Республика из пепла

Глава третья

— Феликс Нечаев, — представился пристав, сразу, как только переступил порог кабинета. Потом поздоровался с головой, снял фуражку, присел на стул и продолжил: — тутошний пристав, а у вас что за проблемы?

Пристав этот был фигурой колоритной. Возрастом чуть старше меня, к сорока ближе. Лицо простое, мужицкое, видно, что крестьянских кровей, чисто выбрит, а на голове большая залысина. Комплекции могучей, явно подковы гнёт одной рукой. Одет в синий китель из плотной ткани со стоячим воротником, фуражка тоже синяя, с непонятной кокардой. Штаны-галифе, снизу кожей обшиты, явно верхом часто ездит, а справа на ремне пистолет висит в кобуре, непонятной марки, но большой, с длинным стволом. Ещё были хромовые сапоги, что начищены до зеркального блеска. На мундире значков и шевронов нет, только погоны. Обычные, со звёздами, старший лейтенант.

— Да вот, человек пришёл, — указал на меня голова. — Охотник, волколака завалил, на пару со Стасом Липковым. Надо справку на премию выписать. Но это не всё.

— А что ещё? — деловито спросил пристав, вынимая из большой кожаной папки бланк на листе плотной бумаги.

Вместо ответа голова снял трубку с одного из двух телефонов, что стояли на столе и проговорил:

— Мария, принеси, пожалуйста, чаю. Три стакана. Сахар? Вазочку прихвати, мы сами добавим.

Положив трубку, он поднял глаза на полицейского и сообщил:

— Утверждает, что путешественник во времени. Что провалился из прошлого, из минус третьего года. Говорит, шёл по лесу, зайцев стрелял, а потом бац! Вместо зимы стало лето. И год нынешний. И знаешь, Феликс, что самое странное?

— Ну.

— Я ему верю.

— Объясни? — пристав написал несколько слов на бланке, поставил печать, которую вынул из кармана, потом расписался сам и дал расписаться мне.

— Смотри, форма на нём. Ты когда в последний раз такую видел?

— Никогда.

— А материал? Ты не стесняйся, потрогай. Но и это ещё не всё, — голова протянул полицейскому документ. — Вот, смотри, паспорт, самый настоящий, почти новый, я такие видел в музее. Год рождения смотри. Так, а вот дальше, телефон сотовый. Без малейшей царапины, даже заряжен ещё. Патроны к ружью пластиковые, таких не делали уже лет семьдесят.

— Это ни о чём не говорит, — тут же включил скептика пристав. — Паспорт и напечатать можно, а пластик и ткани синтетические у чистых делают. Сам-то он, вроде, не из них, но мог как-то разжиться. Например, с трупа. Так что перемещение во времени…

Полицейский-скептик вдруг замолчал на полуслове, так и оставшись сидеть с раскрытым ртом. Некоторое время молчали и мы, только через минуту Фокин осторожно спросил:

— Феликс, ты, часом, не подавился?

— Старый я совсем стал, — как-то совсем грустно проговорил полицейский. — Память подводит. Вроде всего чуть больше года прошло, а уже забыл.

— Чего забыл-то?

— Бумага из управления приходила. Мы с мужиками посмеялись, да положили под сукно, решили, что там, в столице, офицеры пьют на службе, а потом такие циркуляры выписывают.

— И что там?

— А там… там инструкция на случай, если вдруг объявится кто-то, кто скажет, что из прошлого прибыл. Точно, как здесь. Обращать внимание на одежду, на телефон, документы, если есть. А потом…

— Что? — с тревогой спросил я.

— Да ничего, задерживать, проводить первичный допрос и отправлять в столицу, да не в наше управление, а через них к контрразведке. Ещё доктору показать. Я так понимаю, что это не первый случай.

При слове «контрразведка» мне стало не по себе. Потом подумал, что вряд ли там настоящее гестапо, просто дело важное и конфиденциальности требует. А первичный опрос пускай проводят, я честно на все вопросы отвечу.

