Ребята с улицы Никольской

X

На следующий день в школе на переменах все разговоры вертелись вокруг фабричного клуба. Но никто не мог толком объяснить, зачем туда ночью забрался управляющий концессией Северного завода. Непонятна была роль и Женьки Бугримова. А в самом начале последнего урока в наш класс осторожно заглянул Александр Егорович и смущенно произнес:

— Плавинская и Сизых, пойдемте со мной… Вам, Руфина Алексеевна, придется их отпустить. Сумки можете захватить.

Ничего не понимая, под удивленные взгляды ребят мы с Гертой вышли из класса и направились вслед за заведующим в бывшую ризницу. Там на хорошо знакомой нам узенькой скамейке сидел… Вадим.

— Здорово живем! — весело приветствовал он нас.

— Вадим? — опешили мы. — В школе?

— Принимайте, товарищ милиционер, и Плавинскую, и Сизых, — сказал Александр Егорович, показывая на Герту и на меня.

— Есть принять! — отчеканил Вадим и повернулся в нашу сторону: — Ваши пальто в раздевалке? Идите одевайтесь быстрее и тронемся в путь.

— Куда? — полюбопытствовала Герта.

— Узнаете.

Около школы нас ждала тачанка, правда, без пулемета, запряженная четверкой вороных коней. На козлах красовался сам Литературный гость.

— Ага! — подмигнул он нам. — Попались, которые кусались! А ну-ка, ответьте, что есть тачанка?

— Залезайте! — сказал Вадим, отвязывая от тополя Сирену.

Мы забрались на тачанку, а Вадим, ловко вскочив в седло, скомандовал:

— Трогай!

Григорьев щелкнул языком, шевельнул чуть-чуть вожжами, и тачанка лихо помчалась по мостовой. Мы с Гертой замерли от восторга. Как здорово!

— Герта! — радостно шепнул я. — Чем мы не красные дьяволята?

— Ага! — утвердительно ответила она, подставляя лицо навстречу свежему осеннему ветру.

Дождь, ливший всю ночь, к утру прекратился, погода разгулялась, и на тротуарах было много пешеходов.

«Хоть бы знакомые какие попались, — думал я с надеждой, — увидели бы нас…»

Только я так подумал, как заметил на правой стороне улицы Оловянникова и Вальку Васильчикова. Оловянников вышагивал в ярко начищенных сапогах, в новой коричневой кепке с пуговицей, с тоненькой бамбуковой тросточкой в руках. Валька в выцветшем старом кафтане плелся позади и тащил на плече две огромные вывески. Наверно, дядя и племянник направились к заказчику.

Я замахал школьной сумкой и крикнул:

— Валентин!

Валька остановился, остановился и Оловянников, пытаясь рассмотреть, кто едет. Но, видимо, они ничего не разобрали, так как и наша тачанка и Вадим верхом на Сирене лихо пронеслись мимо них и свернули на Главный проспект.

Перед зданием городского управления милиции Литературный гость придержал лошадей.

— Приехали! — повернулся он к нам.

Вадим, спрыгнув с Сирены, передал ему поводья и распорядился:

— Герта, Гоша! Пошли. Страшного ничего нет. С вами хочет побеседовать товарищ начальник.

В милиции мы ни разу в жизни не были, и хоть Вадим и уверял, что «страшного ничего нет», мы все же входили туда с испугом.

Вадим, стуча по полу ножнами шашки, провел нас по широкому коридору прямо в кабинет самого начальника городской милиции. Кабинет этот напоминал кабинет Александра Егоровича, только здесь над письменным столом на стене, рядом с портретом Владимира Ильича Ленина, висел портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского, а из-за темного шкафа выглядывал яркий плакат, на котором был изображен милиционер, державший за шиворот бандита.

— Доставил, товарищ начальник! — отрапортовал Вадим, зазвенев шпорами.

— Здравствуйте, юные товарищи! — приветливо сказал начальник, человек средних лет, но совершенно седой, подходя к нам. — Будем знакомиться! Меня зовут Павел Миронович. А вас, значит, Герта и Гоша? Не так ли?

Мы, смущенно улыбнувшись, сказали:

— Так!

Начальник нам понравился, он как-то сразу располагал к себе, и все наши страхи и сомнения моментально исчезли.

