Ребята с улицы Никольской

II

Юрий Михеевич был чуть постарше Игната Дмитриевича. С ранней юности он играл в театре и еще задолго до Октябрьской революции исколесил Россию вдоль и поперек. Прежде все ему было нипочем: и зной, и холод, и голод. Но в конце концов годы взяли свое, и Юрий Михеевич решил сменить бродячий образ жизни на оседлый. Своей родиной он считал Урал, поэтому и поселился в нашем городе. При фабрике, на которой работали родители Глеба и моя мать, был клуб. Вот в нем-то Юрий Михеевич и взялся руководить драматическим кружком, или, как говорил он сам, Студией революционного спектакля.

Об искусстве Юрий Михеевич мог рассуждать сколько угодно. Подвал, где он жил, можно было смело назвать музеем истории театрального Урала. Юрий Михеевич собирал портреты артистов и музыкантов, программки, входные билеты, афиши, вырезал из газет и журналов рецензии на спектакли и концерты, отыскивал и покупал книги, посвященные театру.

Если его спрашивали, почему он не сменит полутемный подвал на комнату получше, Юрий Михеевич неопределенно пожимал плечами и отвечал с гонором:

— Зато здесь просторно, а наверху подобного помещения для моих сокровищ и днем с огнем не найдешь. Где еще так расставишь ящики, стеллажи, коробки? И плата умеренная, хотя, если правду сказать, Оловянников мог бы немного и подешевле брать…

Все мальчишки и девчонки нашего квартала помогали Юрию Михеевичу пополнять музей. Мы с Глебом добровольно взяли на себя обязанность снабжать старого артиста новейшими театральными и концертными афишами. Мы даже пытались срывать их с заборов, но он, узнав про такие дела, не на шутку рассердился и строго-настрого запретил нам заниматься преступными — он так и сказал преступными — делами.

— Вы — варвары, вандалы, — в гневном пафосе кричал он, — а не дети рабочих! Афиша несет в массы культуру, а вы… Но глядите у меня: совершите преступление снова — из Студии революционного спектакля в момент исключу!

После такого внушения мы поклялись, что не будем варварами, и стали выпрашивать афиши у расклейщиков.

С Игнатом Дмитриевичем Юрий Михеевич был в приятельских отношениях. Бывший слесарь рассказывал ему о народных обычаях, праздничных гуляньях, плясках, кулачных боях, до которых, по-видимому, в далекой молодости был большой охотник. Некоторые его истории Юрий Михеевич даже записывал в особую толстую тетрадь. Поэтому, когда мы сейчас во главе с Игнатом Дмитриевичем появились в подвале, старый актер захлопал от восторга в ладоши.

— Вот сюрприз так сюрприз, — радостно восклицал он, подставляя Игнату Дмитриевичу видавшее виды кресло. — Вот праздник так праздник! Садитесь, друг Игнат Дмитриевич, садитесь, а то вам в моих светлейших хоромах сгибаться приходится…

Игнат Дмитриевич действительно подпирал своей львиной головой потолок и рядом с маленьким сухоньким Юрием Михеевичем казался сказочным великаном.

Когда мы все разместились, Юрий Михеевич спросил:

— Чай будем пить? У меня, друзья, самовар вскипел.

Тереха, большой любитель чаевничать, нерешительно посмотрел на брата.

— По стакану, кажись, еще можно, — почесав затылок, согласился тот.

Я осмотрелся. Все здесь выглядело так же, как и раньше. На стенах висели пожелтевшие фотографии и различные театральные афиши тридцатилетней давности, на которых можно было отыскать и псевдоним Юрия Михеевича (на сцене он играл не под настоящей фамилией, а под псевдонимом Походников). Вот около двери прибита афиша театра, гастролировавшего до революции на Ирбитской ярмарке, и в ней мелким шрифтом сообщалось, что роль смотрителя училищ Луки Лукича Хлопова в гоголевском «Ревизоре» исполняет «господин Походников».

Пока я все это рассматривал, Тереха принес из сеней кипящий самовар.