На стол лёг бланк, бледная копия, где с трудом можно было рассмотреть слова. Так, Фамилия Имя Отчество. Место проживания до того, как. Год рождения, образование. Семейное положение. Специальность. Место работы. Служба в армии, род войск, звание, военная специальность. И ещё некоторое количество пустого места, где я мог о себе изложить всё, что захочу. На заполнение ушло минут двадцать, в течение которых дверь отворилась, вошла девушка лет двадцати, видимо, та самая Мария, которая поставила на стол поднос с тремя стаканами чая, гранёными в красивых металлических подстаканниках, ещё там стояла вазочка с сахаром, и лежали три чайные ложки.

Пристав взял лист в руки, некоторое время читал текст, потом уточнил:

— В институте преподавали? А какой предмет?

— Историю государства и права, я вообще во многих местах преподавал и разные предметы, образования у меня два, историк и юрист.

— Насчёт армии непонятно. Это что, комендантская рота?

— Спортрота, — объяснил я. — Есть такие солдаты, которые в армии только и делают, что тренируются и на соревнованиях выступают.

— А вы, простите, спортсмен?

— Боксировал хорошо в молодости, сейчас уже бросил.

— Ясно, — пристав сделал пометку на том же листе. — То есть, в военном деле мало понимаете?

— Стрелять умею, строем ходить и противогаз надевать.

Снова короткая пометка.

— А с женой почему развелись?

— Личное, но, если честно, она другого нашла, потом разошлась с ним, может быть, мы бы и сошлись обратно, но…

— Понятно, а супруга где проживала?

Я назвал адрес. Пристав некоторое время молчал, потом я спросил:

— Скажите, а есть какие-то сведения…

— Практически нет, — грустно сказал он. — Часть архивов погибла, но не буду вас обнадёживать, скорее всего, ваши жена и сын сгорели в огне ядерного взрыва.

Желание спрашивать пропало, вообще все желания разом отпали.

— А доктору зачем?

— Анализ крови, который потом тоже в столицу нужно отправить. Что-то там, в крови, важное, я так понял, что у нас после всех потрясений, анализ один, а у вас, нетронутых, другой. Подтвердить, так сказать, алгеброй гармонию.

Фокин взял трубку и с третьей попытки вызвонил местного врача. Велел ему захватить всё, что требуется для забора анализа и бегом бежать в административное здание. Потом снова позвонил, на этот раз некой Валентине Семёновне, которую тоже позвал на беседу. На мой вопросительный взгляд он ответил:

— Учительница, одна из лучших, историю и географию преподаёт.

— А она зачем?

— Есть мнение, что у тебя вопросы будут. Тебе ведь интересно узнать, куда ты попал?

— Само собой, только я бы и подождать мог, у вас наверно других дел хватает.

— Дел хватает, — согласился Фокин. — Вот только не каждый день люди из прошлого к нам приходят. Да ещё грамотные. У нас вообще людей не хватает катастрофически, а грамотных и подавно. Мы, я и Феликс Петрович, просветим насчёт государственного устройства, а Валентина Семёновна расскажет, как к такому пришли.

Я молча отхлебнул чай. А ведь чай. Кажется, китайский. Не самый лучший, но чай. А до Китая отсюда…

Скоро прибыли все нужные люди. Врач оказался полноватым мужиком лет сорока, совершенно седой и с опухшим лицом. При этом он, впрочем, был весьма бодрым и разговорчивым. Называть его предложил Климом, просто Клим, без отчества. Немедленно раскрыв саквояж, он извлёк блестящую стальную коробку, а уже из неё достал стерильный шприц, старого образца, стеклянный, вату и пузырёк спирта.

— Закатай рукав, — велел он, теперь кулаком поработай.

Пока врач высасывал из меня кровь старинного вида стеклянным шприцем, Валентина Семёновна присела поближе и приготовилась рассказывать. Это была высокая худая женщина с длинными чёрными волосами, заплетёнными в косу, как и положено в огромных очках, не очень, правда, мощных. Лет ей было от сорока пяти до пятидесяти, но, как ни странно, кое-какую привлекательность сохранила. Одета в тёмно-синее платье из плотной ткани, а на плечи наброшен серый пиджак. Из-под платья торчат голые коленки. Косметики и украшений нет совсем, даже серьги не носит.

— Мне уже сказали, что у вас произошло, признаюсь, верится в такое с трудом, но вам явно нужна помощь, — голос был приятный, если бы я был её учеником, слушал бы каждое слово. — Думаю, будет лучше, если бы вы задавали вопросы, а мы на них отвечали.

