Ронин

Глава 23

Февраль 1994 года.

Сидит за решёткой…

Отделение нейрохирургии Городской больницы.

— Мне из твоих рук ничего не надо… — не очень умно ответил лейтенант.

— Аполитично рассуждаешь, товарищ. — я смачно откусил половину бутерброда: — И в корне неправильно. Во-первых, ты не юный пионер-подпольщик, которому враги нашей Родины предлагают за кусок колбасы продать Главную Военную тайну, наоборот, это я у тебя в плену…

Я подергал наручники, что свисали с уголка кровати и продолжил:

— Во-вторых, ты, как настоящий оперативник, должен попытаться вступить со мной в доверительные отношения, а ты на меня фыркаешь и как девочка ломаешься. Гибче надо быть, юноша, иначе толку с вас не будет. А вдруг я тебе, по-братски, расскажу, где я трупы спрятал…

— Какие трупы? — удивился Серёгин.

— Ой. А что мне предъявляют? — полюбопытствовал я.

— Убийство в больнице и Журавлевке…

— А! А я то испугался… — я доел бутерброд и потянулся к бутылке с «Мериндой»: — Ну что, будешь бутерброд или нет? Кстати, звуки из твоего живота дискредитируют тебя лично и всю российскую милицию в целом. Так что, будешь бутерброд?

— Буду! — решительно кивнул молодой опер и подтянув стул, протянул руку: — А ты про какие трупы говорил?

— В голову не бери, где-то в телевизоре видел… отмахнулся я.

Через некоторое время к нам присела парочка дедов, которым не с кем было перекинуться засаленными картишками… В общем, когда над нашей развесёлой компанией склонились несколько посторонних лиц, Серегин как раз вешал мне на плечи две «шестерки на погоны».

— Серёгин, твою мать! — только и сказал мужик, в котором я узнал начальника уголовного розыска Сельского РОВД: — Серёгин!

Деды — карточные партнеры молча сгребли карты и удалились, я попытался незаметно одеть браслет на руку, но он лязгнул и все уставились на меня. Все — это женщина с кожаной папкой в руке, по виду следователь из прокуратуры, начальник розыска, и молодой парень, кажется опер из числа, что таскал меня по РОВД вместе с Евгением.

— Серегин, уходи и у меня в кабинете с рапортом! — начальник розыска аж задохнулся от возмущения.

Безымянный опер бросился ко мне и попытался пристегнуть меня к наручникам, но не тут то было, руку я сунул под себя и повернулся боком. Вместо того, чтобы ухватить меня за другую руку, опер, с упорством британского бульдога, попытался меня перевернуть, но мало он по утрам поднимал гири. Мы почти минуту сипели, пытаясь перебороть соперника, но тут начальник розыска поступил совсем не спортивно — отодвинув мою кровать от стены, он перегнулся через спинку и начал душить меня сгибом руки, от чего я почти сразу сомлел.

Это что, вашу мать тут происходит⁈ — на шум и крики из ординаторской прибежал лечащий врач, а где-то, в конце бесконечного коридора, уже мелькал салатный операционный костюм заведующего отделения.

— Вы что творите? — невысокий доктор наступал на опешивших оперов: — Мы его после ваших побоев кое как откачали, а вы его добить приперлись? Пошли отсюда, пока настоящих милиционеров не вызвал!

— Ну, вообще-то он подозревается в совершении тяжких преступлений и должен находиться под конвоем… — с нажимом произнес начальник розыска.

Но доктора — они такие доктора. Начальник розыска может считать себя важной шишкой где-то у себя, за стенами больницы, но врачи, разговаривающие с самой смертью, таких начальников видели… в белых тапочках, не любят доктора, когда кто-то посторонний в больнице распоряжаться пытается.

— Бумагу мне дайте, что тут конвой должен находиться! — лечащий врач, поймав одобрительный кивок заведующего отделением, остановившегося поодаль, нетерпеливо защелкал пальцами: — Бумагу, бумагу мне дайте!