— Самые полные стаканы почетным гостям с Северного! — торжественно провозгласил Юрий Михеевич и добавил: — Эх, угощу я вас, друзья, таким чаем, что язык проглотите! Рецепт его составлен мною!

— А чай у вас, Юрий Михеевич, и впрямь аппетитный, — изрек Игнат Дмитриевич, отхлебнув несколько глотков. — Никола, зять, этак баско не приготовит.

— Такого чайку можно и целый самовар испробовать, — добавил Тереха.

— Спасибо, друзья, спасибо! — ответил Юрий Михеевич, порозовев от похвалы. — Но учтите, угощаю вас не даром. Историй мне новых давайте, историй, бывальщин старинных… Вы, Игнат Дмитриевич, про Санниковых много знаете… Помните, про самого Семена Потаповича обещали рассказать…

Я не помнил, чтобы Игната Дмитриевича требовалось упрашивать. Вот и теперь старик погладил бороду и, откашлявшись, начал:

— Санников-то, Семен Потапович, он и городской фабрикой, и Северным заводом владел. Под Ревдой еще рудники потом купил. Миллионщик был, кошкин сын, одним словом. А я годков пятьдесят тому назад молодым слесаренком был, но ловким, смекалистым… Эх, и нынче бы еще работал на заводе, хоть он и в чертову концессию сдан — сила-то у меня имеется. Да легкие подвели. Врачи приказали в отставку выходить. Ну а в двадцать лет легкие мои растягивались, как меха кузнечные… Да не бойтесь, история не про болезнь, а про любовь…

Игнат Дмитриевич, почему-то строго взглянув на Тереху, продолжал. Оказывается, у Санникова, недалеко от Северного завода, на берегу лесного озера, была выстроена дача.

И однажды летом на даче случилась беда. В престольный праздник, Семенов день, Санников хватил хмельного сверх положенной нормы. А наутро ему срочно потребовалось достать из тайника важную бумагу. Он как ни в чем не бывало полез в карман сюртука за ключом, но ключа там не оказалось. Вот тут-то и выяснилось, что вечером пьяный Санников, куражась, выбросил ключ в озеро.

Без ключа тайник не открывался. Санников бушевал и ругался до тех пор, пока сторож не надоумил позвать Игната-слесаря с Северного, мастера на все руки. За Игнатом Дмитриевичем срочно снарядили экипаж самого хозяина.

Хотя английский замок и был с преогромными хитростями, звание уральского мастерового молодой слесарь не посрамил. Довольный Санников, все еще не пришедший в себя после пьянки, милостиво пожал «спасителю» руку и выдал целковый «на водку». Игната Дмитриевича все эти хозяйские почести не тронули, но покидал он дачу как во сне. Дело в том, что, пока парень возился в комнате около тайника, присматривался да примеривался к английскому замку, в комнату вошла старшая дочь хозяина.

— И почему, побей меня бог, не ведаю, — рассказывал Игнат Дмитриевич, — но оробел я страшно. Еле-еле ящик открыл. Ну до чего эта Катенька Санникова красавицей мне показалась! Брови черные, косы змеиные, глаза описанию не поддаются…

Через неделю Игната Дмитриевича снова для каких-то слесарных работ пригласили на дачу, затем еще раз. И обязательно он встречал там Катеньку. Дело дошло до того, что Игнат Дмитриевич стал в воскресенье с утра уходить к даче и, спрятавшись в густом ельнике, наблюдал за Катенькой, если она показывалась в раскрытом окне или спускалась в сад.

Наступила осень, пошли дожди, и семья хозяина уехала. Игнат Дмитриевич загрустил, осунулся. Но тут неожиданно его вызвали в заводскую контору и приказали немедленно отправляться в город, — так, дескать, распорядился Семен Потапович.

— И не знал я, — вспоминал Игнат Дмитриевич, — радоваться мне или нет. С одной стороны, не хотелось шибко близко к хозяину быть, не рабочее это дело-то — холуйствовать, получать целковые за всякие услуги, а с другой стороны… мечтал Катеньку опять увидеть. И ведь увидел! Санников, думаете, для чего меня потребовал? Сцену для домашнего театра оборудовать.

— Как сцену? — удивился Юрий Михеевич.