— Хорошо, — согласился я, — политинформация не помешает, начнём с простого: какой сейчас год?

— Вас, я думаю, интересует дата от Рождества Христова? — уточнила Валентина Семёновна. — Две тысячи сто восемьдесят второй, тринадцатое мая.

— А вы считаете от конца всего? — уточнил я.

— Именно так, в две тысячи двадцать четвёртом году случился Конец Света. Эта дата куда важнее древнего религиозного праздника, решено было считать от неё.

— А как выглядел БП?

— Простите?

— Конец Света, — поправился я, вряд ли учительница из будущего знает похабные сокращения. — Что случилось? Война?

— Да, ядерная война, разрушение городов, коммуникаций, части заводов, мостов, дорог, словом, всего, что делает человеческое общество цивилизованным.

— А кто победил? — спросил я, но тут же поправился, — вернее, кто с кем воевал?

— А вот тут было непонятно, конфликт изначально был между нашей страной и блоком НАТО, вот только очень быстро случилось так, что в войну эту были втянуты почти все страны мира. Война была странной, страдали не столько военные, сколько гражданские объекты.

— Это всегда так, — я равнодушно пожал плечами. — А чем кончилось?

— Кончилось тем, что человечество откатилось в каменный век, — ответил за учительницу Феликс.

— Не в каменный век, разумеется, поправила она, — в Средневековье с некоторыми отличиями. Результат был примерно следующий: после обмена ядерными ударами, многократного, в течение нескольких недель, население Земли сократилось с восьми миллиардов, до полутора-двух.

— Неслабо, — удивлённо произнёс я, в моём понимании возможности ядерного оружия были куда скромнее.

— Больше всего досталось Китаю и Индии, — продолжила учительница. — Там потери населения составили примерно девяносто пять процентов.

— А Китай с Индией на чьей стороне были? — спросил я, снова удивившись.

— В том-то и дело, что ни на чьей, если только в процессе успели подключиться к одной из сторон конфликта, или имели какое-то тайное соглашение. Но удар, нанесённый по ним, был чудовищным. Ядерным оружием никто не ограничивался, в ход пошли химия и боевые штаммы, в том числе самые примитивные, вроде бубонной чумы. Вакцинация легко решила бы проблему, да только системы здравоохранения уже не осталось. Тех, кто выжил после такого, добил голод, поскольку разрушенная инфраструктура не могла прокормить даже такое количество.

— Просто там население большое, — уверенно сказал Феликс. — Было большое.

— Именно, — Валентина Семёновна уверенно кивнула. — Уже потом, когда мы узнали о целях войны, всё встало на свои места.

— И что это были за цели?

— А вы не догадываетесь? — она невесело усмехнулась. — Разрушение мира. Те, кто решал судьбы мира, те, кто работал на них, те, кто их (именно их) защищал, не пострадали. Более того, как оказалось, вся война была гнусным договорняком между сильными мира сего. Возможно, те, кто вёл войну, водил самолёты, нацеливал ракеты, высаживался на вражеской территории, — все они верили, что защищают Родину. Вот только президенты, министры, депутаты, генералы и полковники, а также просто большие люди избежали общей участи.

— Они всё это и устроили, — скорее утвердительно, чем вопросительно, сказал я.

— Планы такие имелись давно, что именно послужило спусковым крючком, нам неведомо. Но вся элита, по крайней мере, западная, исчезла прямо перед войной. Исчезли и многие специалисты, инженеры, учёные, деятели искусства. Масса научных лабораторий также была закрыта, а оборудование и сотрудники исчезли в неизвестном направлении.

Я потихоньку начинал складывать в голове пазл мироустройства.

— Были и другие странности, например, при бомбардировках, уничтожавших в первую очередь города, не пострадали месторождения ценных ресурсов, добывающие предприятия, некоторые порты. Это говорило о том, что кому-то они пока нужны.

— И когда же стало ясно, что произошло на самом деле?