— Но мы же с вами вчера договаривались…

— Вчера договаривались, что ваш сотрудник тут тихонечко посидит… — кивнул врач: — Даже койку вашему сотруднику выделили в палате, но не для того, чтобы вы больного человека тут душили…

— Это кого тут душили? — поразился заведующий отделением: — Ну-ка, товарищи, давайте все на выход. Тут больные люди лежат, многие в тяжелом состоянии! Тут больница, а не ваши застенки…

— Да вы кого защищаете? — патетически ткнул в меня пальцем начальник «угла»: — На нем трупов, как блох на моське, ему вас всех ночью перебить — что высморкаться. И вообще, я уверен, что он симулянт, посмотрите, какой у него вид здоровый!

Врачи растерянно переглянулись — очевидно, что до этого момента в качестве безжалостного киллера меня здесь никто не рассматривал…

— Я вчера был здоровым… — заторопился я, пока моя репутация в глазах докторов медицины не обратилась в неуправляемое падение: — Пока я к вам в РОВД, причем сам, добровольно, по своей глупости, не зашёл…

Начальник розыска открыл рот, но тут-же его захлопнул, на что я не преминул отреагировать:

— Ну давайте! Расскажите сказочек, что я пришёл в милицию и напал на ваших сотрудников, или что вы там в своих фальшивых бумажках понаписали.

— Короче, вот следователь прокуратуры, она тут все решает! — милицейский начальник решил перевести стрелки и все повернулись к стоящей в сторонке женщине лет сорока, одетой в темный деловой костюмчик.

Заинтересованные стороны повернулись к даме, что с индифферентным видом следила за сварой, прижав к груди сумочку и папку с бумагами.

— А что вы на меня смотрите? Мне надо его допросить, но здесь я с ним работать не буду. Доставьте его в милицию, либо ко мне в кабинет, в прокуратуру. Решайте вопрос сейчас. Я в машине. — дама кивнула начальнику розыска, развернулась на каблуках и пошла по коридору отделения в сторону лестницы, ведущей на первый этаж.

— Слышали? — торжествующе ткнул пальцем в спину прокурорского «следака» начальник уголовного розыска: — Следователь прокуратуры приказал доставить его на допрос.

Тут боевитые доктора меня и слили. Одно дело ругаться с посторонними ментами, которые тебе, по большому счету, ничего сделать не могут, и совсем другое дело собачится с прокуратурой, тем более за мутного типа, которого доктора и знали то меньше суток. На мое имя быстренько сляпали справочку, что «Такойто Такойтович», по состоянию своего здоровья, может присутствовать при совершении допроса и иных следственных действиях. И меня, под конвоем мрачного опера отправили за вещами к сестре-хозяйке.

И снова дежавю.

Здание Городского сельского РОВД.

Следователь прокуратуры не пожелала допрашивать неподготовленного «клиента» и отправила меня, для доведения до соответствующей кондиции, вновь в уголовный розыск. Десятка желающих со мной беседовать уже не наблюдалось, видимо, репутация, что просто со мной не будет, уже дошла до заинтересованных лиц. И мусорную корзинку, кстати, под стол убрали, видимо, чтобы я до нее сразу не дотянулся.

— Ну что, будем разговаривать? — от дружеской улыбки начальника розыска я, очевидно, должен был растаять и все забыть.

— Нет, и вообще, заявление от меня примите, что меня похитили и насильно лишили меня свободы.

Когда смех стих, начальник «угла», с трудом перебарывая, растягивающую губы улыбку, переспросил:

— И кто тебя похитил? Инопланетяне?

— Сотрудники милиции Городского Сельского РОВД, вторые сутки пытают, насильно удерживают и лишают свободы.

— Дурашка, это называется — следственные действия, и сюда мы тебя из больницы привезли, то есть про вторые сутки речи идти не может, ну никак.

— Ребята, а вы тут веселитесь, потому что уверены, что не найдется начальственного кабинета, где меня внимательно выслушают?

— Представь себе, никто тебя слушать не будет, за убийцу никто не вступится…

— Ну, если я убийца, то мне с вами, тем более, разговаривать не о чем. Все будет в рамках уголовного процесса, то есть ведите меня к следователю, на допрос, как положено. А с вами мне, о чем говорить? Вы следственные действия вести не уполномочены.

