Реконкиста

Глава 20. Октавиан-Клавдий. Сияние чистого разума

Неправильно было бы сказать, что на обратной стороне Вселенной нет времени и расстояния, но длительность и протяжённость здесь понятия относительные. Относительны сила и масса, скорость и ускорение. Чего действительно здесь нет, так это направления. Чтобы попасть из точки А в точку B, не обязательно понимать, где та находится. Достаточно знать, что она есть, и уметь двигаться к цели. Даже если в правильном релятивистском мире «точка B» предшествует «точке А» во времени.

Октавиан пока ничего не знал об особенностях длительности и протяжённости в мире, где оказался. Однако в том, что сила здесь относительна, он убедился, когда нашёл Старейшину медеанцев, высокопарно именующего себя Спасителем Земной Женщины, и вступил с ним в бой. Или ещё раньше?

Старинную идиому «Стакан наполовину пуст или наполовину полон?» единственный си-гуманоид Галактики мог перефразировать на свой лад: «Октавиан-Клавдий наполовину мёртв или наполовину жив?» Врачи Вырицкого спецгоспиталя для сотрудников Контакт-Центра – внеземлян сотворили чудо, удержав его на грани, за которой нет возврата. Антаресец был не парой сиамских близнецов, не Октавианом и Клавдием, но единой личностью — Октавианом-Клавдием, оперирующей двумя мыслительными аппаратами. Всех тонкостей функционирования его бинарной психики не знал никто, но на счастье, главврачу госпиталя Тодору Джаковичу хватило проницательности отказаться от ампутации «мёртвой головы». Но вернуть сознание антаресца к норме он не смог.

Обе половины Октавиана-Клавдия очнулись одновременно, иначе и быть не могло. Но связь с внешним миром сохранила только «половинка»-Клавдий. Октавиан лишился способности видеть, слышать, ощущать, контролировать своё тело, приборы не регистрировали активности его мозга. Он словно оказался запертым в абсолютно чёрной, непроницаемой ни для какого излучения коробке. Вернее, единственной лазейкой отсюда оставался Клавдий, до которого иногда удавалось достучаться.

Определить, как быстро течёт время внутри коробки и течёт ли оно вообще, Октавиан не мог. Может, он заточён здесь многие годы, или прошло всего несколько секунд с того момента, как последний раз услышал мысленный крик Клавдия: «Окт, где ты?!» Что он мог ответить на это? Он ведь сам не знал, где находится.

Октавиан подозревал, что отныне так будет всегда, пока статус «наполовину мёртв» не сменится на «мёртв стопроцентно». И он отнюдь не был уверен, какой из статусов лучше. Он мог лишь догадываться, что испытывает Клавдий в реальном мире, но подозревал, что тому ещё хуже — он ведь та половина, которая «живой»! Ему так хотелось помочь брату, но как это сделать, он не знал. Пока не услышал отчаянный вопль: «ОКТ, ПОМОГИ!!!»

В это раз кричал не только Клавдий, — казалось, ему вторили миллиарды голосов. И стены коробки-тюрьмы не выдержали. Она лопнула, разлетелась осколками, исчезла. Октавиан открыл глаза. Он прекрасно понимал, что ни глаз, ни вообще тела у него нет, тем не менее сделал это.

Пустота вокруг была вовсе не пустой! Её заполняли бесчисленные клубки нитей, соединяющих всех живых существ во Вселенной. Он мог беспрепятственно проникать сквозь эти клубки и одновременно отслеживать любую нить, видеть существо, в которое она проросла, которое питает её. Грибной мицелий — вот на что это походило. Симбионт, универсальный и вездесущий, как сама жизнь.

Октавиан не был единственным разумным созданием — сознанием, вернее сказать! — в этой изнанке мироздания. Иные не имели здесь ни форм, ни размеров, он фиксировал лишь блики среди клубков мицелия, короткие вспышки там, где они пронзали границу миров. Тот, кто называл себя Спасителем, тоже был здесь… и в то же время — там. Там он убивал дорогих Октавиану-Клавдию людей, готовился убить его самого. Здесь — отдыхал, предаваясь созерцанию. Здесь он не ждал нападения, потому что все иные были его сородичами — предками и потомками. Существо, умеющее жить по обе стороны границы реальности, с полным правом считало себя бессмертным... однако Октавиан-Клавдий отныне тоже жил в двух мирах, и он сородичем этой твари не был.

Бить врага, когда кулаки-кувалды, крепкие колени и пятки существуют исключительно в твоём воображении, чрезвычайно трудно. Но можно — если враг знает, что его бьют. Враг знал. Миг — и он весь оказался здесь, исчезнув из залитой кровью пещеры на туманной планете Медея. Чтобы сподручнее было драться, Спаситель принял облик громадного монстра с бесчисленными клешнями и закованными в костяную броню щупальцами. Октавиан изменять облик не умел. Зато он сделал себя немножко больше. Размером с Бетельгейзе! Почему бы и нет, если в этом мире всё относительно?