— Примерно через год. Зима тогда была неожиданно холодной, не ядерный апокалипсис с ледниковым периодом, просто очень холодная и долгая зима. Холод и голод убили многих. На руинах бывшей России бродили последние отряды солдат, что так и не добрались до врага, они мародёрствовали, грабили, убивали. А ещё сражались между собой, от прежнего мира осталось много оружия. Артиллерия, вертолёты, танки. Враг далеко, до него не добраться, да и не было уже настоящего врага, США и Европа точно так же лежали в руинах, разве что положение выживших облегчалось более тёплым климатом. До врага не добраться, а сосед — вот он, у него есть то, чего нет у тебя. Началась гражданская война. На территории России образовалось полтора десятка правительств, каждое из которых объявляло себя единственно законным. Первым делом каждый новый президент отправлялся нагибать соседей. Лет через десять таких войн наступила окончательная деградация. Войны сошли на нет, просто закончились запасы снарядов и патронов, закончилось горючее для танков, да и люди, собственно, закончились. Оставшееся к две тысячи тридцать пятому году население России оценивалось в три-четыре миллиона человек. Не стало еды, и некому было её производить, начались болезни, мор, людоедство.

Она замолчала, а я ждал продолжения. Собравшись с силами, Валентина Семёновна заговорила снова:

— Через несколько лет появились они. Для многих уже было диковиной появление новой техники, людей в чистой новой одежде, сытых и весёлых. Это были чистые. Так они называли сами себя, так их называем мы.

— И как их восприняли?

— Вы ещё спрашиваете? — она криво улыбнулась. — Разумеется, негативно. Совершенно озверевшие люди, помнившие, как жили раньше, вдруг увидели тех, кто с ними это сделал. Все оставшиеся патроны тут же были истрачены на них, да только ответ прилетел такой, что быстро передумали воевать. Там, где убили или ранили чистого, ракетными ударами уничтожалось всё в радиусе нескольких километров. Дома, поля, лес, всё. Люди очень быстро присмирели, и это было довольно мудро. Кроме прочего, около чистых можно было прокормиться, оказать им какую-то помощь, или просто не мешать, чтобы не навлечь на себя кару с неба. Им, по большому счёту, неинтересны были дела аборигенов, они решали свои задачи. Именно тогда люди узнали устройство нового мира.

— А какие задачи у них были здесь?

— Как я уже сказала, им требовались кое-какие ресурсы, нефть, газ, руды редких металлов. Также вывозили технику с каких-то секретных складов. Иногда похищали людей, обычно молодых женщин или детей.

— Так каков же был новый мировой порядок?

— Это люди выяснили уже позже, когда появились контакты с чистыми. Публика, устроившая передел мира, была немногочисленной, около шести миллионов, это те, кто в первую очередь подходит под определение чистых. Они поселились в заранее построенных городах в нетронутых войной уголках мира. Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка, Аляска, частично Канада. Это была новая раса господ, призванная воевать и править. Второй категорией чистых были солдаты, набранные ещё до войны наёмники без родины, именно они обеспечивали безопасность первых, правда, не выяснено, как первые держали их под контролем. Эта армия была относительно немногочисленной, вряд ли больше двухсот тысяч, но настолько технически мощной, что легко давила любое сопротивление на местах. Была и третья категория, те, кто должен был всё это обеспечивать своим трудом. Были созданы промышленные районы в тех местах, где условия были приемлемы для проживания. Производство материальных благ было почти полностью роботизировано, но совсем без людей роботы работать не могут, поэтому потребовалось некоторое количество высококвалифицированных рабочих, инженеров и учёных. Их было около двух-трёх миллионов, точнее сказать никто не может, промышленные районы сильно разбросаны по миру. Они жили с семьями, специально, чтобы воспроизводить самих себя.

— А остальные? — спросил я, уже зная ответ.

— Остальные, то есть мы, остались ненужными. Впрочем, полное уничтожение человечества в их планы не входило. Те, кому удалось выжить за пределами владений чистых, оставались резервом человеческого ресурса. На тот случай, если что-то пойдёт не так. Я уже говорила, что чистые, разумеется, не сами, а только солдаты и инженеры, прибывали, чтобы наладить добычу ценных ресурсов. Впрочем, быстро от этого отказались. В России слишком неблагоприятный климат, да и расстояния не располагают. Зачем нужен газ Уренгоя, если есть Катарский? И зачем нужна нефть Тюмени, если есть Аравия и Венесуэла? Немногочисленное население имеет весьма немногочисленные запросы, тем более что новейшие технологии, которые раньше просто придерживались, теперь стали полноценно использоваться.

