Ронин

Глава 22

Февраль 1994 года.

Гнусная провокация.

Городской Сельский РОВД. Кабинет начальника розыска.

Все замерли. Опера, как стая голодных волков, не сводила с меня глаз, в нетерпении ожидая повода, чтобы начать меня ломать, а я думал, что делать с шапкой. В ИВС без шапки меня не примут — погода зимняя, не положено. Задержанный должен быть укомплектован полностью — обувь, верхняя одежда, головной убор, то есть в итоге, при расставании со мной, на меня наденут этот «петушок», который мне одевать на голову, да и в руки брать, никак нельзя, ибо даже в камере «БС» прослыть «помоишником» недопустимо.

Не знаю, правильно ли я рассудил или нет, в самое ближайшее время я это пойму. Я встал со стула, пересек, немаленьких размеров, кабинет, наклонился над мусорной корзинкой, после чего, негромко бормоча под нос «Где же моя шапочка?», опрокинул содержимое корзинки на стол начальника розыска.

Очнулся я через несколько минут. Глаз мой упирался в коричневого цвета, сбитый из досок пол, второй глаз открыть никак не получалось. Я провел языком по зубам, вроде бы все были на месте, правда левый нижний клык подозрительно шатался, а рот был заполнен кровью. Я попытался оторвать голову от прохладной поверхности пола, но получилось это простейшее действо только со второго раза. Утвердившись на четвереньках, я как сраный алкаш пополз к ближайшему углу, где со стоном перевернулся и уселся, привалившись спиной к стене. Рукавом вытер юшку, что текла из носа, заполняя рот и запекаясь коркой вокруг рта, после чего попытался оглядеться.

В кабинете, к моему удивлению, никого не было, только из-за открытой двери, ведущей в коридор, периодически выглядывал какой-то мужик да доносилось невнятное бухтение нескольких голосов.

Ну всё, самое главное уже произошло. Как говорится, страшен не сам выстрел, а его ожидание. Ребята не ожидали от непонятного мужика такой дерзости и просто не сдержались. Скорее всего, первый заехал по мне сам хозяин кабинета, чей стол я… замусорил. И теперь, выгнав своих подчиненных из помещения, он проводит блиц-совещание, чтобы вернуть допрос в, привычное для местных спецов, русло. Проблема в том, что все возможные шаги местных ребят я знаю наизусть, так как, применял их лично великое множество раз. Удивляюсь, что они до сих пор не «пробили» меня, что я с ними «одной крови», но, очень скоро, это произойдет. Но, и после этого парням легче не станет. Почему, чаще всего, ломаются мои коллеги? На том же самом аргументе, на чем они пытаются расколоть «обычных» граждан. Братан, твоей крови здесь никто не хочет, мы тебя даже понимаем. Расскажи, как все произошло, и мы замолвим словечко за тебя, чтобы прокурорский «следак» отпустил тебя. Ты же сам понимаешь, в тюрьму тебе никак нельзя. А если ты не признаешься, то сам понимаешь — мы тебе помочь не сможем, следователь сразу к прокурору обратится, а в тюрьме с тобой очень много чего нехорошего может произойти, сам, наверное, в кино, неоднократно видел. И пишут матерые менты явки с повинной, до последнего момента, надеясь на чудо… А я уже смирился, в глубине души, что меня «закроют», правда рассчитывал на кратковременное задержание, а пока старался превратить каждое свое действие в необъяснимый, с точки зрения логики, фарс.

— Эй, вставай! — из-за двери шагнул молодой парнишка, одетый в черные джинсы и, такого-же цвета, свитер: — Пошли в туалет, хоть умоешься…

— Тебе надо — ты и вали, а мне и так хорошо… — я провел пальцем под носом, поймал каплю свежей крови и демонстративно размазал ее у виска.

— Да я тебя, суку… — молодой шагнул ко мне, но кто-то успел его перехватить и утащить в коридор. Невнятный разговор возобновился с новой силой. А как вы хотели, парни? Сдерживать себя надо. А тут сижу я, на полу в кабинете начальника, как бесспорный свидетель обвинения на Нюрнбергском трибунале, и кровью вперемешку с соплями обтекаю, густо размазывая эти субстанции по старой одежде.