— Садитесь ближе к столу, — продолжал начальник, — не стесняйтесь. Пальто повесьте вот сюда. Товарищ Почуткин, вы пока свободны. Подождите в дежурной.

Вадим, козырнув, повернулся по-военному и вышел.

— Скажите, Герта и Гоша, — обратился к нам начальник, — вам знаком управляющий концессией Северного завода?

— Немного, — ответил я.

Герта утвердительно кивнула.

— Где вы с ним познакомились?

«Опять начинается сказка про белого бычка, — с горечью подумал я, — опять придется вспоминать дом ксендза. Зачем я только принял тогда приглашение пани Эвелины…»

Видя, что мы боязливо молчим, начальник сказал за нас сам:

— Вы познакомились с ним у ксендза Владислава.

И затем с небольшой иронией добавил:

— Не так ли, пионеры?

Пришлось рассказать по порядку, как было дело.

— Значит, управляющий концессией завода заводил при вас разговор о клубе, — усмехнулся начальник, — и вы пугнули его своим Юрием Михеевичем Походниковым?

— Пугнули немного, — подтвердил я.

А Герта опять только кивнула.

— Все, значит, сходится! — произнес в раздумье начальник. — Все-все сходится…

— Что сходится? — не выдержала Герта.

— Показания сходятся: ваши и управляющего, значит. Он заявил на допросе, что ради любопытства желал «обсервировать» клуб, то есть обозреть внутреннее убранство клуба. Его, значит, интересуют старинные особняки. Ну а Походников, видите ли, диктаторствует в клубе, посторонних ни под каким видом не пускает. Пришлось просить Бугримова.

— Правильно! — воскликнул я, вспомнив воскресенье. — Альберт Яковлевич в ресторане с Бугримовым выпивал. Я сам видел.

— Видел? — удивленно переспросил начальник. — Это интересно! Ты что, Гоша, посещаешь рестораны?

— Нет, — покраснел я. — Рестораны я не посещаю. Так просто у ресторана я оказался. В окно подсмотрел… Это когда Герта с ребятами на бульваре сидела… Точно, Герта? Ты ведь была позавчера на бульваре?

Но начальник успокоил меня:

— Да я верю, что ты их видел. Сам Бугримов дал показания, что управляющий пригласил его в ресторан. Познакомились они в кино, в буфете пили за одним столиком пиво. А в воскресенье управляющий повел своего нового знакомого в «Чудесный отдых» и намекнул парню, что очень хочет осмотреть фабричный клуб, но боится Походникова. Бугримов согласился показать особняк. Чем вся история закончилась, вы, наверное, уже знаете. Теперь они оба у нас в предварительной.

— И их отправят в исправдом? — перебил я начальника, хотя это было и не совсем вежливо.

— Нет, выпустят.

— Выпустят! — разом воскликнули мы.

— Конечно. Состава преступления по юридическим законам никакого, значит, нет. Кроме того, управляющий концессией — подданный не Советского государства. Как мы можем привлечь иностранца к ответственности за блажь, которая пришла ему в голову…

— А Бугримов! — вырвалось у меня. — Разве он не виноват?

— Здесь уже не наши функции. Бугримовым, очевидно, займется правление клуба.

Домой на тачанке нас повез Вадим. Мы всю дорогу горячо с ним спорили. Он поддерживал начальника и говорил, что «компрометирующих фактов для дальнейшего содержания под стражей управляющего и Бугримова у милиции не имеется». Мы с Гертой доказывали обратное: начальник поторопился. Вдруг Бугримов и Альберт Яковлевич искали ночью в клубе «луч смерти». О луче мы недавно читали на кухне у Вадима в журнале «Вокруг света». Вадим, услышав о нашем предположении, так рассмеялся, что четверка вороных, захрустев удилами, остановилась.

— Ну и развито же у вас чувство юмора, — проговорил он, вытирая выступившие слезы и ударяя вожжами лошадей. — Рассказ-то фантастический! Мозговать надо!

У ворот нашего дома размахивали руками возбужденные Глеб, Борис и Юрий Михеевич.

— Глядите! Вон эти пестери! — воскликнул радостно Глеб, первый заметив мчавшуюся милицейскую тачанку.

— Т-р-р! — затормозил Вадим.

Кони, тряхнув гривами, замерли.

