, я знаю, что нужно делать.

— Видишь, малыш, я справляюсь! — шепчу ему на ушко почти гордо, радуясь первым победам.

Конечно, мне все еще тяжело, тянет шов и ближе к вечеру отваливаются руки и спина, но зато никто не пытается причинить «пользу» сыну вопреки моим словам и здравому смыслу.

Я понимаю, что два наших поколения совершенно по-разному воспитывали детей, были другие нормы и стандарты. И я готова принять, что со мной или моим мужем поступали так, как это делает Инна Владимировна. Наверное, мы и сок пили с трех месяцев, и ничего, выросли.

Но Коле нужен особый уход. А мне — чтобы мое слово, как матери, оставалось последним и самым весомым.

И все же, мне очень жаль маму Марка.

В раздумьях о том, как все запуталось, я укладываюсь в кровать вместе с сыном, и сама не замечаю, как засыпаю.

…в комнате сумеречно. Я просыпаюсь, медленно моргая, пытаясь сориентироваться. Первым, что замечаю — легкость в руках, нет привычной тяжести младенческого тела.

Открываю глаза шире и первое, что замечаю — лицо Марка. Так близко от меня, что даже в полумраке комнаты вижу блеск в его глазах, и протянутую ко мне руку — руку, которая почти коснулась моего плеча.

Я перевожу взгляд вслед за его движением и замечаю…

О господи, домашнее платье, такое удобное для кормления, распахнуто с одной стороны и я полулежу, перед своим мужем с бесстыдно оголенной грудью, к которой он тянет руку!!

— Ты что? — шарахаюсь от него в сторону, скрещивая перед собой руки. Дыхание сбивается, от двусмысленности ситуации румянец заливает лицо и сползает по шее. Господи, как это ужасно!

— Прости, Мира, — Марк отодвигается, поднимая ладонь кверху, на его лице явное смущение, — я переложил Колю в кроватку и просто хотел прикрыть тебя пледом. Ничего… неприличного.

Говорит и горько хмыкает после паузы. Я отворачиваюсь, чувствуя как сердце болезненно толкается в грудь. Сажусь, отворачиваюсь от Соболевского и поправляю завязки и застежки, затягивая вырез плотнее.

Хочется провалиться на месте, так все это неловко! Мы живем в одной квартире, мы спали, в конце концов, в одной кровати, где Колю и зачали, но столько между нами всего случилось, что я не могу не испытывать неловкость.

Но и забыть, как тепло становится, когда Марк рядом, тоже не могу. Кажется, будто только когда он дома, все как положено. Но эти чувства обманчивы и порочны, и я из последних сил стараюсь затолкать их куда подальше, правда, с каждым разом дается мне это все труднее и труднее.

— Я вижу, как ты устала, — говорит Марк негромко, я полуоборачиваюсь к нему, — Мира, ты у меня такая маленькая, хрупкая. Я не представляю даже, как ты выносила и родила Колю, какой это большой труд. И даже сейчас на руках носить — я, бывает устаю, а ты целый день. И не жалуешься.

— Как я могу жаловаться? Главное, что он жив, остальное пустое все.

Говорю, а у самой голос дрожит. Признание Марка отдается жаром внутри, будоражит кровь, и я не знаю, куда деть собственные руки. Мне приятно, что он замечает такие банальные вещи, о которых не принято говорить вслух.

Он подходит ближе, расстояние между нами сокращается до минимального, и я напрягаюсь, как сжатая пружина. Но когда большие, теплые ладони опускаются на мои плечи, я послушно их расслабляю, закрывая глаза.

Всего на одну минуточку, это же не так страшно? Мне нужно совсем чуть-чуть, вот это самое мгновение, когда Марк шепчет мне что-то, а его руки уверенно разминают мышцы. Немного больно, но чертовски приятно и я позволяю себе закрыть глаза и откинуться назад.

Мне бы остановиться, оттолкнуть его, пока не поздно, но кажется, что я уже не успела, потому что Марк прижимает меня вдруг к себе сильно-сильно.

И я жалобно шепчу ему, что не надо, пожалуйста, что кто-то из нас двоих должен быть сильнее, и пусть это будешь ты, раз я не могу, но он не слышит, не слушает.

— Тише, Мира, я просто хочу надышаться тобой, — жаркий шепот в уши, от которого мурашки бегут волной по всему телу, и сердце трепещет как крылья бабочки.

Он и вправду шумно втягивает воздух, прижимаясь лицом к моей макушке, а мне горячо, и колени мягкие, как желе.

Мне страшно. Я боюсь саму себя и тех чувств, что пробуждаются внутри меня от этой тесной близости, и кажется, что все мое благоразумие в одночасье покидает голову.

Но все же, собрав остатки воли, я разворачиваюсь резко, чтобы разорвать объятия. И в этот же миг Марк точно специально опускает голову.

Мы сталкиваемся губами, всего лишь скольжение кожи по коже, но оно вызывает бурю внутри. Комнату озаряет миллион искр, которые мы вышибли соприкосновением, я задерживаю испуганно дыхание, ахая.

А Марк просто накрывает мои губы своими, и поцелуй его нежный, но одновременно жадный и требовательный. Он подтягивает меня ближе, с каждый секундой все больше и больше завладевая моим телом. Руки его скользят по обнаженной коже предплечий, касаются шеи, зарываются в волосы, и мне невозможно просто сдержать стон.

— Как же я соскучился по тебе, Мира, — шепчет он, и я понимаю, что скучала не меньше, и что чувства мои совсем не исчезли, наоборот.

Вот только что делать с этим?

Но я не успеваю ни ответить, ни задуматься о том, что я творю. Жалобный плач из детской кроватки возвещает о том, что проснулся наш сын, и я, резко вспомнив, где нахожусь и чем занимаюсь, поспешно отодвигаюсь от Соболевского и подрываюсь к кроватке.

— Мама здесь, мой хороший, я рядом, — с излишним энтузиазмом беру на руки Колю, который морщит нос и на что-то жалуется недовольным криком.

Мне просто нужно занять дрожащие руки и не смотреть на Марка, потому что сейчас я отчетливо понимаю, что натворила.

Боже мой…