Но, нет таких преград, которые бы не сумели взять большевики. Два опера, решительно войдя в кабинет, подхватили меня под руки попытались вздернуть вверх, но в этом деле я не помощник, а тушка у меня не самая легкая, поэтому парни не справились с первого рывка, пришлось ждать на помощь Жучку… В результате меня притащили в туалет, упарившись до состояния мокрых мышей, осталось только найти «мамочку», которая умоет замаравшегося «малыша». Я от сотрудничество с правоохранительными органами отказался полностью, молча стоял на раковиной с бегущей холодной водой и ничего не делал, а мои сопровождающие спорили надо мной, пытаясь определить, кто же должен умыть мою окровавленную моську.

Наконец кто-то «сообразительный» приложил палец к крану, направив струю воды мне в лицо.

Судя по отражению в зеркале, получилось так себе. Кровь до конца не смылась, а частично стекла с водой на одежду, поэтому, после потуг оперов я продолжал выглядеть, как очень мокрая жертва преступления.

Поняв, что краше я уже не стану, меня поволокли обратно, в кабинет начальника уголовного розыска, который… оказался заперт.

— Что за на… й⁈ — молодой сотрудник придерживая прижав меня к стене, чтобы я не сполз на пол, тряс дверь, еще не понимая, что начальник решил с таким токсичным задержанным дела не иметь, скинув сомнительные лавры раскрытия убийств на подчиненных, тем более, что в случае успеха фамилия начальника в книге раскрытий появится почти автоматически.

Парни, что возились со мной, наконец доволокли моё тело до кабинета, теснее и скромнее предыдущего, где небрежно уронили на стул и нависли сверху, надрывно отдуваясь.

— Будешь говорить? — молодой опер попытался ухватить меня за лицо, но я плюнул ему на потянувшуюся в мою сторону ладонь, после чего ухватил стул ножками от себя и отскочил угол.

Вдвоем меня ребята взять не смоги, пришлось им звать третьего, и уж втроем, минут за пять возни на меня умудрились надеть наручники, завернув руки за спину, и отобрать у меня стул.

— Тебе пи… а! — третий из оперов, самый возрастной и массивный, по имени Женя, который и послужил основным тараном в вырывании у меня стула, пытался с помощью воды очистить черные брюки от следов подошв моих сапожек: — Сейчас рапорта напишем за сопротивление сотрудникам милиции и поедешь на зону, как миленький. Ты можешь даже ничего не говорить больше, нам от тебя уже ничего не надо. Сейчас поедем в больничку, там побои с себя снимем и всё, ты спёкся.

— Точно, а потом с операми из СИЗО договоримся, чтобы тебя в пресс-хату сунули, и запоешь ты как миленький, чтобы из тебя Машку не сделали… — подхватил старшего товарища молодой белобрысый пацанчик, похожий на старшеклассника: — Давай, решай быстрее, у тебя пять минут всего осталось, когда мы уедем, уже поздно будет.

Так и не очистившись до конца, Женя дал команду тащить меня в дежурку, а сам начал одеваться. Наверное, ребята решили действительно ехать с больницу, проходить медицинский осмотр. Дело было уже к вечеру, по коридору, брезгливо обходя меня, спешили к выходу сотрудники и сотрудницы милиции, а меня опера дотащили до «дежурки» и усадили на лавку рядом с помощником.

— Это кто? — настороженно покосился на меня старшина, торопливо заполняя журнал учета информации.

— Э… — опера переглянулись: — Это за убийство, за Георгием Тимофеевичем его запиши…

— То есть начальник розыска им лично занимается? — уточник помощник дежурного: — И если что, мне ему звонить?

— Да, Господи ты ж Боже мой! — психанул белобрысый: — Запиши за мной, Серёгин моя фамилия.

Видимо парень работал недавно и в дежурке его еще плохо знали.