Оказывается, весь урок естествознания Глеб и Борис просидели как на иголках и гадали, почему Александр Егорович увел меня и Герту. Что мы такое могли натворить?

После звонка они побежали к заведующему. Александр Егорович успокоил их:

— С вашими приятелями, ручаюсь, ничего плохого не случится.

Повстречавшись на пути из школы с Юрием Михеевичем, Глеб и Борис сообщили ему «о внезапном исчезновении Гошки и Герты».

— Какие-то тайны Мадридского двора! — изумленно воскликнул старый актер, схватившись за голову. — Нападение на клуб, на мою скромную особу, а теперь исчезли ребята!

Юрий Михеевич искренне верил, что тяжелый предмет ночные посетители бросали не в люстру, а в него.

И когда мы появились живыми и невредимыми, да еще на тачанке с Вадимом, Глеб и Борис чуть не задушили нас в объятиях.

— Где вы отыскали их, Вадим Фокич? — спросил Юрий Михеевич, подозрительно оглядывая меня и Герту.

— Где отыскал? Секрет. Пусть сами откроются! — с глубокомысленным видом произнес Вадим и, приподнявшись на козлах, гикнул на лихую четверку вороных.

Тачанка рванула с места.

— Стойте! Стойте! — закричал вслед Вадиму старый актер. — Я вас забыл, Вадим Фокич, поблагодарить за ночное спасение. Благодарю! От всего сердца благодарю!..

Через несколько минут мы сидели в подвале у Юрия Михеевича и, перебивая друг друга, рассказывали о том, как были в управлении милиции. Узнав, что Альберт Яковлевич и Бугримов выпущены, старый актер пришел в ярость.

— Как? — кричал он, заламывая руки. — Забраться ночью без разрешения на сцену! Хорошо, что хоть парики и грим остались целы!

— Юрий Михеевич, — боязливо пролепетала Герта, — управляющий концессией подданный другой страны.

— Что? Что? — поперхнулся старый артист. — Подданный другой страны? Выходит, заморским болванам полагается по советским клубам шариться? Сейчас же иду к начальнику милиции! Я его пристыжу. А Бугримова вон из истопников! Григорий Ефимович — благородная личность, понимает святое искусство, а сей проходимец опозорил нас на весь город.

Юрий Михеевич стал вспоминать, что и в старые времена жуликов и грабителей никто не жаловал. Специальное сыскное отделение ловило всяких подозрительных типов и не гладило их по головке. Сам Юрий Михеевич как-то в молодости выследил одного известного квартирного вора по прозвищу Вовка Лысый. Этот Вовка обокрал гардероб актрисы, в которую руководитель Студии революционного спектакля был тогда безумно влюблен…

— Нет, нет! — повторял Юрий Михеевич. — Иду, иду к начальнику милиции! Гнать надо Бугримова!.. А вы, друзья, запомните: коли встретите охламона управляющего около клуба, глаз с него не спускайте, следите за ним, и меня, и Вадима Фокича в известность ставьте… Ну, берегись, чертов иностранец!

Однако в милицию Юрий Михеевич почему-то не пошел, а направился в клуб, к Матвееву.

Матвеев и сам был зол на истопника, да и члены правления клуба отнеслись к ночному происшествию неодобрительно. Приказ об отставке Бугримова все единогласно утвердили.

А мы с Гертой в течение нескольких дней, захлебываясь от восторга, рассказывали и в школе, и на Никольской, как Вадим и Литературный гость возили нас в милицию. Только Глеб обиделся на меня за то, что я утаил свое знакомство с Альбертом Яковлевичем. На Герту он за то же самое, правда, не сердился. Я заверил друга, дав честное пионерское, что скрывать больше ничего от него не буду.

В конце недели с Северного завода приехали Игнат Дмитриевич и Тереха. И я получил приглашение зайти в квартиру Пиньжаковых.

— Эх, Никола, Никола! — насмешливо сказал Игнат Дмитриевич Николаю Михайловичу, когда я чуть ли уже не в десятый раз изложил историю про поездку на тачанке и про беседу с начальником милиции. — Подвела тебя, побей меня бог, разлюбезная твоя концессия.