— Ты, вообще-то обязан с нами разговаривать…

— Обязан с вами разговаривать только свидетель, после того, как распишется в постановлении, что он признан свидетелем, и только в рамках официального допроса, я с вами разговаривать не буду.

— Да мы тебе сейчас этот бланк организуем. Слава, сходи.

— Гражданин начальник, ты можешь хоть Славу, хоть Сережу за бланком послать, разговора не будет. Меня следователем может объявить только следователь, а никто из вас следователем не является, поэтому идите… за следователем.

Так и не вышел у меня разговор с моими бывшими коллегами. Им очень хотелось принести следователю прокуратуры мое, оформленное письменно, признание, но я с ними разговаривать не собирался, а попытки давить на меня были обречены на провал. Бить меня смысла не было — начальник розыска уже понял, что безропотно подставлять морду я не буду, и дело кончится только разгромленным кабинетом и новым отправлением меня в больницу, чего местные милиционеры хотели бы избежать. В камере и в коридоре, куда меня выводили посидеть, я ни с кем не общался, поэтому никого «подвести» ко мне ребята сне смогли. Наконец ситуация всем надоела, в кабинет принесли противогаз, а я сказал, что готов признаться, но только следователю.

— Мне сказали, что вы готовы в чем-то признаться? — следователь оторвалась от разложенных на столе бумаг, которые она якобы изучала при моём появлении.

— Готов, а где мой адвокат?

— Вы пока свидетель, а свидетелям адвокат не положен. — отчеканила дама-юрист.

— А можете мне в кодексе место показать, где так написано? И если мое положение, как свидетеля ухудшается, то признавайте меня сразу подозреваемым, и допрашивайте меня в качестве подозреваемого, или обвиняемого, если вам так удобнее.

— Вы мне тут условия ставить будете?

— Ну, если вы мои слова так интерпретируете, то да — ставлю условия.

— Я вас сейчас обратно операм отдам, и они…

— Они что? В очередной раз изобьют, или наденут противогаз и шланг передавят, чтобы человек, задыхаясь, хоть что подписал? Вы это хотите сказать? А если вам на башку противогаз натянуть, а потом начать вопросы задавать? Через сколько ты, сучка, вспомнишь, за сколько убийц выпускаешь?

Не знаю, было ли за дамочкой что-то подобное, или нет, но она заорала благим матом. После чего ворвавшиеся в кабинет опера поволокли меня в камеру, а через час повезли через весь город, в районный суд.

Народный суд Городского Сельского района.

Судья была изначально настроена очень негативно. Видимо, чтобы наконец закрыть меня на несколько суток за мелкое хулиганство. Ее выдернули из другого процесса, или оторвали от другого, не менее приятного дела.

— Громов, встаньте. Виновным себя признаёте?

— В чем виновным я должен себя признать?

— В том, что вчера, около девятнадцати часов, находясь на остановке общественного транспорта «Школа» в посёлке Садовый справляли естественные надобности в общественном месте, на замечания свидетелей отвечали нецензурной бранью…

— Уважаемый суд, я в своей жизни в этом поселке не был, тем более, что в это время я находился, или в машине «скорой медицинской помощи», или в Городской клинической больнице, где врачи оказывали мне помощь после того, как я явился в отдел милиции по вызову, это можно уточнить в карте больного. А если вы меня сейчас осудите по вот этим липовым бумажкам, я, не сходя с места, обжалую ваше решение в областной суд. Человека вторые сутки допрашивают за какое-то массовое убийство, а теперь привезли в это шапито…

— Минуточку. — судья аккуратно сложила материалы моего «дела», что не особо задумываясь, сляпали сотрудники розыска, поманила этих самых сотрудников, что стояли у приоткрытой двери в коридоре, торжественно вручила им бумаги и вышла из комнаты судебного заседания, напоследок сообщив, что начальнику милиции она позвонит лично.

Здание Миронычевского РУВД Город.

— Это вы его за что сюда привезли? — из комнаты отдыха вышел дежурный по РОВД, что-то отчаянно дожёвывая.