— Когда заберёте? И рапорт сразу пиши, когда, где и за что задержали, и не думай, что вы сейчас по своим делам убежите, а парень будет у меня без бумажки находиться. — ковал железо опытный помощник: — Ты имей в виду, я больше трёх часов его держать не буду, а если сейчас рапорт не напишешь, я его через десять минут, прямо в наручниках из РОВД выгоню. Прекрасно знаете, что прокурорский помощник Дорожной прокуратуры у нас день, да через день, с проверкой приходит…

— А чё он к нам то шляется? — дерзко осведомился второй опер, смуглый и похожий на грека: — Мы вообще к области относимся, а не к городу.

— Но эта территория то Дорожного района. — рассудительно ответил старшина: — Вот он, по принципу территориальности из меня кровь и пьёт. Свой то Дорожный РОВД он не трогает, у них там всё ровно, а нас не жалко, мы для них чужие.

Вырвав у оперов рапорт на мое задержание, старшина записал мои данные и в журнал доставленных, после чего, вновь погрузился в заполнение своих отчетов и тетрадок.

На мою беду помощник прокурора прибыла ровно через двадцать минут, как меня посадили в «дежурку», и помощника этого я знал очень даже хорошо, поэтому никакого желания светить мое лицо перед этой девицей у меня не было. Когда девушка пошла по камерам, опрашивать задержанных и сличать их по головам с записями в журнал, я просто мягко съехал с лавки и улегся на полу, уткнувшись лицом в стену.

— И кто это и почему в наручниках? — за моей спиной раздался шорох шагов и строгий женский голос.

— Так это, за убийство, вроде, опера доставили, вот он тут, предпоследним записан…

— Громов, бомж… — меня осторожно потыкали в спину, но я не реагировал, и женщина продолжила: — Старшина, я тебе, конечно, не начальник, но я бы на твоем месте «скорую помощь» бы вызвала, а то больно ваш убивец плохо выглядит. Если что случится, ты же крайним будешь…

— Ага, понял, сейчас вызову…

У меня жутко резало руки в затянутых до упора наручниках, но я лежал молча, из последних сил изображая потерявшего сознание…

А минут через сорок я выиграл «Джекпот».

Усталый женский голос спросил, для кого вызывали «скорую помощь», потом меня усадили на лавку, и я увидел совсем близко от себя темно-зеленые, почти болотные, глаза доктора Красовской. Глаза женщины расширились в изумлении, но я успел отрицательно мотнуть головой…

— Так… — Ирина стремительно встала: — Подозреваю ушиб головного мозга, больной нуждается в госпитализации. Я так понимаю, от вас кто-то тоже в больницу поедет?

— Доктор, а может быть еще раз посмотрите? — в моем поле зрения показался старшина: — Он вполне нормальный был…

— Вы не видите, что у него взгляд расфокусирован? — Ира ткнула пальцем, и я старательно задрал зрачки под веки: — И с дыханием проблемы. Он у вас в любой момент умереть может. Но, в принципе, дело ваше. Я сейчас бланк вызова заполню, а вы отказ от госпитализации напишите. Кстати, то, что у него кисти рук от наручников посинели и может гангрена начаться я тоже отмечу.

В это время в дежурку ввалились давешние опера.

— Ну что, мы его забираем… — опер Серёгин, до безобразия свежий и бодрый, попытался оттеснить доктора Красовскую от меня, по получил в бок тяжелым медицинским чемоданчиком и отскочил, зашипев от боли.

— Ой, мальчики, извините. — Ирина поставила чемодан на стол помощника дежурного и уселась в его кресло: — Ну что, кто ответственность на себя берет за жизнь человека и отказ подпишет.

— Твой клиент, разбирайся. — старшина ткнул пальцем молодого опера и вышел в смежное помещение, наверное, как Понтий Пилат, вымыть руки.

— Девушка, да что с этим не так? — возмутился старший опер Евгений: — Он же явно придуривается!

— Ну, вам, коллега, безусловно, виднее… — пожала плечами Ирина: — Вы что и когда заканчивали?

— Ну, Леша, придется тебе, наверное, с этим в больничку ехать, я начальству скажу… — сдал назад Женя: — А завтра кого-то пришлем тебе на замену. Вы его куда повезете?

— В «Городскую больницу». — мстительно сообщила Ира: — Сегодня «Городская больница» дежурная.