— Игнат Дмитриевич! Дорогой мой тесть! Пойми, ты путаешь две определенно разные вещи, — снисходительно улыбнулся Николай Михайлович. — Концессию и управляющего концессией. Концессия как предприятие, как договор — одно, а то, что управляющий забрался ночью в фабричный клуб, — совсем другое дело!

— Как этак другое?

— Подумай… Может, управляющий был пьян.

— Управитель, конечно, побей меня бог, выпить чуточку любит, — согласился Игнат Дмитриевич. — Но выпивка у него, кошкина сына, идет не от простоты души, а от хитрости. Верно, Тереха?

— Угу! — охотно поддакнул тот.

— Ну, а коли задели пьянку, то послушайте, чего я скажу, — и Игнат Дмитриевич, погладив бороду и гордо посмотрев на Николая Михайловича, на Глеба, на меня и на брата, начал рассказывать.

Последнюю получку на Северном концессия задержала. Инженерам и мастерам деньги выдали, а рабочим нет. Правда, два инженера да человек десять техников и мастеров отказались от этих денег, заявив, что «получат жалованье вместе со всеми», но остальные их не поддержали.

Когда в день получки в заводоуправлении над окошечком кассы появилось объявление, что выплаты денег не будет, Альберта Яковлевича пригласили в завком. Он не заставил себя долго ждать, пришел надушенный, напомаженный и, как всегда, в новом, словно с иголочки, костюме и, очаровательно улыбнувшись, доложил:

— Я, господа, в вашем распоряжении.

Завкомовцы удивленно переглянулись. Они давно уже не слышали слова «господа».

— Ну-с, так зачем вы меня пригласили? — продолжал Альберт Яковлевич.

— Деньги рабочим кто платить обязан? — спросил председатель завкома Самсон Николаевич.

— Деньги обязано платить акционерное общество, у которого я, как и вы все, господа, имею честь состоять на службе. Произошла небольшая задержка. В город, в главную контору, уже посланы представители из заводоуправления. Все вот-вот станет ясно. Не понимаю, чего вы перепугались!

Завкомовцы хмуро молчали.

— Альберт Яковлевич, — сказал наконец Самсон Николаевич. — Мы посоветовались с нашей партячейкой…

— Партячейка меня не касается! — оборвал его управляющий. — Никакие партячейки в государственном договоре не предусмотрены. Наше акционерное общество вне политики. С вами, уважаемые, я беседовать могу. Но заявляю: партячейка меня не касается.

— Поэтому партийных под всяким благовидным предлогом и увольняют с завода, — произнес кто-то.

— Это, господа, полномочия акционерного общества: кого нанимать, а кого увольнять, — ответил управляющий.

— Альберт Яковлевич, — четко сказал Самсон Николаевич, — заводские дела — наши дела. Будет завтра получка?

— Надеюсь, будет, — улыбнулся управляющий. — Но вы мне, господин председатель завкома, не грозите. Есть договор, заключенный Советской Россией с иностранным акционерным обществом. Там учтены все права и полномочия. Разрешите удалиться?

Как только Альберт Яковлевич ушел, в завкоме поднялся гул.

— Запугать желает, кошкин сын! — застучал кулаком по столу Игнат Дмитриевич. Он хоть и не был членом профсоюзного комитета, но почему-то в этот момент оказался там.

— Хватит! Пора кончать концессию! — раздался чей-то голос. — Гляньте, чего с оборудованием-то заводским творится!

Концессионеры обязаны были все поставленное ими оборудование передать Советскому государству в полной сохранности, когда истечет договорный срок. Но за последнее время осмотр и ремонт станков и печей не проводился, различные детали, выходящие из строя, новыми заменялись лишь после нажима со стороны самих рабочих.

— С оборудованием мы сами разберемся, — успокоил присутствующих Самсон Николаевич. — Портить государственную собственность не позволим. А пока решим, как быть с получкой. Предлагаю обождать до завтра, шуму поднимать не будем. Потерпим сутки, поверим французу. Кто за?

Все завкомовцы подняли руки. Даже Игнат Дмитриевич проголосовал, хотя от него это и не требовалось.

— И дурнем оказался, дурнем! — сожалел он сейчас — Надул Альбертка-то ребят, как кошкиных детей купил.

Игнат Дмитриевич и Тереха возились в тот вечер со своими семьями на огороде — выкапывали остатки картошки. Работу закончили уже поздно, с последними отблесками зари.