— У вас на территории убийство было позавчера, в областной больнице. Вот, мы жулика задержали и вам все материалы передаём.

— Он в «признанке»?

— Нет ещё, но там на него прямо указывает человек.

— Ладно, а начальство в курсе?

— В курсе в курсе, вы мне здесь распишитесь, что бумаги приняли, и я поеду, а то у нас одна «дежурка» на район осталась? — опер «сельского» РОВД очень скинуть меня коллегам «по территориальности», что аж мелко сучил ногами от нетерпения. Не ожидавший ничего плохого дежурный пересчитал количество листов в сшитом материале и расписался на втором экземпляре «сопроводиловки», после чего мой сопровождающий исчез со сверхсветовой скоростью.

Судя по крикам, что раздавались из кабинета начальника розыска, у которого стоял после возвращения из суда, председатель районного суда позвонил начальнику РОВД и сообщил, что таких подстав он не потерпит, и на ближайший месяц милиция о просьбах «закрыть» кого-то по «мелкому» может забыть. Следователь прокуратуры отказалась со мной разговаривать, пока на ее столе не появится протокол с моими признательными показаниями, а милиция внезапно уперлась рогом и заявила, что они свои возможности исчерпали, а прокуратура обязана меня задержать по «сто двадцать второй статье», как подозреваемого, так как гражданин Кульков в своих показаниях прямо указал на меня. Потом дверь в кабинет плотно закрыли, но я и так догадался, что ответила следователь прокуратуры начальнику уголовного розыска — предоставь мне, уважаемый начальник, гражданина Кулькова, я его допрошу, проведу опознание или очную ставку, и тогда, с огромным удовольствием, задержу гада Громова на трое суток… Что, не можешь Кулькова на допрос доставить? Ну тогда и подотрись своей бумажкой, я, только на ее основании, задерживать даже такого гада как Громов не буду.

Точку в этой дискуссии положил дежурный по РОВД, из криков которого, доносившихся из кабинета, я понял, что мой адвокат, которого наняла Ирина, не добившись встречи со мной, пробился на прием к дежурному прокурору областной прокуратуры, которому и сообщил, что в местном РОВД двое суток мытарят невиновного гражданина, который даже ни разу не был допрошен, зато умудрился попасть в больницу, откуда был насильно вывезен…

— Вы вообще забудьте, что в РОВД дежурка существует… — дежурный, выходя из кабинета начальника розыска, погрозил пальцем хозяине помещения: — Этого Громова даже близко к дежурной части не подводите. Где хотите его прячьте, хоть спите с ним, к нам я его за порог не пущу.

Вот после этого меня и отправили в Миронычевский РУВД, перезапустив процесс оперативно-следственных действий по новой.

Новая камера, чуть более просторная, чем «нулёвка» в Сельском райотделе, но зато забитая до отказа вечерними «клиентами». За мной пришли через два часа — дежурный опер, одетый, видимо ходил на ужин, вытащил меня из душного отсека и, держа безопасную дистанцию в два шага, велел подниматься на четвертый этаж здания бывшего общежития.

— Стой тут и начинай рассказывать… — хозяин кабинета, указав мне на угол, отвернулся, чтобы повесить куртку и на пару секунд потерял меня из поля зрения.

— Тебе кто садиться разрешал? — ко мне подступились сзади, попытались поднять со стула за шиворот, но я перехватил его руку…

Через несколько секунд оперативник вырвался из моего, не очень крепкого захвата, распахнул входную дверь, и начал очень громко звать какого-то Серегу… надо призвать, Серега услыхал крик только через пару минут, но, после этого, прибежал очень быстро.

— Что кричишь, Саша?

— Да, этот на меня напал! — наябедничал хозяин кабинета.

— Ты что, оху… л? — Серега обошел стул, на котором я сидел, стараясь изобразить совершеннейшее спокойствие, и встал напротив, опершись задом на письменный стол: — Или ты ломом опоясанный?

— Ребята, давайте жить дружно. Вас тут подставить пытаются, а вы на это ведётесь… — я попытался изобразить кота Леопольда, но получилось очень плохо, голос хрипел и прерывался.