Октавиан не мог бы сказать, сколько времени прошло в реальном мире, пока длилась их драка, похожая на битву титанов. Он взламывал панцирь противника, отрывал ему клешни и щупальца быстрее, чем тот успевал их отращивать. Он кромсал, превращал в бесформенное месиво, стирал в порошок и сжигал в звёздном пламени всё новых и новых тварей, возникавших перед ним. Они оба одинаково черпали силы из мира-изнанки, но разница была в том, что Октавиан знал о противнике, о его уязвимостях, сильных и слабых сторонах многое — спасибо дневнику бабушки Ставриди! Клавдий прочёл его, значит, прочёл и Октавиан, ведь они единое целое. А вот противник не знал о си-гуманоиде почти ничего, не мог подобрать нитей мицелия, проросших в него, — иногда полезно быть единственным представителем своего вида! Пусть Клавдий выполняет свою работу на «лицевой стороне» Вселенной, Октавиан свою выполнит здесь. Хорошо выполнит!

В конце концов калейдоскоп монстров исчерпался. Октавиан сжимал в могучих лапищах последнюю ипостась того, кто спустя сотни миллионов лет назовёт себя Спасителем Земной Женщины. Вернее, первую — невзрачное четырёхпалое существо с рыхлой ноздреватой кожей и затянутыми плёнкой глазами на плоской безлобой морде, которую с очень большой натяжкой можно посчитать лицом. Первое существо, засеянное спорами мицелия, а взамен получившее способность управлять всем живым вокруг, в том числе клетками собственного организма.

Существо скулило и молило о пощаде, от его могущества не осталось ничего, и Октавиан мог положить конец бессмертию просто сжав ладонь. Наверное, так будет правильно? Вселенную это не изменит, в ней живут, размножаются и разносят споры миллионы таких существ, помогая мицелию прорастать во всё новые миры. Но с чего-то же надо начинать!

Он не успел сжать кулак, яркая вспышка остановила. Прежде такие вспышки он видел со стороны, но теперь сам стал частью одной. В следующее мгновение понял: Октавиан-Клавдий снова единое целое! И весь он тут.

— Клав? — спросил недоверчиво. — Клав, ты здесь?

— Окт?! Окт, где мы? Что происходит?

Октавиан и сам хотел знать ответ на этот вопрос. Конечно, он не знал в подробностях, что случилось с Клавдием в реальном мире. Но сейчас их сознание не разделяла грань, и мысли не требовалось облекать в слова, чтобы обменяться ими. Особенно, если это твои собственные мысли! Миг, и у Октавиана-Клавдия появилась первая догадка.

Сама по себе идея Тимура Коршунова была хороша: раз нельзя спасти людей, оставшихся на Медее, то нужно, чтобы смерть их не осталась напрасной. Прыгнуть в будущее, предупредить землян — лучшее, что можно было сделать. Однако что-то пошло не так. Октавиан видел, что существа, живущие на лицевой стороне Вселенной, перемещаются из «точки А» в «точку В» мгновенно, обозначая своё присутствие лишь вспышкой. Тимур и его команда не должны были застрять здесь!

Октавиан-Клавдий вычленил ту, что в их групповой ко-осознанности отвечала за движение, позвал:

— Утренняя Роса?!

Ему пришлось повторить это много раз, прежде чем возник слабый отклик:

— Я не смогла… остановил…

И одновременно он услышал нечто, похожее на злорадный смех. Эти эмоции исходили от мерзкого существа, которое Октавиан-Клавдий сжимал в своих трансцендентных ладонях.

Всё стало на свои места. Клавдий сделался частью ко-осознанности, идущей сквозь мир-изнанку, не зная, что здесь Октавиан намертво сцепился со Спасителем. И пока Октавиан-Клавдий удерживает тварь, та точно так же удерживает их всех.

— Это ты сделал?! — рявкнул он на существо, исподволь обрастающее панцирем, отращивающее когти, зубы, жала и клешни.

— Ты думал, что одержал верх, убил бессмертного? — вопросом на вопрос ответил Спаситель. — Нет, это я уничтожу тебя! Ты сам привёл ко мне ту, что предала Племя! Это мой ребёнок, я знаю о нём всё, я могу управлять его силой. И я эту силу заберу!

Он не блефовал. Он высасывал силу из Утренней Росы, а значит, из всей их ко-осознанности. Пересёкши грань, они слились в одно целое и вновь стать отдельными сознаниями смогут только вернувшись в материальный мир. Но им не вернуться! Утратив силу, ко-осознанность рассеется, и Спаситель победит Октавиана в битве! Так что, Клавдию лучше было остаться на Медее? Но он бы погиб при взрыве энергоцентрали, и вместе с ним перестал бы существовать Октавиан — они ведь одна личность. Спаситель вышел бы победителем.