— Чего-то я, ребята и бабы, не пойму? — удивленно произнес Игнат Дмитриевич, бросая лопату и прислушиваясь. — Никакого нынче христианского праздника нет, это, побей меня бог, всем православным, известно, а пьяные песни горланятся. Неужели календарь церковный Васька-поп наш перепутал?

Но Игнат Дмитриевич ошибался: путаницы с церковным календарем не было. Просто-напросто управляющий концессией Альберт Яковлевич угощал рабочих Северного завода. Правда, угощал не за свои деньги. А получилось это так.

Концессионеры при заводоуправлении открыли магазин. Особой популярностью, правда, он не пользовался — торговали в нем лежалым товаром, — но рабочие вечерами собирались около него. На высоких ступеньках было удобно посидеть, покурить, поговорить о событиях, обменяться мнениями.

Обычно магазин торговал до шести часов, а тут его никто не собирался закрывать.

— До ночи, что ли, Гаврилыч, робишь? — шутливо полюбопытствовал кто-то у приказчика, зевавшего около окованных железом дверей. — Чертей в гости, поди, ждешь?

— А кто его знает! — лениво ответил приказчик и опять зевнул. — Сам, понимаешь, велел. А я что? Мое дельцо маленькое. А вон и сам изволит пожаловать, у самого и пытай.

По ступенькам поднимался улыбающийся Альберт Яковлевич.

— Здравствуйте, здравствуйте! — говорил он, любезно раскланиваясь направо и налево. — Скучаете? Выпили бы по стопочке.

— Денег пока не даете на веселье, — подделываясь под тон управляющего, сказал широкоплечий мастеровой Зиновий Зинов.

— Ай-ай-ай! — сокрушенно покачал головой Альберт Яковлевич и присел на ступеньку. — Какая беда! Но, уверяю, завтра получите деньги. Знаете?

— Как не знать. Знаем, конечно! — хором ответили рабочие.

— А стопочку выпить хочется? — продолжал управляющий.

— Мало ли кому чего хочется! — засмеялся Зинов. — Я вот, к примеру, желал бы на луну слетать. Да нет пока такого ковра-самолета. Не придумали.

— Совершенно верно, друг! — ответил управляющий. — Такого ковра-самолета пока не придумали. А стопочку мы придумаем…

Он быстро поднялся с места, исчез в магазине и вернулся оттуда с двумя раскупоренными бутылями. Все изумленно вытаращили глаза.

— Пейте, друзья! Угощаю! — заявил панибратски Альберт Яковлевич.

— Нет, увольте! — отрезал Зинов. — Подарки не принимаем! Благодарим, конечно. Пошли, орлы!

— Стойте! — крикнул управляющий. — Я не собирался вас обидеть. Вижу, сидите, скучаете. Но, если не хотите принять подарок, давайте договоримся по-другому: кто желает выпить, приглашаю в магазин. Берите вино, закуску. Только пишите расписочки. Завтра у вас эти суммы из жалованья вычтут. Как? Разве плохо придумано?

— Оно, конечно, неплохо! — повернулся нерешительно Зинов к своим товарищам. — Как, орлы?

— За свои деньги почему не угоститься, — ответил ему за всех старый прокатчик Емельян Слесарев. — За свои можно. Резонно…

— А на другой день, — продолжал свой рассказ Игнат Дмитриевич, — пришли наши мужики за получкой, и у тех героев, кто пил за здоровье Альбертки, половины денег не оказалось! По распискам у дураков вычли. Они туда-сюда. Альбертка сам в город раненько укатил, сказывали, в костел на исповедь.

— Здорово ваш управляющий схитрил! — воскликнул Николай Михайлович. — Ну и ловкач, ну и плут!

— Ага! — присвистнул Игнат Дмитриевич. — Понял наконец-то, что такое концессия?

— Плут управляющий — одно, — сказал Николай Михайлович, — а концессия — другое. Республике любая помощь в свое время требовалась. Кончился договор, нового не заключим! Вот так!

— Спасибо, Никола, хоть и за это! — насмешливо поклонился зятю Игнат Дмитриевич. — Но договор-то договором, а почему вот Альбертка залез ночью в ваш клуб? Кто такой случившийся случай пояснит?

Однако никто «такого случившегося случая» пояснить не мог.