— А вот слушайте… Сам-то Семен Потапович Санников, хотя и владел огромными заводами, образования, по сути дела, никакого не имел, но детей своих мечтал видеть учеными. Понимал, что приходят времена, когда только глоткой не возьмешь. Сыновья его и дочери учились в гимназиях, а старшая, Катенька, уже закончила весь гимназический курс премудростей и считалась в городе одной из самых завидных и богатых невест…

И дальше мы узнали, что Катенька очень увлеклась спектаклями и что к рождеству и к пасхе в особняке Санниковых местные любители из зажиточных семейств играли какую-нибудь пьесу. Сама Катенька всегда выступала в главных ролях. И по ее просьбе Семен Потапович решил устроить в большом зале своих хором такую сцену, какой в те времена даже и в губернском городе не было. Не откуда-нибудь, а из Парижа выписали особые фонарики, шарниры, крюки, подъемные механизмы и установку всего этого поручили Игнату Дмитриевичу. Тут-то ему и пришлось познакомиться с Катенькой поближе. Она объясняла Игнату Дмитриевичу, для чего нужна на сцене или под сценой та или иная деталь, как ее лучше укрепить.

И вот однажды ночью на кухне, где Игнат Дмитриевич спал за печкой, пришел на цыпочках Санников, поднял его с лежанки, приказал одеться, забрать инструменты и следовать за ним. Полусонный Игнат Дмитриевич молча плелся в темноте за хозяином и гадал, для какой такой цели он срочно понадобился.

Наконец они пришли в зал. Здесь Санников зажег свечку и заставил Игната Дмитриевича поцеловать нательный крестик и побожиться, что ни в коем случае никогда и никому не проговорится о работе, какую ему сейчас придется выполнить.

Парень по наивности думал, что предстоит заниматься каким-то особым трудным мастерством, но пришлось выполнять знакомое дело. Под сценой у Санникова находился известный, по-видимому, только ему одному тайник, ключ от которого при загадочных обстоятельствах, вернее всего, при таких же, как и летом, потерялся.

Приподняв крышку суфлерской будки, Игнат Дмитриевич вместе с хозяином спустился вниз. В руках у Семена Потаповича мигала свеча, но даже и с освещением Игнат Дмитриевич без Санникова не нашел бы тайник. Очевидно, владелец заводов любил прятать важные бумаги и деньги подальше от людских глаз.

Когда Игнат Дмитриевич открыл тайник, а потом врезал новый замок, Санников снова заставил парня побожиться и только после этого отпустил его спать, не позабыв, однако, как и на даче, наградить целковым.

Клятвы, откровенно говоря, хозяин с Игната Дмитриевича мог и не брать: молодого слесаря тайник совершенно не интересовал, ибо мысли его в те дни были заняты лишь Катенькой. Правда, Игнат Дмитриевич понимал, что он ей не ровня, и надежд на взаимность даже не возлагал.

Но скоро его со скандалом изгнали из санниковского особняка. Произошло это так.

В субботу он случайно увидел в раскрытую дверь одной из комнат, как Катенька била по щекам девчонку-горничную.

— Катерина Семеновна! — испуганно закричал Игнат Дмитриевич. — Разве так можно?!

— Хам! Мужик! — услышал слесарь в ответ. — Тебя еще здесь не хватало!

На шум прибежал сам Семен Потапович, и через несколько минут Игнат Дмитриевич, забрав свой узелок, шагал в сторону Северного завода.

— Вот как я в кавалерах-то пытался ходить! — иронически усмехнулся Игнат Дмитриевич, закругляя рассказ. — Бывали времена!

Тереха удивленно посмотрел на брата: видимо, эту историю он услышал впервые. Юрий Михеевич, покачиваясь на стуле, что-то соображал. Глеб задумался.

— Игнат Дмитриевич, — решил я нарушить молчание, — Катеньку вы потом видели?

— Нет, не приходилось, — ответил старик. — Савинковы следующим летом на лечебные воды за границу укатили. Катенька за границей и осталась. Говорили, замуж за богатого иностранного заводчика вышла… Да и зачем мне ее, Гоша, было видеть?