— А зачем им понадобились люди?

— Женщины использовались в качестве прислуги, проституток и суррогатных матерей, мужчин иногда вербовали в солдаты, но быстро от этого отказались. Для работы с современной техникой нужен грамотный специалист, а тех, кто застал довоенный мир, становилось всё меньше. И ещё, то, что мы знаем о чистых, говорит нам, что это уже не люди в привычном нам смысле.

— А кто?

— На них работали лучшие учёные мира, в том числе генетики, они имели отличное финансирование и самое лучшее оборудование. Им и людей для опытов поставляли в неограниченном количестве. К моменту конца мира уже имелись отработанные технологии генетического изменения человека. Более того, эти технологии постоянно совершенствовались, для чего тоже нужны были люди со стороны. Они начали менять себя. С тех пор сменилось примерно пять поколений, может быть, шесть, теперь чистые представляют собой другую расу, а возможно, и совершенно новый вид человека. Не удивлюсь, если они уже не могут дать потомство с обычными людьми. По крайней мере, естественным путём.

— И… — я растерялся, не зная, что спросить. — Что это за изменения?

— Точно не скажу, я не биолог, но чистые очень долго живут, почти не болеют, обладают высоким ростом, огромной силой и выносливостью, у них сильно увеличен мозг, а его возможности возросли многократно. Понятно, что подобные положительные изменения коснулись только элиту, рабочих и инженеров преобразуют исключительно с целью сделать их лучшими придатками к машинам, а солдат делают более совершенными убийцами.

— Они надолго исчезли из жизни людей всего остального мира, — продолжил рассказ Фокин. — Но чуть больше десяти лет назад одна группа объявилась в наших краях. Их было немного, две-три тысячи, там были рабочие, солдаты, ну и собственно чистые. Они высадились с нескольких судов на берегу Азовского моря, в считанные недели отстроили там городок, закрытый высокими стенами, временами его расширяют. Проводят разведку местности, запускают дронов, а иногда и сами прогуливаются по окрестностям.

— А какие с ними отношения?

— Никаких, они нас игнорируют, если мы им не мешаем, несколько попыток нападения на них закончились большой кровью. Кроме того, в окрестностях городка чистых появились странные твари. Мутанты после большой войны были, но было их мало, и почти все вымерли в первые годы. То, что теперь завелось в тамошних лесах, не похоже на известные виды. Скорее, это результат генетических опытов. А кто у нас занимается генетикой по-крупному? Твари мигрируют, порой на большие расстояния, но основная концентрация именно на юге. Надо полагать, их выпустили, чтобы отбить у наших людей охоту шастать по окрестным лесам.

— А там что, леса? — спросил я, вспоминая берег Азовского моря.

— Довольно серьёзные, климат здорово изменился, лесная зона ощутимо подвинулась на юг, степь, соответственно, отступила. Зато теперь мы имеем много топлива и строительного материала, вот только поля под новые посадки приходится расчищать.

— С этим ясно, — угрюмо сказал я, ничего было не ясно, и даже то, что я услышал, требовалось переварить. — А что произошло именно у вас? Тут есть государство? Армия? Полиция? Как до такого дошли?

— Году так в семидесятом, — начал рассказывать Феликс. — Когда все войны уже отгремели, а из средств поражения остались только копья и луки, появился человек. Мы его зовём Старик, уважительно так, а звали его Виктор Сергеевич Кабанов. Очень серьёзный был человек, имел свою боевую группу, они хоть и грозные были, но, вместо того чтобы грабить, знания искали. И нашли. Нашли несколько поселений, где цивилизация хоть как-то сохранилась, грамотные люди, склады книг, станки разные, генераторы. Этого добра до войны хватало, даже специальные склады были на такой случай. Всё это добро собрали в одном месте, которое теперь столицей зовётся. Крестьян в округе данью обложили, да не просто зерном и картошкой, но и обязали детей отправлять учиться. Потом грамотное поколение подросло, их стали на инженеров учить, знания по крохам собирать. Слышал, хоть в истории этому не учат, что была большая экспедиция на Урал, какие-то подземелья разрыли, достали станки, материалы, а главное — все знания старого мира, или почти все. Потом начали их в жизнь претворять. Когда Старик умер, лет через тридцать, огляделись мы, а ведь уже что-то хорошее вырисовывается. Столица тогда сама по себе жила, снабжала округу полезными вещами, а округа её взамен жратвой, потом уже начали государство складывать. Повезло, что врагов немного вокруг было. Да чего там врагов, людей-то почти не осталось, всё больше малыми общинами жили, по три-четыре семьи в деревне, а тут стали в большие деревни объединяться. Тогда же порешили, что хозяйство поднимать следует организованно, что одиночки технику столичную не окупят. Пришлось на вооружение взять опыт коммунистов, что в нашей стране когда-то правили. Колхозы создавать.

