Репин

Глава XVII ПОД-ГОРУ (1907–1930)

ЗАСЕДАНИЕ. Государственного совета» и связанная с ним серия портретов были последним великим созданием Репина. После них он действительно медленно, но верно начинает склоняться «в долину». Когда он в 1894 г., с горечью, но не без тайной надежды, восклицал: «Хоть бы что-нибудь для сносного финала удалось сделать!» — он после нескольких десятков ничтожных пустяков и прямых пошлостей, вдруг снова развернулся с небывалым блеском и силой. Но за этой последней вспышкой настали годы немощи и увядания.

Окончив портрет Стасова в шубе, Репин уехал вместе с ним» в Париж, на Всемирную выставку 1900 года. Здесь он познакомился с Наталией Борисовной Нордман, писательницей, выступавшей в литературе под псевдонимом Северовой^{382}. Они быстро сошлись во взглядах, и очень сблизились. Наталья Борисовна имела в Куоккала, в Финляндии, дачу, которую предоставила в полное распоряжение Репина. Бросив академическую мастерскую, он вскоре там поселился, оставшись здесь до дня смерти. Наталья Борисовна была его верным, интимным другом до 1907 г., когда она, больная, уехала в Италию, где вскоре умерла. Дача эта, названная Северовой «Пенатами», сыграла большую роль в течение последних 30 лет жизни художника. Об этом его периоде, о гостеприимстве Репина и его последней подруги, о их вегетарианстве, о танцах под граммофон, как «полезном виде гимнастики» и о тысяче других полезных, гигиенических и приятных вещей жизненного уклада в «Пенатах» в свое время так много говорилось и писалось, что одной этой эпохе жизни Репина можно было бы посвятить целую книгу. Увы, — только жизни, но уже не искусству, которое, начиная, примерно, с 1907 г. обозначает явный ущерб, год от году увеличивающийся.

Этот упадок творческих сил обычно связывали с болезнью правой руки Репина, которая около этого времени стала сохнуть. Художник начал приучаться писать левой рукой, что вначале давалось ему с большим трудом. Но упадок выражался скорее в самой концепции новых картин, нежели в оскудении техники.

Само собой разумеется, что и в эти годы выпадали счастливые творческие часы, когда в обширной мастерской, построенной Репиным, наверху дачи, удавались отдельные этюды и даже портреты. Но большинство вышедших отсюда холстов носят печать глубокого упадка.

Весьма типичной и показательной в этом смысле является известная картина — вернее, этюд — бывшей Цветковской галлереи — «Гайдамак». Написанный в 1902 г., т. е. еще в эпоху «Государственного совета», он обнаруживает уже те черты, с которыми мы вскоре встретимся почти во всех его больших и малых работах: необычайную поверхностность, приблизительность формы, дряблость, довольство первым попавшимся цветом, без какой-либо попытки глубоких исканий. Все вещи написаны с темпераментом — об объективизме давно уже нет и помину, — они неизменно живописны, но все это уже одна видимость, все— лишь на поверхности: за этими лихими мазками, темпераментным письмом, кажущейся крепостью формы уже нет ничего, — одна пустота. Похоже на роскошный расписной ларь, солидный и тяжелый с виду, таящий внутри заманчивые дары; но вы подходите ближе, стучите пальцем — он звенит, в нем пусто.

В 1903 г. Репину еще удается написать картину, наделавшую не мало шума — «Какой простор!». Она непонятна без комментариев — и это бы еще ничего, но она плоха по живописи и нелепа по композиции. И сколько бы ни уверял Репин, что он сам видел эту сцену в действительности, убедить он в этом никого не мог. Да и не к чему было убеждать: картина должна действовать сама собою, ей одной присущими средствами, методами, логикой.

Но все это было еще до окончательного перелома, наступившего лишь несколько лет спустя. В 1907 г. он пишет большую картину на тему «17 октября», изображающую ликование на улице в день объявления знаменитого манифеста. Студенты, гимназисты, курсистки, представители интеллигенции — среди них все узнавали Венгерова и Стасова — огромная толпа дефилирует с пением революционных песен.

Картина не могла быть, по цензурным условиям, выставлена своевременно и появилась только на XLI Передвижной 1912 г. Она датирована 1911 г., когда Репин кое-что в ней еще дописал. Нет никакой надобности описывать это немощное во всех отношениях произведение, которое больно видеть в списке репинских.

К сожалению, оно оказалось не единственным; за ним последовала «Черноморская вольница» 1908 г., «Самосожжение Гоголя» и «Сыноубийца» 1909 г., «15-летний Пушкин, читающий свою поэму, «Воспоминания в Царском селе» и «Пушкин на набережной Невы» 1911 г., «Поединок» (или «Третья дуэль») 1913 г.^{383}.

Даже лучшая из этих картин — Гоголь, сжигающий рукопись второй части «Мертвых душ», произведение второстепенного художника, попытавшегося сделать нечто сильное «под Репина эпохи расцвета», но с задачей не справившегося. Об остальных картинах и говорить нечего: их бы не заметили ни на одной выставке, если бы под ними не (стояло столь громкое некогда имя.

Только в ряде портретов Репину еще удается сохранить какую-то частицу положительного, но и то лишь в смысле документальном. Так, не плохо, что Репин успел написать еще дважды Льва Толстого в Ясной Поляне, один раз в 1907 г., вместе с Софьей Андреевной, за столом^{384}, и в другой — в 1909 г., в красном кресле. В первом случилось то, чего с Репиным прежде никогда не происходило: стол с книгами, чашкой, вазой с цветами написан лучше голов Толстых. Неприятен и последний портрет, исполненный в дряблой, трепанной манере и фальшивый в цвете.

Что же говорить о таких «посмертных» портретах, как менделеевский, 1907 г., с головой, не связанной с туловищем, а просто приставленной к пиджаку, с плохо нарисованными руками и опять лучше — ибо с натуры — написанными предметами на столе.

Но худшим из всех надо признать тот портрет, который был ему заказан в 1912 г. Московским литературно-художественным кружком и который назван автором «Толстей, отрешившийся от земной жизни».

Во время войны пошли уже «короли Альберты» — композиции пс фотографиям, и патриотические картины, вроде «В атаку за сестрой» (1916 г.), а в 1917 г. даже такие: «Быдло империализма» и «Дезертир». Но в этом же году он пишет снова изумительный односеансный портрет Керенского (Музей революции в Москве).

24 ноября 1917 г. в Петербурге, в фойе Михайловского театра был отпразднован 45-летний юбилей художественной деятельности Репина, после чего художник уехал в Куоккала, чтобы уже никогда больше не возвращаться на родину.

С тех пор он работал много, до последних лет жизни, но мне не пришлось видеть ни одного из его значительных произведений зарубежной поры. Известно только, что за последние 15 лет он, некогда атеист, издевавшийся над религией, стал сам религиозным, постоянно ходил в русскую церковь в Куоккала и пел на клиросе. Единственная вещь этого времени, находящаяся в Советском союзе — портрет академика И. П. Павлова, написанный в 1924 г. Он решительно не плох, — отлично схвачен характер, покоряет его смелая, уверенная манера. Пустоты портретов 910-х годов в нем не заметно.

Говорят, что несравненно выше этого другой портрет того же года — местного священника, с которым Репин сдружился. Видевшие его отзываются о нем с восторгом, называя шедевром.

Скончался Репин 29 сентября 1930 г., в кругу своих детей, внуков и правнуков.