Получается, любой вариант изначально вёл к победе противника? Неудивительно, «за плечами» этот существа стоит опыт миллионов лет жизни, разум и память сотен тысяч перевоплощений. Настоящий Абориген Галактики! Ему не составило труда заманить в ловушку Октавиана-Клавдия, младенца по галактическим меркам, набросить и затянуть пояс, который ни порвать, ни расстегнуть. Пояс?!

Вариант, ведущий к победе, не замеченный и непредусмотренный Спасителем, всё же имелся. Чертовски рискованный вариант. Но, как говорил уважаемый Роман Витальевич Силантьев, «Кто не рискует, тот не пьёт…» О каком именно напитке шла речь, Октавиан-Клавдий забыл, да это и неважно. Важно, что серебряный пояс сейчас был при нём. Изнанка Вселенной — это мир энергии и информации, в котором нет места для материи. Здесь пояс братства прочностью не уступает путам логики, наброшенным Спасителем.

— Ты уверен, что с исчезновением ко-осознанности я тоже исчезну? — спросил он. — А может, я освобожусь и стану ещё сильнее? Ты ведь не знаешь, что я такое, почему я здесь. Так давай закончим поединок иначе. Ты поможешь людям выбраться отсюда, я — посвящу тебя в свою тайну.

— Мне неинтересны тайны существа, не имеющего сородичей! Твои тайны умрут вместе с тобой!

— Ты так говоришь, потому что не способен вернуть моих друзей в их мир? Давай проведём Обряд Узнавания, проверим, что у нас действительно есть, что можем предложить друг другу для обмена.

Предложение стало неожиданностью для Спасителя. Впрочем, колебался он недолго. Внешне не изменилось ничего: ни вспышек осознанности, ни изменения мыслеформы. Они провалились друг в друга — рой из миллиардов существ, соединённых в одно целое, и один-единственный си-гуманоид. Показалось, что длится это всего мгновение, — Октавиан-Клавдий удивился бы, узнай, что в релятивистском мире прошло двадцать с лишним лет. Но и мгновения хватило, чтобы узнать о планетах, заражённых паразитами, о десятках уничтоженных цивилизаций, о таких уголках Галактики, куда земные нибелунгеры доберутся не скоро. Ему открылась истинная природа Корня-Предка, и название это оказалось настолько точным, что он не мог и представить. А ещё Октавиан-Клавдий увидел странную планету — самую первую, где ментальное порождение изнанки впервые обрело материальную плоть, соединившись с прапредками нынешних галактических паразитов. С планетой, на которой не осталось ничего живого, кроме бесчисленных вариаций этого симбиоза, и которая при том была полна жизни, пропитана нею от экзосферы до глубинных слоёв мантии…

Всё закончилось так же внезапно, как и началось, — Спаситель прервал обряд, испугавшись, что противник узнал слишком многое. Он тоже увидел то, что увидеть не ожидал.

— В этом нет ни логики, ни смысла! Вы не можете быть братьями одного Племени, вы принадлежите к разным расам, — буркнул. Однако уверенности в его мыслесловах не было. — У вас нет ничего общего, кроме серебряных поясов. Но это всего лишь украшение, мёртвый металл!

— Кому, как не тебе, знать: не всё является тем, чем выглядит. Теперь ты знаешь о нашем Братстве и можешь присоединиться к нему, если пожелаешь. Тебе выбирать: дальше подчинять разум своего племени чужому инстинкту, либо заставить самое могущественное создание Вселенной послужить разуму. А пока наш поединок закончен, каждый получил, что искал. Я ухожу!

И впрямь следовало поторопиться. Пока длился Обряд Узнавания, мицелий добрался до Земли, пророс в ней, готовый к размножению. А значит, второй родине Октавиана-Клавдия, прекрасной голубой планете, грозит смертельная опасность, о которой ни один человек пока не знает.

Спаситель всё ещё был силён. Возможно, он даже сделался сильнее? Но полученные знания отвлекали его, мешали сосредоточиться, не давали удержать противника.

— Мы ещё встретимся и продолжим наш спор! — только и крикнул он, когда ко-осознанность, движущей силой которой стал Октавиан-Клавдий, вспыхнула, пронзая мембрану между миром информационным и миром материальным.

— Без сомнения, — ответил антаресец в сумрак обступившей его пещеры.

Ударом ноги прорвал истончающуюся плёнку кокона и сдёрнул с плеча бластер прежде, чем таращившиеся на него «индейцы» пустили в ход мечи и копья.