— И как?

— Да сам видишь, — Феликс обвёл рукой окружающее пространство. — Не бедствуем, хлеба и мяса всё больше, смогли поголовье скотины поднять, коровы, свиньи, лошади, куры, — всё есть. Даже соседям иногда продаём. А в Столице всё технику производят, да всё лучше. Железные дороги запустили, несколько веток, сейчас новые строят, электричество проводят всё дальше. Инженеров грамотных учат, докторов, учителей, книги печатают. Старик, когда жив был, завещал всем грамотными быть, мол, неважно, ты слесарь, инженер или пахарь, а будь добр, школу закончи.

— А за пределами что? И насколько велика страна?

— Страна наша невелика. То есть, пространство большое, а населения мало, — снова включилась в разговор учительница. — Границы условные, с западной стороны Дона выгнута дугой, от бывшей Брянской области на юг, на самом юге границы нет, но там, где степь начинается, степняки правят, а у самого моря владения чистых, там наши иногда ходят, но деревень поблизости нет.

— Степняки — это кочевники? — уточнил я.

— Ещё какие, — угрюмо согласился Феликс. — Скотоводы, но любили в набеги ходить, грабили, людей в рабство угоняли. Но это давно, а как у нас армия появилась, пусть небольшая, да оружие стали производить, так и не стало набегов. Лет пять назад они снова рыпнулись, да их так причесали, что больше и не слыхать.

— Феликс-то знает, сам участвовал, — добавил Фокин.

— Ещё как знаю, — пристав усмехнулся. — Медаль дома на стенке висит, пулемётчиком был.

— Так, — я терялся в вопросах, пытаясь расставить их в порядке убывания важности, — пулемётчик, так у вас пулемёты есть? А я думал, что с оружием всё плохо, Стас с мушкетом охотился.

— Оружие есть, — важно сказал Феликс, — только мало его, у армии и полиции, у меня в арсенале лежат стволы, гражданским почти не даём, даже за деньги. А так есть, пулемёты, винтовки, автоматы, пистолеты, — он хлопнул себя по кобуре, — даже револьверы одно время выпускали. С патронами проблемы были, до сих пор дефицит, в калибрах одно время разнобой был, это я помню ещё. Но сейчас получше стало, глядишь, скоро и охотникам давать начнут, дело-то полезное.

— Так, ясно, — я почесал затылок и отхлебнул остывшего чая, в который так и забыл положить сахар. — А соседи у вас есть? Другие страны? На юге — кочевники и чистые, на востоке — Дон, за Доном кто?

— От Дона до Волги живут крестьяне, те, кто выжил после всех потрясений, вот только они пока сами по себе, от цивилизации далеко, живут как в древности. С нами дружат, но подчиняться пока не желают, раньше не желали, теперь уже передумали, скоро территория в том направлении вырастет, до Волги и даже дальше, — объяснил Фокин.

— Запад?

— На западе, где Украина и Белоруссия были, ограничений нет, проблема в нескольких радиоактивных пятнах, там до сих пор жить человеку вредно. Мы на Донбасс облизываемся, там место почти безлюдное и угля прорва, у нас угля почти нет, а из дерева топливо плохое. Вроде даже хотели туда дорогу железную строить, да только там заражено всё, мало мест, где человеку находиться можно.

— Так, а на севере что?

— На севере ничего, то есть, много чего, руины там почти не исследованные, но там радиация почти сплошь, а кое-где химия поработала так, что до сих пор даже трава не растёт, — снова включился Феликс.

— А как страна называется?