Городская больница была максимально удалённым от здания РОВД стационаром, дорога туда, на общественном транспорте, занимала не меньше полутора часов, так что опера Серёгина завтра сменят, дай Бог, к обеду, не раньше.

На попытки заставить меня идти до санитарной кареты я отвечал бессмысленным взглядом, капающей из рта слюной и горестным мычанием, так что меня вновь тащили на себе местные опера, одновременно стараясь не запачкаться и не уронить.

— Вы пересядьте к водителю… — отшила Ирина Серёгина, который было сунулся в салон: — Тут и так тесно, а мне еще с больным манипуляции придется производить в дороге.

Фельдшер, женщина лет сорока на вид, удивленно взглянула на Ирину, но ничего не сказала, лишь фыркнула и отвернулась в сторону лобового стекла.

Наконец, широкая задняя дверь медицинского «РАФика» захлопнулась, и он, завывая «волговским» движком, рванул в темноту.

— Ты что натворил, Паша? — сидящая рядом с носилками Ира, глядя в сторону, незаметно сжала мою ладонь. Старая «санитарка» дребезжала на кочках, жизнерадостный Серёгин, забыв о своем подопечном, о чем-то расспрашивал пожилого водителя, так что наш тихий разговор никто не слышал.

— Убийство шлют, падлы, массовое…

— И? — Ира бросила на меня короткий взгляд.

— Ну где я, а где убийства, просто имел с покойниками конфликт…

— Что я должна сделать?

— Адвокат нужен, любой. Лучше молодой, но только не женщина, хорошо? Деньги знаешь, где лежат, много не плати, тысяч пять аванс внеси, остальное, скажешь, что со мной надо договариваться…

К моему облегчению, больше Ира не пыталась со мной разговаривать. В приёмном покое городской больницы замотанный врач мельком глянул на меня и записал, что вполне допускает у меня сильное сотрясение головного мозга, а вот в ушибе он сомневается, но в любом случае меня необходимо оставить до утра, а завтра, по итогам наблюдения, анализов и врачебного обхода, заведующего отделением и можно будет говорить о каком-то диагнозе. С меня содрали мокрые и окровавленные вещи, сполоснули, прямо на каталке, тёплой водой из шланга, вкатили пару уколов в разные полупопия, скормили три горькие таблетки, после чего, кинув рваную в двух местах, пижаму, отвезли в отделение. При первичном осмотре я успел утащить со стола у доктора металлическую скрепку, поэтому, после того, как опер Серёгин пристегнул одну дужку наручников к уголку моей кровати и ушёл спать в ближайшую палату, где сердобольная медицинская сестра выделила ему кровать, я скрепкой ослабил дужку наручников на максимальную ширину, спрятал скрепку в складку пижамных штанов и заснул до утра.

Рано утром, в шесть часов утра, я получил болючий укол, затем, под тяжелым взглядом голодного опера, откушал манной кашки на воде, кусочек хлеба с куском маргарина «Рама», что, в раскладке местной кухни, притворялся сливочным маслом и выпил стакан бледного несладкого кипятка и посчитал, что жизнь удалась. Особенно улучшилось мое настроение, когда опер Серёгин понял, что я ем двумя руками.

— Да как? — лейтенант бросился ко мне и навалившись на руку, начал судорожно застегивать на моем запястье металлический браслет, после чего притащил стул и уселся напротив кровати, неотрывно следя за моими руками.

— Ты следи, следи… — я побрякал наручниками: — Скоро сам такие наденешь…

Серёгин отвернулся и больше мы не разговаривали. Время тянулось мучительно медленно, наконец, около десяти часов утра, в палату ввалилась толпа докторов в разноцветной медицинской одежде. Ко мне врачи подошли в последнюю очередь.

Я очень надеялся, что Ира сегодня нашла мне нормального адвоката, но пока он не появился, я смиренно описывал докторам симптомы, присущие травмам головы, не забывая болезненно морщиться, что было совсем не трудно — всё-таки вчера опера меня отделали знатно. Из плохого были прописанные лечащим врачом уколы антибиотиков, а из хорошего — скорбная мордаха лейтенанта Серёгина, когда он услышал о том, что меня оставляют на стационарном лечении.