— Просто страна, Республика, иногда Россия по старинке, — сказала Валентина Семёновна. — У нас и столица — это просто столица. Название нужно, чтобы от других отличаться, а мы, по сути, одни. Есть в других местах подобные образования, но далеко, за Уралом, в Азии, в Америке что-то есть, говорят, что радиосигналы доходят.

— Ясно, а режим какой? В смысле, государственное устройство?

— Республика, — ответила Валентина Семёновна. — Выборное руководство. В каждой деревне выбирают старосту и одного человека в совет, В селе этот совет выбирает голову и одного человека в столичный совет, а там, в столице, представители каждого села выбирают верховного правителя.

— А я думал, он у вас бессменный.

— Вообще-то, верховный правитель уже пятнадцать лет на посту, но его пока не сменили, нужды не было. А под ним уже министерства, полиция, армия, промышленность, тяжёлая и лёгкая, сельское хозяйство, образование. Казначейство есть, деньги печатает.

— В целом понятно, а чем в вашей стране я могу пригодиться?

— Это уже не нам решать, — ответил Феликс. — Из столицы сообщат, потом и сам туда съездишь, может быть. С одной стороны, ты грамотный, к чёрной работе приставлять смысла нет, вот только нам больше техники нужны, а ты… — он замялся, подыскивая нужное слово.

— Гуманитарий, так это называется, — подсказала Валентина Семёновна. — Но это не страшно, в институте тоже преподаватели требуются, в том числе и по истории, да и юрист пригодится. Можно и в полицию взять.

— Кстати, да, — снова оживился Феликс. — Нам такие люди нужны, есть планы по деревням по приставу посадить, да и если территории новые присоединим, штат увеличится почти вдвое. Или в армию иди, там тоже пригодишься, может, бойцов учить поставят, кулаками махать ты умеешь.

— А как скоро ответ придёт из столицы?

— Сегодня с нарочным отправлю, — сказал Феликс. — Там у меня ещё документация накопилась, вот и отвезёт. Завтра бумага и анализ там будут, дня три на рассмотрение, а потом ещё день на дорогу.

— Оттуда поездом отправят, — добавил Фокин, — в соседнее село, Ямы. Оттуда телеграфом сюда сообщат или сразу с оказией отправят.

— А пока мне что делать?

— Отдыхай, — уверенно сказал Фокин. — Вино, карты, женщины.

— Но-но, — возразил Феликс, — вино — злой яд, азартные игры запрещены, а женщины… попробуй, должно получиться.

— Именно, — оживилась Валентина Семёновна. — С женщинами полный порядок, а пришлым ещё лучше. Так уж повелось, что к приезжим одинокие женщины благосклоннее.

— Почему?

— Ещё не так давно люди жили маленькими замкнутыми общинами, — объяснил долго молчавший Клим. — Была серьёзная опасность вырождения из-за близкородственных браков. Так что все старались пришлому женщину подложить, чтобы свежую кровь внести в общину.

— Да и вообще у нас это дело поощряется, — добавил Фокин. — Брак — дело святое, но и без него можно, мы даже на ранние связи сквозь пальцы смотрим, если девка в пятнадцать лет забеременела, то и чёрт с ней, лишь бы родила нормально. Население всё ещё маленькое, земля, даже та, что есть, втрое больше прокормит, да только где его взять, это население, только самим размножиться или соседей включить.

— Толково, — только и сказал я.

— Знаешь, что, Феликс, — высказал мысль Фокин. — Определи-ка ты его к Татьяне Марковой на постой.

— Добро, она только рада будет.

— А постой — это дорого?

— Ста рублей месяца на два хватит, а то и на три, — заверил Фокин. — А там уже посмотрим.

— Так их только завтра дадут, а устраиваться уже сегодня нужно, — напомнил я.

Фокин молча встал со стула, подошёл к сейфу и, после недолгого копания в потрохах, вынул несколько купюр.

— Держи, — на стол легли четыре купюры по двадцать пять рублей с изображением всё того же человека. Надо полагать, это и был тот самый Старик. — Завтра после обеда зайдёшь и распишешься, Феликс как раз бумаги напишет. Ещё справку получишь, вроде паспорта временного, негоже совсем без документов ходить.

— Теперь-то куда?

— Теперь, — сказал Феликс, вставая со стула. — Теперь пойдём твоего друга выручать из объятий зелёного змия.